О том, что нэдзу’ум являлся стражником, говорили не только его украшенные крестом белоснежные латы, но и его поведение. Полуангел направил свою алебарду на приблизившуюся к нему Вету, и высокомерно объявил:

– Как отродье тьмы оказалось в священной Калварии? Именем архиерея Триполи’Ба’Тризе я приказываю тебе, нечисть, проследовать со мной в…

– Да не хочу я за тобой следовать! – С едва различимой скоростью Вета ребром ладони ударила по алебарде. Пришедшийся по плоскости навершия алебарды удар расколол сталь, оставив ма’алаки’ с одним лишь древком, вместо лезвия увенчанным кривым обрубком. Вета, не придавшая ровным счётом никакого значения тому, что острие алебарды только что находилось в миллиметрах от её груди, как ни в чём не бывало продолжила. – Я только спросить хочу. Чем может напугать мутация суккубов? Хотя ты, наверное, ничего в этом не смыслишь… Я объясню. В общем, пропускаешь сквозь тело образ, что-то хочет отпасть, что-то хочет вырасти, и начинается… Эй, ты куда? Я ещё не договорила!

Нэдзу’ум определённо не собирался дослушивать. Одним прыжком он добрался до центра площади, на котором слегка возвышалась чёрная округлая площадка, напоминающая пустующее основание статуи, и срывающимся голосом завопила:

– Дикастерий, главный вход!!!

– А ну стоять, крысёныш!!! – То ли обиженно, то ли возмущённо прокричала Вета вдогонку, и красные лоскуты её Живого Доспеха-платья устремились вслед за крысоподобной химерой.

Несмотря на то, что Путы Живого Доспеха двигались быстрее выпущенной стрелы, поймать нэдзу’ума у Веты не получилось. Как только полуангел докричал название места, его окутали вылетевшие из чёрного пьедестала такие же чёрные струи вязкой жидкости. Так же стремительно, как и поднялась, жидкость влилась обратно в пьедестал, оставив после себя затихающее эхо звука выплеснутой воды. Подобные щупальцам полоски красной ткани пытались схватить воздух.

– Нахамил. Угрожал. Убежал. – Глубокомысленно подвела итог произошедшему Вета.

– Ничего не сказал. Провал. – Соли подчёркнуто повторил интонацию Веты.

– Вот, спросила у случайного прохожего. Получилось даже хуже, чем я ожидала. – Впрочем, Вета совсем не была расстроена неудачей, наоборот, она выглядела так, словно только что доказала сложную теорему. – Конечно, этот крысёныш стоял и никуда не шёл, и потому ты можешь не засчитать его за прохожего, Соли, но всё равно я права.

– Если только что продемонстрированный тобой приступ слабоумия был жалкой формой самоутверждения, Вета, то мне остаётся лишь восхищаться твоей никчёмностью. – Несмотря на саркастичность, Соли испытывал своеобразное умиление поведением своей подруги. Впрочем, сейчас его больше заинтересовала чёрная плита, использованная для побега от неожиданно превосходящими силами противницы излишне самоуверенным стражем.

Совершенно не задетая язвительностью Соли, Вета заметила его интерес к сооружению:

– Никчёмность от важности отличается только набором букв. Но если что здесь и сейчас никчёмно, то разве что это старьё. – Вета взошла на пьедестал и для большей убедительности попрыгала. Под её ногами образовалась небольшая рябь, каждое приземление сопровождалось хлюпаньем. – Знал бы ты, Соли, как давно я их расставила по Тетису… На первое время, вроде как до тех пор, пока химеры не организуют приличный транспорт. Что-то про такие вещи говорят в твоём мире… Нет ничего постоянного вневременного… Нет постоянства вне времени… Постоянное ничто временно…

– С каждой попыткой холоднее и холоднее, Вета. А у тебя, как я погляжу, связь с этим миром вырисовывается всё более тесная. Насколько же он для тебя важен?

Вета задумалась, она погрузилась в воспоминания, её обычно живое окрашенное множеством эмоций лицо потеряло всякое выражение, тело словно потеряло часть своей переполненной энергией грации, а горящие красным пламенем выразительные глаза немного потускнели.

