При встрече обязательно передайте Валу, что вахрасагэр очень доволен.

Как пожелаете.

Единственное замечание – на этом наш праздник закончиться тоже не должен. Напротив – святилище Валоха должно стать примером. Успех нужно закреплять.

Всеми силами постараемся, – с готовностью отреагировал мужчина, глядя на то, как все новые и новые фигурки с факелами просачиваются во двор, похожего на разграбляемую крепость капища. Картина ему не очень нравилась – он смотрел только чтобы не глядеть в кошачьи глаза привлекательной женщины. Сам не понимая почему, он испытывал перед красоткой почти мистическую робость.

Коль нам не станут мешать, все сделаем в лучшем виде. Людишки волнуются, их в таком состоянии проще пареной репы настропалить. Зажечь святилище Семаргла я не обещаю...

Не обязательно. Святилище Семаргла в столице вас не касается. Можете даже не забивать головы невыполнимым.

Как пожелаете, – он смотрел на безжизненно висящее тело звонаря.

Ты не боишься? – вдруг пошевелилась до этого недвижимая женщина. – Гнева богов?

Я из Балбараша, – хмыкнул человек. – Моя работа и есть мой бог.

Удобная жизненная позиция, – согласилась женщина и, не прощаясь, тихо пошла во мрак улицы.

Почему ж я так слабею перед этой... кошкой. – Мужчина попытался усмехнуться. – С каких пор я стал бояться кошек? Или дело в инстинкте – слишком долго пробыл Крысой...»

Разграбление и массовая резня в капище Валоха, в городе Мрежеве на северо-востоке Царства потрясло всех. По слухам даже самого Яромира. Да и вообще настроения в Царстве всяко были против волхвов.

Что-то чересчур быстро стали пинать труп мертвого медведя, – обратился к кипе донесений Лис. – Прямо не Царство, а вероотступнический канцер[32]. Так не бывает, если только кто-то за этим не стоит. Кто?

Кипа мудро промолчала. Лис вздохнул, ловя себя на мысли, что с этой ночной работой все чаще начинает говорить сам с собой. Гонения на волхвов. Наместник вроде тоже не жалует пестунов покойного Саламандры – показательные казни бессильных магов, по мнению Эйстерлина только укрепляют его власть. У варваров-островитян тоже не бескровно – многие друиды впадают в безумие. Бросаются со скал. Приносят сами себя в жертву. Среди волшебничьего люда вообще сильно участились подобные самоубийства. Ну, последнее-то понять можно. Для магов всю сознательную жизнь манипулировавших силами и людьми потеря Дара это потеря всего. Что они могут? Что умеют? Ничего по большому счету. А ненавидят их многие.

Относительно спокойно себя могут чувствовать только алхимики. Спрос на их услуги даже возрос – нет конкуренции.

Если так пойдет дальше скоро неведомые разжигающие под магами старых традиций добьются своего – истерия захватит целые народы. Магов вырежут под корень. Достанется и алхимикам – не зря же особо дальновидные стремятся сейчас выехать из Триградья и Царства. Кто-то едет в Балбараш, где настроения пока более мирные. Особо ушлые нанимают суда, пытаясь добраться до Ванн или острова Харр. С последним, кстати, совершенно зря. Тамошние стражи неподкупны и беспощадны.

Волнения из-за магов к удивлению самого Лиса породили целый болезненный в своей неправдоподобности миф. Про некий орден женщин владеющих особым волшебством. Властью над разумами.

Судью здорово штормило. Несмотря на приличествующую сану серьезность должностное лицо раскачивалось на сиденье, точно идущий в атаку кавалерист, а на лице то и дело расплывалась похожая на каракатицу улыбка.

Обвинение не подлежит обжалованию, – сурово известил законник, расходящимися в разные стороны, глазами шаря по рядам присутствующих.

Приговор, – любезно поправили судью.

Какая ядрена вошь разница? – справедливо уточнил тот. – Все равно... йик... не подлежит. Ибо закон.

А какое обвинение-то? – Тольяр так и не услышал, в чем обвиняли связанного мужичонку.

