Красавицей Настя была на простой вкус этой полудеревни. Высокая, грудастая, с широкими бедрами и крутой поясницей. Румянец во всю щеку. Вечный оскал блестящих белых зубов между полными губами, словно выкрашенными кровью. Глаза огромные, под зонтиком длинных густых ресниц, глаза — «рекой». Коса ниже пояса. Походка с перевальцем. Радость жизни так и брызжет из всего этого здорового, молодого тела. И когда случайно увидел ее поэт-декадент, забредший в слободу, долго пил пиво бокал за бокалом, молча трудясь над какой-то мыслью, и наконец, разрешился:

— У ней смеющееся тело!..

Никто из слобожан не знал точно, откуда явился матрос Васька Полоз. Так сократили в трактире «Сигнал» фамилию Полозов.

Ваську полюбили за веселый нрав, ухарство, а еще больше за то, что сорил деньгами, не считая, угощал всех. С треском играл на бильярде, катал шары на кегельбане, пил, не отставая, и к удивлению почти не пьянел. Пел песни, и русские, и привезенные им из далеких стран. Умел так рассказывать о своих путешествиях, что заслушивался весь трактир и граммофон уныло торчал на буфете и никто из публики не требовал «Вяльцеву» или «Шаляпина».

Было известно о Ваське Полозове, что он служит на грузовом пароходе какой-то компании. Совершает иногда долгие, а то и короткие поездки, но всегда возвращается с деньгами, которые и прокучивает весело в слободе.

Васька всегда брал верх над слободской молодежью благодаря своему умственному превосходству, но на него не обижались.

Интрига пошла с той минуты, когда Полозов в первый раз засмотрелся на Настю и проговорился:

— Эка красавица!

Тут все и ощетинились. Сказалась старая обида на равнодушие девушки.

— Красавица, да не для тебя рощена! Смотри, брат, ноги переломаем!

— Ишь, плашкет, туда же!

А более скромный из других подошел к Ваське и сообщил таинственно:

— Ты, в действительности, не забалуй! Мы насчет своих девок — ох! — люты. Пойдешь вечером, еще ножичком пощекочут.

Еще ничего не было с Васькиной стороны, а все уже спешили его предупредить: «Смотри да смотри!»

Матрос только зубы оскалил и ус подкрутил.

— Дураки вы, погляжу я на вас! Сами взять девку не можете, чужого человека боитесь. Я вот никого не боюсь, сколько ни грозите. Эй, выходи, кто хочет драться.

— Да у тебя, небось, нож или леворверт?

— Есть. Только я их на стол положу. Выходи драться голыми руками.

Васька Полоз подмял без передышки четырех парней. А пятый, падая на пол, кольнул его ножом в грудь. Васька озлился и долго, размеренно избивал предателя.

— Склизь ты, гадина, сволочь морская!

Рана оказалась неопасной, но другим стало конфузно и они сами пошли на мировую.

— Молодец, Васька! Дай ему, сукину сыну, рвань! Чтобы клочья летели! Ишь ты, подлец, ножик подсовывает! Нет, ты попробуй честно, благородно!

На этот раз помирились и выпили, конечно, на Васькин счет.

Но, когда матрос стал ходить с девушкой и видно стало, что оба льнут друг к другу, возгорелась вновь артельная ревность слободских парней:

— Наша девка!

Пробовали на Полозова делать облаву во время вечерних свиданий его с Настей, да разбросал он богатырски трусливых завистников.

Отца у Насти не было. Жила со старухой-матерью. Та долго косилась на матроса и не сдавалась на его любезность и образованность. Наливку пила и изюмом закусывала, а сама все на окна оглядывается, не видно ли на стеклах приплюснутых носов подглядывающих парней.

Но Васька Полозов вдруг открыл капитал. Прикупил на имя Насти соседнее пустопорожнее место, выстроил новый, поместительный дом. Купил три коровы, свиней. Запрыгала на цепи огромная собака, охраняющая собственность до истерики и падучей.

