Раньше тихие, они насмехались над утратившими силы волхвами, обзывая обидными словами. По мановению невидимой руки в городах принялись распевать гнусного содержания песенки, обвиняющие волхвов в разных грехах. Только немногие горожане по-прежнему вели себя спокойно – какое-то массовое безумие затягивало людей, не упускавших теперь возможности исподтишка напакостить волхвам.

Волхвы сносили людские нападки молча и терпеливо, без запугиваний и напоминаний, что боги ушли не навсегда. Думали, что, пошумев, люди образумятся. Но люди только зверели сильнее, принимая терпение за слабость. Валили на волхвов все свои неприятности, сваливали на их плечи ответственность за промахи. Оставалось только диву даваться как одни и те же мысли почти одновременно приходят во множество голов. Словно их кто-то настойчиво нашептывает в доверчиво раскрытые уши.

Уже перестали пищать, разбежавшись крысы. Уже умолкли псы, поджав хвосты и спрятавшись в ветхие конуры. Уже сделался тише шепот возносящих молитвы волхвов. Тишина не наступила, сменившись низким, словно рокот прибоя, шумом. Город не спал. Темнота лживо улыбнулась спрятавшемуся за воротами капищу, и в самых черных уголках её поглотившей город улыбки вдруг зажегся тревожный огонь. На ведущих к тыну капища улочках разом появились огненные точки.

Люди с факелами быстро запрудили улочки, вытекли на площадь перед капищем, занимая её подобно заливающему берег песку. Подобный гулу пчелиного роя голос толпы звенел недовольством и откровенной злобой. То и дело проскакивали над головами подзуживающие выкрики:

Пускай ответят! Пусть скажут нам, глупым!

Где боги?! Почему они позволяют случаться всем несчастьям, сыплющимся на наши головы!

Мы их кормить должны?! За свои кровно заработанные кормить этих задавак?

А если завтра снова, какой враг придет, они же первыми продадут!

Слыша их люди, согласно кивали головами и негодующе высказывали, что думают сами своим ближайшим соседям, чуя своё единение с громадным людским собранием. Чуя свою силу.

Толпа осадила капище, вплотную подойдя к стенам и воротам. В свете многочисленных факелов повернутые к храму волхвов лица казались исполненными яростным внутренним огнем. Городской стражи видно не было. Только десятки и даже сотни еще не разъяренных, но уже порядком раззадоренных и злых горожан самых разных слоев. От тиунов и ремесленников до простых нищих, разящих дешевой выпивкой, щедро розданной им сегодня.

Выходите! Покажитесь колдуны! – раздались голоса, тут же подхваченные толпой, подобно тому, как мелкие камни, срываясь, увлекают за собой все сметающую лавину.

Колдуны!

Обманщики!

Проклятые трусы выходите!

С каждым новым возгласом многолюдство расходилось все сильнее, изощряясь в ругательствах. Особенно старались распаленные выпитым, подавая своим запалом пример всем прочим.

Глухо стукнув створки ворот, натужно распахнулись, заставляя ближайших к ним потеснится. Сотни взглядов обратились в сторону стоящего в проходе волхва. Лысый, но длиннобородый старик был каменно спокоен.

Волхв Путарь на своем долгом веку повидал такие буйства стихий, что буйство людей его, казалось, не впечатлило нисколько. Он шагнул вперед и, повинуясь незримо исходящему от его поджарой фигуры, одетой в зеленый балахон прислужника Валоха спокойствию передние ряды попытались отступить прочь. Но им не давали этого сделать налегавшие сзади.

У всех вас, добрые люди, есть какая-то причина собраться в этом священном месте сейчас?

Сам голос его раскатами грома звучащий над площадью подействовал на некоторых собравшихся подобно ушату холодной воды. Взгляд выцветших от времени глаз ощутимо скользил по лицам, запоминая их обладателей, как будто навсегда.

Есть у нас причина! – зло заорал кто-то из людской массы. – Есть, колдун! Почему мы должны терпеть ваш сброд!

Колдуны! Мракоглядово отродье! – поддержал первого крикуна второй и люди воспрянув, загалдели, высказывая собственные обиды. А их накопилось немало. По мнению самих людей.

И кто же говорит сейчас со мной устами собравшихся? – выразительно выгнул бровь старик. – Кто же идет скрытый от взглядов нас простых служителей, но не наших пращуров и богов?!

