Ну, семейка! Прямо спецотряд: одна торопливо подцепляет из пачки влажную салфетку, другой с усердием водит ей по голой коже, а стоит ей прийти в негодность, возвращает обратно ребёнку. И вновь все их действия повторяются по кругу.

Как же грустно... До слёз обидно, что теперь я осталась не только без любимой обуви, но и единственные шорты испортила! А вместе с ними джемпер - нежно персиковый, кашемировый... Из-за Некрасова всё, ведь если распутать клубок причинно-следственных связей, у самого истока стоит он - красивый, самовлюблённый и вечно бросающийся крепкой грудью на амбразуру. "Васёна, давай подвезу?", "Васена, давай накормлю?", "Васёна, прыгай ко мне на руки!" - да тут любая на моём месте зубами заскрипит!

- Ноги раздвинь, - слышу и удивлённо хлопаю глазами.

- Давай уже, - а теперь ещё и громкое "ой" повисает в воздухе, заглушаемое жужжанием чужих голосов и на износ работающих двигателей! Какого чёрта он меня щупает?

- Ты что делаешь? - свожу бедра, зажимая горячую мужскую ладонь, скользнувшую по внутренней стороне бедра, и с пылающими щеками взираю на виновника своей горячки. А у меня определённо горячка! И стыдно, и так знакомо приятно... Хоть в воду прыгай, чтоб перестать пылать!

- Песок стираю, Вась. У тебя весь зад грязный. Не удивлюсь, если песчинки даже в трусы попали.

- А вот трусы трогать не надо! И, вообще, - отбираю салфетку, отпихивая от себя такого помощничка, и самостоятельно смахиваю остатки береговой грязи, - дальше я сама. Лучше скажи, где мне переодеться? Ты же меня в таком виде в машину не пустишь.

- Не пущу, - Максим кивает, в миллионный раз за это утро демонстрируя ряд ровных белых зубов, и, задумчиво почесав лоб, машет рукой в сторону берега. - В кустах переоденешься, а я, так и быть, покараулю.

- Как в кустах? Здесь, что туалета нет? - пугаюсь такой перспективы, ведь караулить меня нужно как раз от него, и, позабыв об ответственности перед матушкой-природой, отправляю грязную салфетку за борт. Что за посудина такая? Мотористы что нужду в реку справляют?

- Есть, но для пассажиров не предусмотрен. Мы уже через пару минут причалим, так что потерпишь.

Конечно, ему-то легко говорить. Ёжусь, зябко потирая голые плечи (ведь мой изувеченный свитер теперь валяется в багажнике), и слабо улыбаюсь Соньке - она как раз глядит на меня, хлопая пушистыми ресницами. Счастливая, в мятной ветровке, сочно-красных штанишках и в тоненькой шапочке, сдерживающей густые волосы, которые с удовольствием подхватил бы ветер. А мои торчат в разные стороны, довершая собой неряшливый образ. Я бы от горячей ванны не отказалась. От очень горячей, чтоб даже зеркало запотело.

- Иди сюда, - Некрасов подходит сзади и, не оставляя ни единого шанса на спасение, накидывает на меня свою толстовку, которую только что достал с водительского сиденья. Сам тянет бегунок вверх, сам собирает в кучу мои запутанные лохмы и, чтобы точно не околела, прячет мою блондинистую макушку под капюшоном. - Что с тобой делать-то, Вась?

- Ничего... - блею, когда меня разворачивают, позволяя вновь полюбоваться водной гладью, и забываю как надо дышать, ощущая спиной жар мужского тела. Нельзя мне с ним обниматься, только руки словно тиски, при всём желании не отцепишь.

- Грейся, - он забирается пальцами под мою кофту, а я пихаю его локтем, ведь пусть и плыву от такой близости быстрее, чем этот чёртов паром, но давать ему очередной повод для насмешки не хочу.

- Тогда руки не распускай!

- Я же в отопительных целях!

- В отопительных, - хмыкаю, ведь ладошки у него и вправду горячие, - и скажи теперь, что ты не идиот.

- Идиот, но в этом ты виновата. Духи сменила, что ли? - опаляет своим дыханием мою шею, и не дожидаясь ответа, резюмирует:

- Предыдущие мне нравились больше.

А я поэтому и выбросила дорогой флакончик, подобрав парфюм, от которого в первое время даже голова кружилась. Ядрёный, цветочный, пусть и не из дешёвых, зато полная противоположность моим Версаче. А чего добилась? Вещи, духи, волосы - сколько ни меняй, содержание-то останется прежним. И судя по куда-то спешащему в груди сердцу, в каждой строчке фигурирует только одно имя...