Упокоила на мягкой перине старые кости Настина мать. Наняла батрачку Степаниду и заставляла ее ставить в день десять самоваров. Чай без сладенького не пила, без «бальзама» за стол не садилась. Совсем растолстела старуха и в живот пошла.

Парни хотели новые ворота дегтем мазать, да случилось тут совсем неожиданное. Василий Степаныч Полозов, старший матрос грузовика «Надежда», сделал форменное предложение Анастасии Ивановой Перцовой, получил согласие и материнское благословение.

На свадьбе была вся слобода и никто угощением не был обижен.

— И откуда только у Васьки деньги такие?

Ну, да это «дело сторона», «наша хата с краю», «в чужом кармане не считай»… Пили, ели, молодых славили.

Пожил Полозов с молодой женой недели две.

— Пора на службу! Вернусь через два месяца. Идем в недальние порты. Жди меня, душа моя! Скоро вернусь, привезу обновки из заграницы. Не нашим чета.

Расцеловал жену, чмокнул и старухины слюнявые губы. Денег оставил вволю. И был таков.

— Только его и видели! — злобствовали парни. — Деньги не иначе, как награблены. Побаловался с девкой, да и к стороне!

— Да ведь в церкви венчался!

— Велика штука! Приехал невесть откуда. Всех закупил. А по нынешним временам «очки»[5] пять целковых. Первый сорт.

— А место купил? Дом выстроил? Деньги оставил?

— Грабежом взято — не жалко!

Но ровно через два месяца Васька вернулся. Настины щеки расцвели маком, глаза заблестели гордым блеском удовлетворенной любви. Старуха совсем запила на радостях. И опять слобода угощалась в трактире за счет Полозова и слушала его россказни.

Так и пошло с тех пор. Уезжает Васька в плаванье, приезжает на побывку с деньгами, крепко любился с Настей. Она в нем души не чаяла и растила первого ребенка, девочку тоже Настей назвали.

И все, наконец, привыкли к тому, что не живет Полозов с Настей, а налетает, как сокол, временами.

Кому какое дело?! Настя была верна мужу, терпеливо ждала и вся изнывала от страсти в его объятиях, когда он возвращался…

— Телеграмма вашему сиятельству!

Ливрейный лакей, склоняясь и вздрагивая толстыми икрами в чулках, подал на серебряном подносе неопрятный телеграфный бланк.

С кушетки, обитой серебристо-серой шелковой тканью, вскочила молодая женщина.

Тонкими, нервными пальцами она быстро разорвала пакет.

«Приеду курьерским. Целую и люблю. Твой Костя».

— Наконец-то!

Графиня Зборовская — царица великосветских балов, прославленная красавица, — вышла замуж по любви. Брак этот считался счастливым, что далеко не часто бывает в аристократическом кругу. Граф, молодой, красивый мужчина, был известен, кроме своего богатства, страстью к спорту во всех его видах. Он был членом множества спортивных обществ, участвовал в состязаниях, брал призы. В последнее время стал увлекаться авиацией.

Кто не видал фотографии сиятельного пилота, снявшегося на «Фармане» вместе с женой? Одни восхищались мужественной фигурой графа, его открытым, ясным лицом, черными алмазами его глаз и гордым ртом под черными шелковистыми усами. Другие заглядывались на молодую женщину, стоящую за графом и ухватившуюся обеими руками за стойки аэроплана. Белокурые волосы выбились из-под круглой вязаной шапочки, глаза смотрели наивно-доверчиво на весь мир; дивные формы торса плотно облегал спортсменский костюм и вся она, казалось, стремилась в одном порыве и говорила каждому:

— Посмотрите, какой у меня прекрасный муж!

Одно, что беспокоило и огорчало молодую женщину — это продолжительные отлучки графа, которым трудно было подыскать объяснение.

Он говорил просто:

— Зина, я еду на охоту!

Или:

— Зина, я еду по делам!

И пропадал по неделям. Жена, верящая в него, как в Бога, никогда не расспрашивала, а он, вернувшись, молчал о своей поездке.

В дни одиночества графиня утешалась маленьким сыном, бойким, красивым мальчуганом.