– Не очень много, на самом деле. Раньше считала мир Тетис величайшим сокровищем. Потом он опротивел мне настолько, что раскололся. Теперь это просто дрейфующие по центру вселенной осколки, которые мне удобнее называть домом, чем что-либо ещё. Потому что быть бездомной неудобно. Но я не пробовала, наверняка сказать не могу. – Произнесла Вета так, будто озвучивала список ежедневных покупок. – Мне показалось, или нэдзу’ум упомянул дикастерий?

– Да, он кричал про главный вход дикастерия. Это что-нибудь значит для тебя?

– Не особо. Просто древняя судебная система. Почти такая же убогая, как чистилище или визенгамот. И тоже не местная. Дикастерии, кстати, даже более предвзяты и политизированы, чем суды твоей родины, зато немного менее убыточны.

– Кажется, чтобы дикастерии стали достопримечательностями, которые захочется увидеть, они должны превратиться в руины. – Соли тоже задумался, хоть и по другой причине, нежели Вета. – Да и вообще этот твой осколок мира выглядит ещё более унылым местом, чем моя так называемая родина. Зачем ты вообще меня сюда притащила? Неужели не нашлось места получше?

– Я страдаю, и ты страдай! – Демоница хитро прищурилась, в неё понемногу начала возвращаться оживлённость, глаза постепенно начали окрашиваться пламенем. – А ещё… Любое место окажется в итоге тусклым и унылым, если его не окрасить. Соли, ты знал, что красный цвет души, это цвет радости? Обнимашки? – Вета распахнула руки, демонстрируя свою готовность к объятиям.

– Нет, не знал. Хм, на ум приходит, что твои глаза не просто так цвет меняют… Стоп, какие ещё обнимашки?

Вета не стала дожидаться согласия Соли, она притянула неспособного сопротивляться подавляющей силе юношу на платформу и крепко обняла его, произнеся при этом:

– Дикастерий, главный вход!

***

Дневник Иессея из рода Наки’ир.

547 год Эпохи Эугенес, день 25 Девятой Луны.

Создатель Наки’ пришёл обеспокоенным. Он поведал мне о причинах своего беспокойства. Теперь обеспокоен я.

1. Архангел решил, что я не являюсь тем святым, каким должен быть.

2. Принято решение развеять мой дух. Я должен срочно покинуть мир людей.

3. Наки’ сожалеет о случившемся, говорит, что это он виноват во всём, что он не должен был никому говорить о проблеме.

4. Я являюсь лучшим творением Наки’, кто бы что ни говорил.

5. Я отправляюсь в центр вселенной. Какой-то истинный оракул через видение связался с Наки’ и пообещал, что если я выполню одно его поручение, то для меня найдётся подходящее место.

А теперь по порядку. К дьяволу порядок. Не представляю, что и думать обо всём этом. Следует успокоиться. Отвлечься. Как?

День 29 Девятой Луны.

Никак не могу прийти в себя. Страшно. Тоскливо. Таких эмоций не должно быть у святых.

Уже три дня плывём прочь из мира людей. Никак не можем выбраться. Спросил у перевозчика, в чём дело. Он сказал, что мы не сможем попасть на путь до тех пор, пока не перестанем думать о пути и не начнём просто следовать ему. О чём это он?

Перевозчика зовут Харон. Мрачный старик. Неудивительно, что про него болтают, будто он порой перевозит неприкаянные души. Лучше бы был Ной, о нём я слышал много хорошего. Говорят, однажды Ной умудрился перевезти в мир людей целую ораву каких-то животных, которых хотели истребить в их родном мире. Может, просто слухи?

Не знаю, какой день.

Что меня больше гнетёт, чувство утраты или путешествие?

Мы с Хароном уже очень долго плывём мимо каких-то странных скал. Иногда кажется, что они повторяются. Ни ночи, ни дня, ни солнца, ни луны. Кроме скал и воды вообще ничего.

А старика это, кажется, совсем не волнует. И время его, похоже, не интересует. Такое ощущение, что ему всё безразлично.

Очередной неизвестно который день.

Наконец-то перемены. Теперь мы плывём по невиданному потоку. Вокруг бездна, усеянная огоньками. Харон, нет, старик сказал, что это души миров. Немного напоминают звёзды.