Кто ж знает? – шепнул Ольмарк. – Этот пьяный тетерев не может двух слов связать. В любом случае обвиняемый имеет здоровски паскудную рожу. В чем-то да виновен.

Тольяр уже почти месяц жил во владениях Грейнора Ладравальда, пользуясь приглашением Ольмарка и согласием самого сиятельного. Жизнь эта без обязательств и необходимостей была бальзамом на все раны.

С утра выпивши можно было целый день развлекаться от души, проникаясь весельем воинов Грейнора. Эти жили только сегодняшним днем – пили, играли в азартные игры, пили, развлекались с селянками, пили. Время от времени выезжали погонять мелкие разбойничьи шайки, тревожащие владения сиятельного или собрать плату с подданных. Чаще сопровождали сиятельного в его «походах» – после двух таких поездок Тольяр признал, что обыкновенный бандюга Грейнор очень хотел славу героя. Он охотился на бродящих по лесу Окультов. Команда его разгильдяев на поверку оказалась весьма спаянной дружиной, в которой каждый знал свое место. За первую такую охоту Грейнор умудрился одолеть четверых дикиев, попутно набив малой и крупной дичи. За вторую троих дикиев и одного лидерку. В остальное время сиятельный вел себя как и подобает правителю, пускай даже маленького надела. Решал споры, пировал, не брезговал время от времени, пользуясь неразберихой большого мира пограбить торговцев на дорогах.

Еще Грейнор очень любил присутствовать на судилищах – Тольяр подозревал, что сиятельный чувствовал ни с чем несравнимое удовольствие, когда наблюдал, как судят других.

Он даже имел своего штатного судью – мужчину образованного для этого дикого края в самый раз. И очень любившего в силу собственного образования выпить. Поэтому, не помня приговоров судившего с исключительной беспощадностью.

Слушай, а чего сиятельный-то сам не судит? – поглядывая на пафосного Грейнора, занявшего высоко стоящий на дощаном помосте стул, дал волю любопытству Тольяр. Их с Ольмарком тихих переговоров никто не слышал – верноподданные сиятельного исправно галдели, выражая согласие с буквой закона. В отведенном под судилище стойле царили оживление и запахи пота, опилок, прелого сена, мочи.

Ему как-то давно гадалка нагадала, что смерть его настигнет из-за жертвы несправедливого суда, – тихо пояснил Ольмарк в перерывах между особо активным обсуждением вины осужденного. – Так-то Эйн очень любит чувствовать себя олицетворением власти. Тяжелая молодость сказывается.

Осужденный – невысокий старик с бородавчатым лицом, крючковатым носом и безумно всклокоченными седыми волосами с легким недоумением созерцал процедуру, мусоля в руках соломенную шляпу. Красные лучи закатного солнца проникали сквозь открытые ставни в многочисленные расположенные под потолочными балками прямоугольные оконца.

Таким обрзм воля суда следующая... – судья склонил голову в задумчивости. И захрапел. Судейский охранник под громовой хохот невозмутимо пихнул чиновника в бок. Тот, выходя из глубоких раздумий, огласил приговор:

За кражу и посягательство на урожай, попытку саботажа, явный шпионаж злодей повинен быть казнен. Казнь суд предоставляет выбрать самую легкую, на усмотрение мирного люда.

Мирный люд, довольно скалясь, размахивая оружием. Селянин побледнел и затрясся как осенний лист. Тольяр невольно ужаснулся:

Да неужто этот старикашка способен сделать все, что ему приписали?

Вряд ли, – отбирая у порядком набравшегося бородача глиняную бутыль с вонючим пойлом отозвался Ольмарк. – Скорее всего, дедка словили на том, что пытался утащить брюкву или свеклу. Или что-то в этом роде. А шпионаж пришили за то, что утаскивал ночью. Отсюда же вытекает и саботаж – как же добры молодцы Грейнора, обойдутся без свеклы?

Тольяр уже знал, что свеклу местные мастера приспосабливали для выгона того пойла, которым практически питалась дружина сиятельного.

Казнить его необходимо?! – нахмурился парень. – Большей чепухи я в жизни не слышал!

Ольмарк философски пожал плечами.

Какая разница? Все равно мужик явно не местный. Никто его не знает и плакать по нему не станут.