Приемщицей здесь была миловидная на вид девушка, и я не удержался и угостил ее большой плиткой шоколада. По ее удивленному виду было заметно, что такой щедрый клиент ей попадается впервые. Зато теперь в фотолаборатории меня знали немного больше, чем просто человека с улицы.

Полным ходом шла уборка урожая, и на трассе то и дело приходилось обгонять грузовики, под завязку наполненные золотистым зерном. Они нескончаемым потоком двигались в сторону видневшегося вдали элеватора. Зрелище было в высшей степени завораживающим, и я даже сделал снимок на память. Да, Кубань, несомненно, житница России!

Отдел представлял собой небольшое старое строение, за которым во внутреннем дворике высилась новостройка – тюрьма, окутанная со всех сторон, словно паутиной, блестевшей в лучах солнца колючей проволокой – «егозой».

– По какому делу? – грозно спросил гориллообразный детина – дежурный, записывая в журнал мои паспортные данные.

– По личному, к начальнику милиции.

– Начальника нет, есть его заместитель Кепочкин, – произнося фамилию он скорчил кислую гримасу.

– Тогда мне к Кепочкину! – обрадовался я – значит, мой знакомый был замом здешнего начальника, неплохо!

«Кепочкин Иван Севостьянович» – прочел я на блестевшей медью табличке и толкнул дверь.

Мой знакомый сидел, развалившись в кресле, положив ноги в армейских ботинках на стол, и, вооружившись пилочкой, пристально изучал свои ногти.

– О, Петр, привет! – не меняя позы поприветствовал он весело, завидя меня в дверях. – Пива хочешь?

– Нет, спасибо, я по делу.

– По делу… – сморщился Кепочкин. – Срочное?

– Я хотел бы ознакомиться с материалами нашумевшего дела о самоубийстве детей в Старовеличковской.

– И ты думаешь, тебе такие материалы предоставят? – удивился моей наивности Кепочкин. – Да кому же охота рыться в архивах? И на каком основании мы должны предоставлять журналистам деловую информацию? – хитро прищурился он.

– Но ведь делам – то этим хода не давали, нет там состава преступления, так, констатация фактов…

– Гоняешься за сенсацией? – понимающе кивнул головой мой знакомый. – Эх, Петр – Петр! И где ты взялся на мою голову!

И, нехотя поднявшись, Кепочкин, корчась от боли в затекшей от неудобной позы спине, махнул рукой:

– Пойдем к начальнику, друг! Если он даст «добро», значит, так тому и быть.

– Так начальника ведь нет! – удивился я.

– Как нет? Ты видел, как он уходил в окно из своего кабинета? Мимо меня, по крайней мере, никто не проходил.

Он толкнул расположенную тут же дверь и заглянул внутрь.

– Заходи тихо, что – то не ладится у Георгия Григорьевича, невеселый он…

Георгий Григорьевич, колобкообразный, как и положено быть всем начальникам, с круглой лысой головой человек, сидел, окутанный каким – то едким сизым дымом, и выпученными глазами немигающе смотрел в стоявший на полке напротив телевизор, из которого и исходила вся эта вонь.

– Сгорел? – возбужденно кинулся клацать переключателем Кепочкин, совершенно забыв о моем присутствии.

– Сгорел, Ваня, сгорел… – глубоко вздохнул начальник и скорчил скорбную гримасу. – А ведь через час будут «Ментов» показывать… Что делать, Кепочкин, что будем делать, я спрашиваю?! – он вдруг закричал басом, багровея.

– Поедем домой посмотрим! – спокойно предложил тот.

– Домой нельзя, комиссия сегодня должна приехать… Вы, молодой человек, по какому делу? – кивнул он мне с видом смертельно уставшего человека. – Сегодня я не принимаю, придите завтра.

– Я мог бы попытаться починить телевизор, – решил я взять инициативу в свои руки.

– Да? – изучающе смерил меня взглядом шеф и прокричал: – Чего стоишь, Кепочкин? Давай сюда паяльник, олово и пастогой! – перепутал он с канифолью.

Я снял ящик с полки на стол и отворил заднюю крышку; как я и предполагал, высоковольтный трансформатор – строчник был весь в копоти и в одном месте на его пластмассовом корпусе прогорела дыра. Обычная беда черно – белых отечественных телевизоров.

