– Я не дура! – заводится Ленка, игнорируя мой упрек по поводу своей бесхозяйственности, и даже в живот меня пихает, воинственно подбираясь. Да уж, годы разлуки заметно ее изменили – язык развязался, голос прорезался, и руки…

– Еще раз только замахнись! – грожу ей пальцем и с силой дергаю бегунок олимпийки, зло сверкая глазами. – И распоряжаться моим водителем не смей! Иначе…

И сама не знаю, что будет. Но определенно придумаю, что-нибудь изощренное: книги сожгу, рабочий стол на дрова пущу или эти ее очки доломаю, чтобы знала, насколько я страшна в гневе.

Подхожу к заляпанному зеркалу, пытаясь привести волосы в порядок, но сделать это пальцами практически невозможно: они торчат в разные стороны, никак не желая укладываться в аккуратный хвост, и отвратительно поблескивают при свете ламп, выдавая во мне неряху. На кого я похожа? Заспанная, не накрашенная, бледная как полотно…

– Он ведь водитель, – насмешливо складывая губы, Лена садится на разобранную постель, и со знанием дела произносит:

– Будь ты кривой, он ни за что тебе этого не скажет.

Конечно. Это она Бирюкова плохо знает… Впрочем, чего я вообще? Наряжаюсь для какого-то шоферюги?

Зло срываю резинку с головы и намеренно взбиваю и без того запутанную копну: какое Максиму дело? И до условий моих, и до внешнего вида? Может, девчонка права – пусть руками работает, если на большее неспособен?

– Там вода натекла, – слышу, и вопреки своим доводам, спешно поправляю прическу, не сразу оборачиваясь на его голос. А стоит лишь обернуться, и вовсе падаю духом: этот и в простеньких джинсах, с испариной на лбу и забрызганным свитером смотрится прекрасно. Сегодня даже лучше обычного, ведь ни гадкой надменной улыбки, ни насмешки в его черных глазах мне прочесть не удается. Напротив, улыбается, кивая себе за спину, и протирает руки застиранным Лидиным полотенцем… И что, вообще, он под моим окном забыл?

– Вы бы протерли, а то соседи прибегут, – произносит вполне дружелюбно, а лучше бы нахамил! Я бы тогда ненавидела его, как и прежде, списав вчерашнюю сцену у больницы на помрачение рассудка. Легко бы убедила себя, что эта мягкость в его голосе, теплая ладонь, что лишь пару секунд удерживала мою, озорные искорки во взгляде – все это мне просто почудились…

– Я уберу, – Ленка подскакивает, ловко обходя замершего в дверях Бирюкова, а я продолжаю молчать, нервно теребя в руках все ту же резинку для волос.

Глава 19

Я терпеть не могу добряков. С ними невыносимо сложно: язык щекочут колкие фразочки, что так и рвутся наружу, щеки сводит от этой слащавой улыбочки, что ты непременно должна нацепить на лицо, восхваляя своего гостя, а руки почти не слушаются, и удерживать чайник над его чашкой так трудно, словно он весит килограмм двадцать. Наверно, поэтому я устраиваюсь у окна и не спешу поворачиваться, позволяя Лене выполнять роль добродушной хозяйки. Мне куда интересней наблюдать за небом, что прямо на глазах становится темнее от затягивающих его туч: почти черное, с редкими всполохами электрических разрядов, что непременно сопровождаются громом. В разы приятнее слушать стук дождевых капель, ударяющихся о стекло, чем этот мужской голос, что доносится редко, но всякий раз заставляет меня неуютно ежиться.

- Как часто Ярослав пропадает? — наверное, неприлично вклиниваться вот так в чужой разговор, но беспокойство внутри так стремительно нарастает, что молчать уже невозможно. Улицы опустели, и даже наш сосед снизу, что с самого утра патрулирует двор, воображая себя главным блюстителем порядка, оставил свой пост и спрятался под козырьком, за последние пять минут бросив в огромную лужу уже третий окурок.. Где может пропадать подросток в такое ненастье? И что он, в конце концов, ест?

- Летом с ним такое частенько бывает, — Ленка отвлекается от Максима, перед которым только что поставила тарелку жареной картошки, и недовольно хмурится, замечая, что день уже клонится к вечеру. - Хотя, обычно он к обеду всегда возвращается.

Мило. Либо Рыжий объявил мне бойкот и решил уйти из дома, чтобы не видеть мою хмурую физиономию, либо я настолько никчемна, что недосмотрела и позволила мальчишке попасть в беду.

Ставлю опустевшую чашку на стол и растираю пальцами виски, что вновь принялись пульсировать, отдавая тупой болью в затылок. Моя голова этого не выдерживает — еще на прошлой неделе главной моей заботой был выбор подходящего платья или ресторана, где вкусно кормят и непременно сдувают с тебя пылинки, а теперь меня донимают мысли о детях, что держатся особняком и пропадают где-то ночами. Все это не для меня: эта крохотная кухня, спасти которую не способно ни одно чистящее средство; эта мебель, что еле стоит и в любой момент может рассыпаться в щепки; этот кот — до того грязный и агрессивный, что мне приходится передвигаться по дому перебежками, опасаясь, что он потрется своей шкуркой о мои штаны или того хуже, вонзит свои когти в мою ногу… Эти ребята, Боже! Они совсем не вписываются в мои планы, и чем мрачнее становится взгляд сестры, тем отчетливее я осознаю, что их надежд никогда не оправдаю… Я ведь не имею ни малейшего понятия, как принято поступать в таких случаях! Когда меня погнали прочь, Ярик носа из дома не показывал, боясь насмешек ровесников по поводу своего лишнего веса и бесчисленного множества веснушек.

- Может, ему позвонить? — задумчиво тереблю занавеску и, не дожидаясь ответа, понуро опускаю плечи — у него ведь нет телефона! Двадцать первый век на дворе, а такой мелочи для своих детей Лида не приобрела…

- Есть номер Матвея! - Ленка подскакивает на стуле, но почти сразу садится на место, как-то неловко возвращая на нос очки. Нужно купить ей новые. - В мамином мобильном.

- Отлично! И где он?

- Жора разбил…

Есть в их жизни хоть что-то, к чему еще не приложил руку Голубев?

Отпихиваю ногой надоедливого кота, ощущая на себе тяжелый взгляд своего водителя, и не могу удержаться – все-таки поднимаю голову, забывая о данном себе обещании игнорировать его присутствие, и с трудом выдерживаю внимание темных глаз, что глядят на меня с прищуром. Изучающе, словно пытаются не упустить малейшую эмоцию, проскользнувшую на моем лице.

- Можем по району проехаться. Ты знаешь, где они обычно гуляют? - Максим отодвигает тарелку к которой почти не притронулся, а я вновь начинаю злиться — тошно мне от его участия. Пусть катится в Москву, а то неровен час, и я поверю, что он не так уж и плох!

- В девятиэтажке на Ленина. Зеленая такая, — девочка смотрит то на меня, то на мужчину, что уже расправляет закатанные рукава свитера и напоследок делает жадный глоток остывшего кофе. Дерьмового, ведь другого Лида не держит, а Бирюков даже не морщится.

- Они там в подвале сидят.

- Где? — отмираю, гадая, не послышалось ли мне, и зло выпускаю воздух из легких — с рыком, предрекающим Рыжему мгновенную смерть! Если его тело еще не валяется в сточной канаве, то после встречи со мной ему явно придется несладко.

Вздыхаю, замечая Айгуль, что удерживает плюшевого зайца в руках, замерев в дверях, и обреченно киваю Бирюкову – я здесь за старшую и возвращать в гнездо отбившихся от стаи птенцов теперь моя святая обязанность. Впрочем, даже не удивлюсь, что окажись Лида на моем месте, она бы не рискнула выходить на улицу в такой ливень. Обхаживала бы муженька и лишь изредка переводила задумчивый взгляд к окну, беспокойно теребя серебряный крестик на тонкой цепочке.

- Перестань так себя вести, — стоит Максиму занять водительское кресло, я нервно дергаю ремень безопасности, не в силах попасть в замок.

- Как? — улыбается и накрывает мои пальцы своими — случайно, только лишь для того, чтобы в салоне раздался заветный щелчок.

- Так, словно тебя не напрягает мое присутствие. И словно тебе есть дела до моих проблем.

- А разве это не так? Ты ведь мне платишь, а взамен я оказываю тебе услуги. По-твоему, это неправильно, прийти на выручку собственной начальнице? — даже бровью не ведет, умело вклиниваясь в поток автомобилей. Включает радио, и сверяется с навигатором, в то время как мне нестерпимо хочется под холодные дождевые капли. Чтобы протрезветь и перестать витать в облаках. - Может, я надеюсь на премию? Что же в этом плохого?