– Рас что? – лицо Липкина становится недовольным. – Знаешь, капитан, у нас может быть только один настоящий Путин. Понимаешь? Тот Путин, во имя которого и погибнуть не жалко! И не вся вот эта вот хуета, пытающаяся спекулировать на похожих с ним именах. Никакой Рас путин, Два путин или что-то подобное, в нашей стране существовать не может! Делать такие предположения – крайне непатриотично, капитан!

– Виноват, товарищ подполковник, – конфузится капитан. – Я хотел сказать не это, а совсем даже другое. Но, вы знаете… Этот человек… Он говорит… Что он…. Ну вы понимаете…

– Шпион иностранный? – глаза Липкина загорелись.

– Не совсем так… – Гамбургский старается не смотреть в глаза начальнику. – Он называет себя именем, которое в России не принято называть.

– Навальный? – удивляется Липкин.

– Ну, почти… однако, не совсем, – капитан запинается.

– Чего ты голову мне морочишь? – кричит подполковник. – Петух ты – Гамбургский! Отвечай прямо, как он себя называет!

– Распутин… – шепчет капитан.

– Сука! – орет подполковник. – Началось! Ну, я тебя, как человека просил, капитан! Не говори этого вслух! Бля, ну, что же за мудаков наш православный бог нам на службу прислал! Владимир Владимирович, наверное, в гробу переворачивается!

– Он умер что ли? – капитан вообще ничего не понимает.

– Типун тебе язык, придурок! – подполковник вскакивает с места и начинает ходить по комнате, он весь красный. – Дай мне бог терпения с такими долбоебами! Владимир Владимирович наш, он умереть не может! Он бессмертный! Тебя чему на курсах КГБ учили? Или вас сейчас так набирают, прямо с улицы?

– Виноват, товарищ подполковник, – Гамбургский стоит и смотрит в пол.

– У тебя есть только один плюс, капитан, – резюмирует подполковник. – Ты честно признаешь свою вину. Хотя тебе сложно с этим будет по жизни. Такой долбоеб, как ты, он всегда косячит и всегда виноват. Капитан, давай без нервов, без домыслов и без оскорблений. Расскажи мне про это дело. Как оно есть. Что случилось?

– Профессор Соколов, историк в костюме Наполеона, – докладывает капитан. – Он убил свою телку, вероятно в пьяном угаре, а потом, по питерской традиции, расчленил ее. Через некоторое время профессор пошел выкидывать сумку с частями тела в Мойку и случайно сам упал в реку. Но вместо Соколова там появился вот это вот персонаж. Примерно так, Иван Абрамович.

– Примерно так? – Липкин смотрит на стоящего капитана и садится на стул. – И как ты предлагаешь это расследовать, Гамбургский? Нырнул убийца, а вынырнул вот этот вот… персонаж?

– Поймите, товарищ подполковник, – пытается сформулировать свои мысли капитан. – Это не простой персонаж. Дело в том, что он еще с царем был знаком. Говорят, будто являлся любовником государыни-императрицы. Оказывал серьезное влияние на внешнюю политику России того времени. Против него замышлялись заговоры всевозможные…

– Заговоры? – морщит лицо подполковник. – Осторожнее надо быть со всеми этими бунтовщиками. Их не исправить. Всем этим заговорщикам нужно прописывать пытки и казни в качестве лекарства. По-другому не получится.

– Официальная история, товарищ подполковник, говорит нам, что этого персонажа убили в 1916 году, – рассказывает Гамбургский. – Сначала отравили, потом застрелили. Труп выкинули в реку, однако, он всплыл. И дело, предположительно, раскрыли, причем, довольно быстро. Хотя, было в нем огромное множество белых пятен. Как минимум двое из предполагаемых убийц этого странного человека, состояли в царской семье. А сам этот персонаж являлся консультантом при императрице Александре Федоровне, имел сильное влияние на российского императора.

– Постой, постой, капитан! – останавливает Гамбургского Липкин. – Как он здесь-то оказался? Если этого персонажа убили сто лет назад. Я никак не могу этого понять.

– Никто не может понять, товарищ подполковник! – отвечает Гамбургский. – Просто так получилось. Взял и вынырнул 103 года спустя. Вместо профессора Соколова.

