Нестерпимо захотелось увидеть Залину и я, бросив очередной взгляд на темную массу сада, отправился в подземелье.

  Губы девушки, как показалось, чуть приоткрылись. Мягкие теплые губы, полноватые в меру - в ту самую меру, когда хочется коснуться их своими и больше не отрываться, пробуя, чувствуя их полноту и податливость.

  Хотя, наверное, они сейчас прохладные и безжизненные.

  Страстно захотелось проверить это, но я удержался. Только склонился к ее лицу и тут же выпрямился, почувствовав головокружение. Мир на мгновение прервался, как прерывается телевизионное вещание, когда пропадает сигнал: мгновение бесцветного мельтешения, а потом снова картинка.

  Я поспешил выбраться на воздух. В наступившую летнюю ночь - с крупными чистыми звездами и розовой полоской на горизонте от только стекшего туда солнца. Над садом сверкала яркая звезда, венчая призрачную свечу из четырех бледных звездочек.

  Я пересек площадку перед входом и сел рядом с ним на траву.

  Некоторое время мы молчали, а потом молодой человек сказал приятным и совсем не скрипучим голосом, кивая на звезду.

  - Знаешь эту звезду?

  - Нет.

  - И даже не догадываешься?

  - Нет.

  - Днем ранее ты был более многословен.

  Темнота не давала рассмотреть лицо, на фоне быстро идущей ночи проступал только черный профиль да вихры густых не очень длинных волос.

  - Каждому времени свои песни, - ответил я.

  - То есть, по-твоему, сейчас время молчаливых песен?

  - Время слушать.

  - Это - Вега. Венчающая лиру Орфея. Историю Орфея, разумеется, знаешь? - голос его, не высокомерный, не пронзительный, обычный юношеский голос раздвигал ночь и заставлял меня тревожно напрягаться.

  - Знаю. Согласен, она очень кстати - Орфей отправился за Эвридикой в Аид, но вернулся ни с чем.

  - Вообще-то, это только часть истории. Орфея разорвали вакханки из-за того, что он держал слово и демонстративно пренебрегал женщинами.

  - То есть, держать слово и пренебрегать не надо?

  - Хотя история, конечно же, гораздо полнее. Чего только стоят слова Хирона, учителя-кентавра: 'Без правды земля бесплодна'. Или песня, которой Орфей растрогал перевозчика Харона.

  Мы помолчали. Молодой человек смотрел в ночь, опираясь тонкими руками о землю, а я разглядывал далекую Вегу и думал об Орфее и песнях. Девочке я-то и не пел. Может, ей нужна была песня? И она терпеливо ждала, чтобы я противно, срывающимся голосом, не удерживая в горле ноты, затянул, как упоительны вальсы Шуберта и вечера...

  Молодой человек засмеялся. Наверное, своим мыслям.

  - И как символично, что именно лира Орфея висит над садом, - сказал он. - Над бесплодным садом, в котором ничего не растет.

  - Бесплодным?! - оторопел я.

  - Ты же слышал, как сказала Фрейя, когда вы проезжали на машине мимо. Сад давно не родит.

  - Но ведь она сказала во сне... в моем сне... я не подумал, что ее слова что-то значат!

  - Любое слово что-то да означает.

  - Получается, я ломился не туда... но девочка...

  - Ты видел девочку? И она тебя не пускала? Забавно. Вообще-то, там навешен оберег от чужих. Сильный оберег.

  - Но яблоки... где же тогда находятся яблоки?!

  - Выходит, ты не совладал с девочкой. Тебя, наверное, когда-то в глубоком детстве, в садике побила девочка? Отобрала игрушку, большая сильная девочка выше тебя, надавала подзатыльников и ты ревел от обиды, от того, что не сумел, не ловок, не оправдал доверия...

  Говори, говори, подумал я. Никто ничего у меня не отбирал. Впрочем, чего это он болтает про доверие?

  - Почему ты не поцеловал Залину? - вдруг спросил молодой человек. - Неужели чужие люди приобрели такую значимость, что ради призрачной просьбы, ради неопределенного чужого покоя ты уничтожил собственное счастье?

  Я на несколько секунд задумался.

  - Вам никогда не доверяли в детстве подержать взрослую вещь? Когда, гордый от доверия, от того, что тебя сочли годным, с потными от волнения и счастья руками держишь на весу что-то тяжелое. Хотя эта грязная железяка вполне может побыть и на земле. И ничего ей не сделается. И вообще, ты способен преспокойно, как взрослый, сам приладить ее к двигателю и даже ловчее прихватить винтом. Но ты стоишь и держишь, понимая, что кроме того винта, который ты с такой легкостью можешь закрутить, есть другие, третьи, какая-то совершенно непонятная жужжащая штука, шестерни, трубочки... И все, что ты пока можешь, умеешь - только держать.

  - Нет, в моем детстве для ремонта автомобилей не пользовались детским трудом. Да и автомобили еще не придумали.

  - Вот из-за этих непонятных трубочек я и не поцеловал.

  Юноша хмыкнул и сказал:

  - Все-таки, как вы это умеете! Простое действие - не поцеловал, потому что почувствовал себя недостойным, облечь в замысловатый словесный выверт. В котором непременно появятся и судьбы мира, и смысл бытия, и что делать...

  - Вы не понимаете! - возмутился я. - Я пытаюсь объяснить, что иногда нужно смирить свою гордыню, самомнение, и поступить пусть во вред себе - лишь бы не разрушить хрупкий чужой мир.