Максим проворачивает ключ в замке, протянутый хмурой консьержкой, а я устало приваливаюсь к стене, дожидаясь, пока он поборет охранные механизмы. Гляжу на одиноко покачивающуюся лампочку и зябко кутаюсь в джинсовку. И так всю минуту, пока замок, наконец, не щёлкает, дверь со скрипом открывается и ноздри щекочет застоявшийся воздух. Сыростью пахнет.

- Он уехал пять дней назад. Моряк, служит на огромной посудине.

И семьи у него нет. Это невооружённым глазом видно. Комната всего одна, мебели кот наплакал, заляпанное окно прикрыто безвкусной шторой. Ни занавески вам, ни цветочных горшков. Впрочем, я тоже цветы не держу… Боюсь, что в один прекрасный день я обнаружу лишь высохшие стебельки, сиротливо торчащие из серой земли.

-Ты первая в душ? Я пока нам ужин приготовлю. Мы же, кроме оладий, ничего сегодня не ели.

И неудивительно: Новиковы мучились похмельем, позабыв и дальше придерживаться образа радушных хозяев, а я слишком торопилась добраться до Веры, чтобы пустить Максима к плите. Знала бы, какую правду узнаю, начала торопиться бы куда раньше. Года три назад, когда сестра осталась один на один со страшным диагнозом и плачущей дочкой на руках.

-Как хочешь, - касаюсь чёрно-белого снимка незнакомой женщины, и, устало вздохнув, растираю щёки, на которых не осталось ни грамма косметики. Её слезами смыло. - Хотя я не голодна, меня Вера соком напоила. С мякотью.

-Поесть всё равно нужно, - Максим подходит ближе, но коснуться всё же не решается.

Подальше от соблазна, прячет руки в задние карманы брюк и рассматривает меня тяжёлым взором. Лоб хмурит и желваками играет... А я думаю: хочу ли, чтобы он меня обнял? Теми же пальцами, которыми срывал одежду с чужого тела? Или коснулся губами виска, невесомо, будто случайно, а после зарылся лицом в моих растрёпанных волосах? Думаю, думаю, не отводя глаз от когда-то предавшего меня человека, и жутко краснею, ведь рождённый в голове ответ не поддаётся логике. Наверное, всё дело в отчаянии, что скручивает меня, заставляя душу кричать от боли.

-Вась…

-Потом, ладно? Мне и впрямь в душ нужно, а то я провонялась лекарствами.

Торопливо обхожу бывшего мужа, едва не налетев на старый пыльный торшер, и, схватив дорожную сумку, прячусь в тесной ванной. Она тоже холостяцкая: ржавчина на дне, брызги зубной пасты на зеркале, из банных принадлежностей - одинокая чёрная бутылка с кричащей надписью "шампунь-гель для душа", и та пустая. Не знаю, зачем проверила, если в руках набитый доверху несессер?

Сбрасываю одежду прямо на пол, и смело ступаю под ледяные струи. Видите, другая бы на моём месте отдраила, опасаясь подцепить грибок, а мне вот плевать, где смывать с себя боль и усталость. Где лить слёзы и где крепко жмуриться, до ярких, словно искры от потрескивающего костра, мушек, разбавляющих темноту… Один чёрт, на свете есть вещи куда страшнее кожных болячек.

Взбиваю шампунь в густую пену и всё Веру вспоминаю. У нас два года разницы. Не знаю я жизни без неё, и пусть пять лет как-то справлялась, от мысли, что всё может измениться в одно мгновение, становится страшно. И не от прохладной воды по спине крадутся мурашки — меня пугает будущее, в котором я буду знать, что её больше нет.

-Как думаешь, рай существует? - прохожу в кухню, на ходу подтягивая пижамные штаны, и терпеливо жду, когда же Некрасов оторвётся от жарки картофеля. И пусть скажет да, мне необходимо это услышать.

А он кладёт деревянную лопатку на стол, накрывает крышкой сковороду и, немного поразмыслив, признаётся:

-Не знаю. Но если есть, я бы не отказался обрести покой там.

Конечно, там наверняка красивых нимф, как грязи...

-Тебя не пустят: ты прелюбодей.

Это же один из грехов, верно? Нарушение супружеской верности, и как следствие моё разбитое сердце. За такое ему просто обязаны подготовить нагретый котёл!

-Как культурно ты меня… Садись, - улыбается впервые за этот длинный день и принимается расставлять тарелки. - Вась, можно найти другого врача. Если понадобится, ехать за границу. Рано сдаваться, понимаешь?

