— С кем ты встречаешься? — удивилась мать, как будто не расслышала имя или не поняла сказанные слова.

— С парнем из нашей группы, — повторила Настя. — У нас всё серьёзно.

— Мала ещё для «серьёзно»! — отрезала мать.

— Мне восемнадцать лет! Я давно уже взрослая!

— Взрослая? Настя, посмотри на себя — ты несамостоятельная личность, студентка на мамкиной шее, ноль без палочки. Тебе до взрослости ещё расти и расти. Вот закончишь институт, устроишься на работу, накопишь на ипотеку, переедешь в своё жильё — тогда и станешь взрослой! Тогда и сможешь «серьёзно» встречаться с парнями.

— Ага, в тридцать лет, как ты, — буркнула Настя. — Хотя ты-то от бабушки никуда не уезжала и на ипотеку не накопила. Мы до сих пор живём в бабушкиной квартире, даже ремонта двадцать лет не было.

Мамины губы превратились в ниточку:

— Ремонт тебе не нравится? А ты заработала хотя бы на рулон обоев? Так вот заработай — и сделай ремонт в своей комнате, а не мать упрекай, которая с утра до ночи горбатится, чтобы тебя прокормить и выучить. А не можешь заработать — сиди и помалкивай. И никаких мальчиков! Об учёбе надо думать, а не развлечениях! И не дай бог тебе принести в подоле! Можешь считать меня монстром и матерью-ехидной, но с нагулянным ребёнком я тебя домой не пущу. Раз ты уже взрослая — принимай взрослые решения и неси взрослую ответственность!

— Да я и не собиралась… — начала Настя и замолчала.

У них уже были подобные разговоры. Мать, сама родившая вне брака, до истерики боялась, что дочь повторит её судьбу. Никакие уверения в том, что Настя не собиралась плодить нищету и безотцовщину, не действовали. Ко всему прочему мама опасалась, что Настю отчислят за неуспеваемость, — и не без оснований.

— Лёша помогает мне с учёбой. Подтягивает по математике и экономике, — сказала Настя. — Он учится лучше всех в группе, а школу закончил с золотой медалью. И папа у него полковник в отставке. Если ты переживаешь, что отношения помешают мне учиться…

— Ты что, влюбилась в мажора? Сына полковника? — перебила мама.

— Господи, за что мне это?!

— Он не мажор!

— Всё, хватит. Сдай сначала первую сессию — потом вернёмся к разговору. А Новый год будем встречать с тётей Леной и Юрой. И чтоб больше никаких споров!

Настя промолчала. Проще сделать, как настаивает мать, сдать экзамены на отлично, а потом уже знакомить её с Лёшей и отпрашиваться в поездку. Он ей понравится, Настя не сомневалась (Лёша всем нравился), просто нужно время, чтобы она привыкла к мысли, что у дочери появился любимый человек. Рано или поздно мама смирится. Поверит, что Лёша — не угроза их благополучию, а совсем наоборот.

***

Он поддержал Настю, когда она рассказала о разговоре с матерью:

— Ты права, не надо форсировать. Всё наладится.

— Но в Новый год мне придётся торчать дома, — пожаловалась Настя.

— Только пообещай не любезничать с Крошкой Енотом. Не позволяй ему ухаживать за тобой, я ревную.

— Фу, как ты мог подумать! Он такой неприятный, скучный и глупый, бр-р-р… Я вообще не собираюсь с ним разговаривать. Запрусь в своей комнате, буду слушать «Muse» и писать тебе любовные эсэмэски.

— Хороший план. Я сделаю то же самое.

— А ты уже сказал родителям про меня?

— Да.

— И что они ответили?

— Отец сказал, что ему безразлично, чем я занимаюсь в свободное от учёбы время. Главное — чтобы я не просил дополнительных карманных денег. Он не даст.

— Ему совсем на тебя плевать?

— После того, как я отказался идти в Суворовское, — да. Он считает меня слабаком, занудой и латентным педиком.

— Что?!

— Мама меня избаловала, пока он проливал кровь на войне. Сделала из меня безвольную тряпку, которая даже драться не умеет.

— Что за бред?!

— Я ношу джинсы с дырками и сушу волосы феном. А самое главное моё преступление — я пользуюсь дезодорантом!

— Это что, признак гейства?