Боги отвернулись от нас из-за вас! Вы осквернили имена богов своей колдовской мерзостью!

Вы сидите на спинах у простых людей! Ничем нам не помогаете, заносчивые сволочи!

У меня азема дочку сожрал, где ваша помощь волхвы! – истерично завыла какая-то женщина, заражая людей своей ненавистью.

Волхв миг, назад спокойно слушавший распаленный ор, вдруг заметил кого-то в толпе. И побледнел, изменяясь в лице.

Люди! – урезонил он сборище, простирая руку в небо. – Опамятуйтесь! Вы все идете на поводу...

Да что его слушать! Все они отпираются! – перекрыли его слова многоголосые крики.

Точно! Бей его! Бей колдуна!

Они виноваты в том, что пробудились слуги Мракогляда!

Из-за них от нас отвернулись боги! Горе нам!

Бей!

Из толпы полетели камни, застучав по тыну. Несколько попали в старика. Волхв болезненно вскрикнул, схватившись за разбитые губы. Пошатнувшаяся фигура и слабость, опьянили собравшихся еще сильнее. Многие уже забыли, что шли «просто высказать наболевшее». Высшая форма ненависти, ненависть человечья охватила толпу. И та качнулась вперед, забывая все и вся в блаженной жажде рвать того, кто виноват.

Люуууууудииии! – волхв выпростал вперед руку, жестом которым некогда был способен унять волнующееся море. Но люди даже не заметили этого. Подскочили со всех сторон, завывая и хохоча, сбили старика с ног, принявшись пинать.

Бей колдунов! – надрывался кто-то и, исполняя незримую волю, толпа бросилась в капище. Встревоженные шумом волхвы встретили их возле жертвенных камней. Попытались образумить, но толпа уже ничего не слышала. Толпа жаждала крови. У многих были с собой ножи и топоры. Они пошли в дело. Добравшиеся до беззащитных старцев пьяные собственной властью работяги с удовольствием били и топтали волхвов, ломая хрупкие кости. В святилище воцарился хаос. Жилища волхвов служили также пристанищем обиженных умом и юродивых. Досталось всем. Завывающие горожане, пользуясь подручными средствами, расправлялись с невнятно рыдающими юродивыми, остервенело, насаживая людей на деревянные колья, предусмотрительно захваченные вилы, рубя протянутые в мольбе руки топорами, раскалывая головы кузнецкими молотами. Кто-то из волхвов пытался оказать сопротивление, вырваться или отбиться – таких убивали с особым воодушевлением. Оружие было далеко не у всех, но люди легко возмещали этот промах своими природными данными. Душили, выцарапывали глаза, буквально разрывали на части.

Трехсаженная деревянная статуя Валоха с суровым равнодушием на челе взирала, как по деревянным брусам стекает кровь его верных служителей. Как кровь подпитывает жертвенники и молитвенные столбы. Группка волхвов заперлась в высоком тереме – горожане, быстро разобравшись в ситуации, принялись выбивать дверь вывороченным из земли столбом.

Ломай! Пока не колдуют!

Отчаянно надрывался колокол в вырастающей над тыном бревенчатой башне. Звонарь звал на помощь, до тех пор, пока на площадку не ворвались какие-то одетые в рубище нищие. Они с гоготом вытолкнули мужчину прямо на заостренные верхушки городьбы. И стали, подчиняясь захватившему их ритму толпы, глумясь лупить в колокол.

Выломав дверь струйки захватчиков, ворвались в святая-святых капища. Там их встретили остатки волхвов – они до последнего тщились призвать себе на помощь силу стихий. Кого-то вышвырнули из окна прямо на камни жертвенников. Кого-то потехи ради осыпали раскаленными угольями из курильниц. Пахло горелой плотью, кровью, болью и ненавистью.

Некоторые особо ушлые не отрываясь от убийств умудрялись прикарманивать особо понравившиеся вещицы.

Вдали от безумствующей толпы среди мрака узкой, похожей на кишку улицы голодным золотом блестели кошачьи глаза. Невзрачный человек, совсем недавно зажигавший своими истеричными воплями толпу, слушал, склонив голову в попытке изобразить почтение. На самом деле он скрывал собственную боязнь.