– Бред какой-то! – разводит руками подполковник. – Ну, полный бред, капитан! Вы рассказываете мне эту дичь, но никак не можете объяснить, почему так получилось!

– Так сложилось, – пожимает плечами капитан. – Такой вот странный поворот судьбы. Из подобных мелочей, знаете ли, товарищ подполковник, пишется наша история! Вот если бы тут был историк, хотя бы тот же профессор Соколов, то он бы все пояснил.

– Если бы тут был профессор Соколов, капитан, – говорит Липкин. – У нас бы, вообще, не было бы проблем. Убийца и расчленитель был бы в наших руках. А теперь что? Может быть, этот бородатый являлся соучастником? А потом он просто утопил несчастного горе-Наполеона?

– Ни одна городская камера не показывает его, товарищ подполковник, – отвечает Гамбургский. – Я все проверил. Этот персонаж просто появился в том месте, в котором нырнул Наполеон.

– Да как он мог так вот просто взять и появиться! – Липкин снова начал раздражаться. – Пойми, Гамбургский, будь ты хоть сто раз прав, в эту версию никто не поверит. А тебя отправят в психушку.

– А давайте, товарищ подполковник, – предлагает капитан, – вместе пойдем к этому персонажу и поговорим с ним?

– Хорошая идея, капитан, – подполковник встает и идет к двери. – Сейчас эта мразь нам все расскажет. Все, что мы хотим услышать…

***

– Фамилия, имя, отчество! – произносит капитан Гамбургский, глядя Распутину в глаза.

Они сидят в комнате для допросов. Там, за зеркальным стеклом никого нет, за ними никто не наблюдает, потому как обычно, наблюдают как раз они, за своими подчиненными. Гамбургский и Липкин сидят за столом напротив Распутина. Перед ними папка с бумагами на имя Григория Ефимовича, включая фотографии его трупа, датированные 1916 годом.

– Распутин Григорий Ефимович, – отвечает старец, улыбаясь.

– Дата и место рождения! – воспроизводит капитан набор звуков, отработанный годами на допросах.

– 9 января 1869 года, – отвечает Григорий Ефимович. – Село Покровское Тобольской губернии.

– Губернии, говоришь? – лицо Липкина мрачнеет, он встает с места и начинает ходить по комнате. – 1869й, говоришь?

– Совершенно верно, – улыбается Григорий Ефимович и смотрит Липкину в глаза.

– Слышь, ты, патлатый! – лицо подполковника искривляется от гнева, глаза наливаются кровью, он подходит к Распутину. – Я родился в 1969 году. Ты выглядишь моложе меня. А затираешь нам тут, что старше меня на целый век. Так в каком году ты родился?

– Я уже отвечал на этот вопрос, – Григорий Ефимович старается сохранять спокойствие. – 1869 год.

– А если я тебе выбью зубы и ногти вырывать начну? – орет подполковник, брызжа слюной. – Тогда ты, наконец, вспомнишь, как было по-настоящему? Какой тогда будет год твоего рождения?

– Год рождения может быть только один, – разводит руками Распутин. – Что бы вы тут не начали делать, год рождения уже не изменить, он является делом свершенным, божьим промыслом.

– Смелый очень! – орет Липкин. – Капитан, надень на него наручники. Настало время правды. Сейчас я выбью из этого мудака все, что мне надо. Хорошо, патлатый, если не хочешь менять год рождения, то я тебе год смерти изменю. На текущий, сейчас будет тебе и промысел, и вымысел. Вся хуйня будет.

– Я бы вам рекомендовал, Григорий Ефимович, подписать бумаги, которые нам нужны, – обращается Гамбургский к Распутину. – Вы поймите, что мой начальник своего добьется в любом случае. И вы все подпишите и со всем согласитесь. Вопрос только в том, какая группа инвалидности у вас будет на момент вашего согласия и какие органы перестанут функционировать. Но мы с вами может избежать всего этого варварства, просто подписав то, что нам нужно.

– Это вы играть будете в хорошего и плохого жандарма? – рассмеялся Распутин. – В наши времена подобный прием тоже был широко распространен. Для тех, кто впервые с этой комедией сталкивается, довольно действенная вещь. Артисты из вас такие себе, если честно. В наши времена как-то более натурально играли люди.