-Разве? У неё четвёртая стадия, Максим. Метастазы… Господи, проще сказать, какой орган эта чёртова болезнь не затронула! - не буду я есть. Вот смотрю на дымящийся поздний ужин и понимаю - вывернет. Прямо на глазах у бывшего супруга. -И Вера… Она говорит, чтобы я не витала в облаках. Смирилась, наверное.

-С таким вряд ли смиришься, - теперь и Максим вилку кладёт. Опускает голову и долго рассматривает узор на клеёнке. - От Сони, я так понимаю, она свою болезнь утаила?

Я киваю, а он раз за разом мучает свои волосы пятернёй

-Вот чёрт! И что делать будем?

- Молчать. Вера всё-таки мать, и знает, как будет лучше её ребёнку.

- Вась, - я раздумываю над тем, что так действительно правильно, ведь Соне всего лишь пять, а Максим отодвигает тарелку, видимо, окончательно потеряв аппетит. - Ты ведь обратно не вернёшься, так? Останешься здесь?

Ещё спрашивает? Мы столько времени потратили впустую, лишили себя стольких воспоминаний, что я ни за что не отдам последнее. И неважно, день, месяц, год. Сколько отмеряно - всё наше. Моё и Верино.

Кручу головой, не желая смотреть в помрачневшее лицо бывшего мужа, и случайно цепляюсь взглядом за один из шкафов. Дверка приоткрыта и я без труда могу разглядеть содержимое.

-Максим, давай напьёмся? - там ведь коньяк. Запечатанный и, дай бог, чтоб несильно дорогой… Мне теперь долго тянуть остатки отпускных, ведь аппетит у племянницы отменный, а её мама застряла в хосписе. Подрываюсь со стула и не без труда выуживаю на свет армянский пятизвёздочный - для того, чтобы забыться он подойдёт идеально. И плевать, что пить его будем из чашек, я же непритязательная.

-Вот, - ставлю пойло по центру и жду, когда же Максим его откроет. А он бровь вскидывает:

-Мне завтра за руль, - сомневается всего секунду, но вот уже, махнув рукой, распечатывает пробку.

Вот так-то лучше. Напиток крепкий, но хотя бы холод с груди прогоняет. Занюхиваю рукавом, как бывалая пропитуха, и пытаюсь прогнать накатившиеся на глаза слёзы. А Некрасов мне кусок колбасы пихает под нос.

- Закуси, а то развезёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Развезёт... Дождёшься тут. Голова, конечно, немного кружится, а вот мысли из неё никак не выветриваются. Наоборот, начинают вертеться с бешеной скоростью, и будто этого мало, ещё и картинки из детства так и мелькают перед взором.

- Вера ведь всегда крепкая была. Я вот до десяти лет с больничных не вылезала: то насморк, то ещё какая напасть... А она даже ветрянкой, и той не переболела. Максим, как же так? - жалобно всхлипываю и утираю нос салфеткой. А бывший муж вздыхает. Тяжело так, склонив голову над своей тарелкой и теперь бесцельно ковыряя вилкой остывшую еду.

Жалеет меня. У него из родни только дядька да две двоюродные сестры - ему ли не знать, как тяжело принять такое известие? Наверное, поэтому он тянется через стол и, накрыв мою ладошку своей, участливо её пожимает. Год назад обнял бы, а сейчас это странное рукопожатие единственное, что мы можем себе позволить...

- Я вам квартиру сниму, - прочищает горло и заставляет меня округлить глаза. - Завтра прокатимся, подыщем подходящий вариант, чтобы поближе к хоспису.

Чего это он? Пальцы мои отпускает и той же рукой, что только что нежно меня касалась, приглаживает взъерошенные на макушке волосы. Они у него русые, цвета... Да чёрт его знает, какого. Как по мне, так самого красивого...

- Сам остаться надолго не смогу, Вась. У меня с середины июня семь заказов: два юбилея и пять свадеб. Я уж молчу о студийных съёмках. Отстреляюсь и вернусь.

- Зачем? - выдаю, а про себя думаю: ну чем не дура? Ясно зачем, он же теперь отец. День — полтора и столичная лаборатория официально подтвердит его статус.

- Чтобы рядом быть, - только он так на меня смотрит, словно не в тесте дело. Убирает со стола недопитую бутылку, просто опуская её на пол у своего стула, и залпом приговаривает стакан ледяной воды. - Что с работой делать будешь?