За всеми моими манипуляциями Григорий Георгиевич наблюдал с благоговейным трепетом, словно за непонятными и загадочными пассами шамана.

– Нашел! – вихрем влетел в кабинет Кепочкин, держа в руках массивный паяльник, которым впору было паять самовары, а не нежную электронику.

– Есть у вас в станице магазин радиодеталей? – поинтересовался я, располагаясь на столе.

– Обижаешь, земляк! А что надо? – Георгий Григорьевич весь превратился в слух.

Я черкнул в своем блокноте название трансформатора и вырвал листок.

– Кепочкин, отдай это Скобе, пусть мигом мчится в магазин за запчастью!

– Слушаюсь, Григорыч! – козырнул Кепочкин под неприкрытую голову и вылетел за дверь. Но тут же вновь возник из – за косяка: – А на какие деньги покупать?

Начальник поморщился:

– Кепочкин, ну не жадничай, возьми из тех, что выручил за резину!

– Ну ладно… А может, у Скобы занять? – неуверенно предложил он.

– Отставить превышать служебные полномочия! – рявкнул шеф. – Да беги ты, беги, а то не увидим кина!

Потом поднялся со своего места:

– Пойду, молодой человек, покурю пока. Не буду мешать, так сказать, таинству ремонта!

Пока неведомый Скоба гонял за деталью, я выпаял обуглившийся транс и подготовил место для годного. Глубинных познаний в радиотехнике я не имел, и если помимо строчника сгорело еще что – нибудь, то вряд ли с этим справлюсь. Но попытаться было необходимо.

– Такой? – Кепочкин бережно внес на ладони новенькую запчасть.

– Вот – вот, то, что надо! – кивнул я.

– Полтинник, гад, стоит! Придется Скобе с получки отдавать…

– Так шеф вроде не разрешил брать у него деньги, – рассмеялся я.

Кепочкин посмотрел на меня с сожалением:

– У нас в отделе есть вещи, о которых говорят, а есть – которые подразумевают! Говорим – взять из нашего с Григорычем «общака», подразумеваем – «раскрутить» Скобу!

– А кто такой этот Скоба?

– Стажер, кто же еще?! У кого же еще, как не у стажера можно сейчас одолжить деньги? Людей форма портит, – грустно вздохнул он, – стоит человеку надеть форму, как он становится в одночасье таким говном! Тьфу!

Не знаю, кого конкретно имел в виду разочарованный Кепочкин, я же в его словах узрел глубокую самокритику.

Вскоре ремонт был окончен и с некоторым волнением я включил телевизор в сеть. Подогревшись, экран засветился, заморгал оживленно частыми полосами, но вскоре картинка выровнялась и стали различимы лица людей.

– Боже мой! – ошарашенно отступил Кепочкин. – Заработал! Ну ты, Петр, мастак, однако! Григорыч! – крикнул он куда – то за дверь.

– Ну… – появился тот вскоре и, заметив светящийся экран, растянулся в улыбке: – Это дело надо обмыть! Ты как, Кепочкин?

– Ну, а как же?! Денег у Скобы больше нет, надо непременно.

И он выудил из стола початую бутылку «Столичной» и трехлитровую банку маринованных огурцов. Налив в три рюмки, чокнулся с экраном телека и с серьезным видом произнес:

– За искусство, которое требует таких жертв!

Мы выпили и захрустели пикулями.

– Так… – посмотрел зам на свои часы, – сериал через десять минут, излагай, Петр, свою просьбу Георгию Григорьевичу, только кратко!

– Так – с, – шеф сел на свое место и приготовился слушать, с нетерпением, впрочем, поглядывая на экран.

– Хочу изучить материалы о самоубийствах мальчишек в районе, которые произошли осенью прошлого года.

– Зачем? – удивился шеф. – Поверьте, в этих делах нет ничего интересного или, там, загадочного…

Я незаметно включил брелок–диктофон – мнение самого главного здесь милиционера стоило записать!

– …Обычный юношеский максимализм – не купила мать компьютер – в петлю! Бросила подружка – туда же! Обычная в наше время история.

– Не совсем обычная, – позволил я себе не согласиться с официальным мнением.

– По – крайней мере, здесь нет никакого криминала – уж не думаете вы, что кто – то насильно затащил детишек в петлю?!