- Макс, - цежу сквозь зубы, когда мой обогреватель возобновляет исследование на ощупь хорошо знакомой ему "территории", и прямо грязной подошвой наступаю на его и без того перемазанный ботинок. - Хватит уже. Мне до вечера душ не светит, а ты меня тут ощупываешь... Ещё неизвестно, на ком твои руки успели побывать!

- Опять за старое! Ладно! - отходит на шаг назад и поднимает ладони вверх, закрепляя тем самым свою капитуляцию. А я опять говорю "привет" рою надоедливых колючих мурашек. Он хоть и потаскун, зато тёплый... - Бери вещи из багажника. Сонь, пса отвяжи, только держи крепко, сейчас с тётей Васей на берег пойдёшь.

Командир. Малышка несколько раз наматывает на руку красный поводок, а я хватаю из сумки первое, на что падает взгляд. Отлично, дальше я буду путешествовать в джинсах. Надеюсь, не сварюсь. Погода с утра не радует, но кто знает, что будет в обед?

Через три минуты мы с племянницей и странно присмиревшим псом оказываемся на твёрдой земле. Такой же грязной, как та, что присохла к шортам, но в этот раз я от помощи бывшего мужа не отказываюсь. Урок усвоила, а потому, от греха подальше, не дышу, пока он перепрыгивает со мной на руках разбитую колею. Ставит на ноги и возвращается за Сонькой, а совсем скоро ещё и внедорожник свой у кустов паркует.

- Ну, куда пойдём? Предлагаю туда, - он тычет пальцем в сторону густой растительности метрах в пяти от нас, и придерживает дверь для дочки, неуклюже пробирающейся в салон машины. А стоит собаке, чьи лапы ничуть не чище нашей обуви, вознамериться прыгнуть за ней, тут же хлопает дверцей.

- Я как-нибудь без провожатых. А ты лучше псу лапы помой, - стираю с его лица улыбку и пихаю ему собачье полотенце. - Вытри только, а то пока до машины добежит, вновь перемажется.

- Почему я?

- Потому ты у нас чистоплюй. Так что за дело! - салютую ему, даже не оборачиваясь, и, прижав к груди чистую стопку одежды, забираюсь в зелёные заросли.

Дай бог, чтобы никто не додумался здесь прогуляться. Я девочка взрослая и далеко не скромница, но кому попало демонстрировать чёрное хлопковое бельё не готова. И уж тем более Максиму. Не после того, как едва не свалилась замертво в его объятьях. В родных объятиях, надо сказать, ведь тело тут же привычно откликнулось... Не пОшло, с истомой внизу живота, и дрожью в кончиках пальцев, а с какой-то звериной тоской, молчаливо обливаясь слезами, по незабытым ласкам. Я лебедь и, потеряв его, готова сигануть вниз, а он мартовский кот, который будет скакать по крышам, зазывая соседских британок.

С трудом влезаю ногой в узкую штанину, опиревшись на сухую тощую берёзу, и отчаянно прислушиваюсь к окружающим звукам: речники вовсю матерятся на неопытного водителя, севшего в кашу и теперь отчаянно буксующего колёсами, кто-то уже врубил магнитолу и собирается отчаливать, а кто-то... Хрустит ветками, и с каждым мгновением этот хруст нарастает!

- Твою мать! - хватаюсь за сердце, прикрытое плотной чашечкой скучного по Некрасовским меркам лифчика, и от неожиданности роняю на землю белоснежную футболку. - Кто же так подкрадывается?

Я чуть инфаркт не схватила! А Максиму хоть бы что: глаза блестят, лицо серьёзное, и дышит так тяжело... Не из-за моего же хлопка и на половину спущенных штанов? Отмерев, натягиваю джинсы, ругая про себя этого остолопа, и пулей влезаю в футболку, не желая искать ответ, в чём же кроется причина его странного поведения. А то, упаси боже, целоваться полезет, и плакала моя оборона.

- Вась, - когда я спешно засовываю ногу в благоразумно прихваченные с собой кеды, к бывшему мужу, наконец, возвращается дар речи. Голову поднимаю и так и выпрямляюсь, позабыв о шнурках, теперь не на шутку испуганная его бледностью. Может, он пса моего утопил? Не зря же полотенце абсолютно сухое свисает с плеча.