— В его понятиях да. Не будем о нём. Он такой как есть, и его не изменить. Он терроризирует маму, но она сама выбрала эту жизнь — ходит по струнке, боится слово лишнее сказать. Но я не хочу так жить! Я мечтаю вырваться на свободу и забрать тебя с собой, а для этого нужно зарабатывать. Чем больше, тем лучше. Весной я планирую устроиться на неполный рабочий день, а летом буду впахивать от рассвета до заката. У меня уже есть парочка интересных предложений. Если всё получится, то осенью мы сможем снять квартиру.

— А ты потянешь? Это сложно — и учиться, и работать…

— Я всё ради нас потяну, — он уткнулся носом ей в волосы. — Я хочу жить с тобой. Пришла пора отделиться от родителей — и мне, и тебе.

— Да, пришла. Но как ты будешь содержать нас обоих? Вряд ли я смогу найти подработку на первом или втором курсе.

— Не надо ничего искать! Ты ни в чём не будешь нуждаться, обещаю! У тебя будет всё — деньги, квартиры, машины, загородные дома, путешествия по всему миру, шубы и шмотки, якутские бриллианты и самые дорогие салоны красоты.

Настя рассмеялась:

— У меня не такие высокие запросы.

— А у меня такие! Мои запросы выше Эвереста! К тридцати годам я планирую попасть в список Форбс. Моя любимая девушка не будет ни в чём нуждаться. А когда у нас появятся дети, они будут самыми счастливыми, беззаботными и обеспеченными детьми на свете.

Он сказал «любимая», он сказал «дети». Настя прильнула к нему:

— Я тебе верю.

Она и правда верила. Лёша молод, умён и честолюбив — такие мальчики способны горы свернуть ради своей мечты.

Время неслось со страшной скоростью. Настя и Лёша ездили в институт, усердно учились и сдавали зачёты. А в один из выходных дней реанимировали «Волгу», простоявшую в гараже безвыездно три месяца. Лёша оказался отличным водителем: он управлял автомобилем уверенно, но аккуратно. Настя им любовалась — тем, как он смотрел на дорогу, как выкручивал руль на поворотах, как переключал передачи. Ему шло вождение. Ему вообще всё шло: и учёба, и вождение, и репетиторство, и стрельба, и занятия любовью (пока только поцелуи до головокружения и прикосновения через одежду).

Два раза они скатались в Лопухинку — пострелять из пистолета в заброшенной усадьбе восемнадцатого века. Забрались внутрь через сугробы в обвалившемся оконном проёме. Лёша показал, как заряжать пистолет, как целиться, как снимать с предохранителя перед выстрелом. Настя стреляла в нарисованную на дальней стене мишень, ощущая отдачу в ладонь и наблюдая, как от старинных кирпичей в разные стороны летит красная крошка. Словно брызги крови. Лёша разворачивал Настю к себе и целовал в холодные губы:

— Ты такая сексуальная с пистолетом…

— Тебя возбуждает оружие?

— Нет, меня возбуждаешь ты. Сил никаких нет…

***

Новый год встретили уныло. Мама приготовила селёдку под шубой, оливье и торт из вафельных коржей, а тётя Лена принесла жареную на соли курицу — сухую и тощую. Крошка Юра прикупил шампанское, оказавшееся таким кислым, что Настя не смогла его пить. Не больно-то и хотелось. Она то и дело бегала в свою комнату и писала Лёше жалобные эсэмэски. В ответ он присылал открытки с сердечками: «Милая, потерпи, всего три недели — и мы будем вместе!». Через три недели начинались каникулы. Накануне праздника Лёша отдал Насте загранпаспорт с финской визой и сообщил, что забронировал домик на севере Финляндии. Только сугробы в два метра, олени, северное сияние и — они. Настю затопило предчувствие счастья. «Мы будем вместе» — означало не просто «мы будем сидеть у камина с книжками и обмениваться мнением о прочитанном», а — «мы наконец-то займёмся настоящим сексом». Оба с нетерпением ждали момента, когда смогут переступить последнюю черту в их отношениях.

Крошка Юра впёрся в её комнату без стука.

— Наши мамы напились, — сообщил он.

— Тоже мне новость.

Настя выключила телефон и посмотрела на сына маминой подруги с выражением «чего тебе надо?». Он сделал вид, что не заметил её неприязни. Сел на стул у письменного стола. Завёл светский разговор: