- Я об этом и говорю. Что иногда это так же трудно, как прыгнуть выше головы. И что так сердечно, с надрывом, обнимая мир душой, принимая его боль за свою, могут жить только здесь. За что и полюбил Россию. За ее русский дух.
- Да ладно вам. Россия нынче не та, что раньше.
- Такие люди есть, раз Залина тебя нашла? Есть. Значит, та.
Я пожал плечами и осторожно спросил:
- Вы не русский?
- Нет. Немец, - юноша засмеялся. - Черт немецкий. В России, в отличие от просвещенной Европы случаи сжигания ведьм не так масштабны. И не столь идеологичны. Как здесь не жить?
- Коррупция, - согласился я. - Что поделать. Сращивание преступности и государства. Это извечная наша беда.
- Ваша беда, что вы чересчур рьяно принимаетесь за дело. Если комфорт, колбаса, то уж в самой своей крайности, чтобы лопалось: от бриллиантов, от золота даже в сливных бачках, от всей таблицы Менделеева в колбасе. Если душа, то уж лбом об пол, от стены, об образа - чтоб трещало. Чтоб проняло. Тебя, их, всё вокруг.
Впрочем, пронимает. Не всегда, правда. Досадно, но от этого никуда не деться. Остается одно - ждать. Долго и неторопливо, просыпаясь, проверяя и снова укладываясь спать.
Я подумал о двух или трех десятках деревянных лож в полутемном подземном зале и сказал:
- Понимаю.
- А я не очень, - сказал юноша, призакрывая глаза и явно наслаждаясь теплой июньской ночью. - Что ты говорил о математических методах, о вложенном мире? Фрейя была взволнована, рассказывая об этих твоих аттракторах. Ты знал о нас еще до знакомства с Залиной?
- Не был уверен. А Залина подтвердила - обмолвками, уклонением от каких-то тем. По большому счету, всем своим существованием. Необычная она. Чересчур избыточна для нашего мира: красотой, задатками, устремлениями, ожиданиями. Поэтому я ждал нечто подобного.
А началось все в институте. Мне в научные руководители достался Алексей Васильевич... хотя, фамилия неважна. Замечательный ученый, но одновременно с этим затейник и большой оригинал. Я попался ему под руку аккурат в то время, когда он полировал очередную свою модель социальной системы. По большому счету - человеческого общества. Он дал мне какой-то простенький набор индикаторов, в общем, кинул большую кость для диплома, а заодно, чтобы самому не заниматься мелочами. Хотя, это не мой профиль, потому что моя специальность - системы управления и... ладно, это тоже несущественно.
Так вот, я получил по его модели набор красивых графиков, с зонами устойчивости, седлами, фокусами, понял, что они слишком упрощенные и начал баловаться параметрами. Чтобы результат более-менее совпадал с реальностью. В какой-то момент мне пришло в голову, что по-хорошему здесь чего-то не хватает, и в порыве студенческого максимализма я добавил еще пару переменных. Мы с ним поспорили на этот счет, но главное, результат идеально наложился на реальные временные промежутки. Небольшие только, в несколько десятков лет. Затем - пауза и снова совпадение. В общем, все это не имело значение, потому что Васильевич все забраковал, сказал, что такого просто не может быть, потом снова забраковал, затем через неделю сообщил, что полученные результаты не имеют вообще никакого истолкования и относятся к области мнимых решений и просил никому не показывать.
И я никому не показывал. А получилость вот что: человеческая цивилизация не просто неоднородна. В ней существует еще одна. Мир в мире, матрешка внутри другой. Правда, не постоянно, а как бы временами.
Теперь понимаю, почему. Остальное время вы спите.
Молодой человек рядом со мной, призакрыв глаза, подставил лицо звездному свету, словно загорая. Или слушая.
- Ты, возможно, хочешь о чем-то спросить?
- Да-да, - оживился я. - Транформация: что это такое?
- Слово. Просто слово. Чтобы испугать. Заставить задуматься.
- И многие пугались? - разочарованно отозвался я.
- Пугались, - согласился юноша. - Девушки чаще, вы - реже.
Значит, их было много.
- Замкнутые сообщества всегда требовали подпитки со стороны. Свежей крови. Нет, разумеется, есть еще и втрой смысл - трансормация, перестройка своих представлений, своих ожиданий, понимания себя.
- Не сомневаюсь, что второй смысл. И не удивлюсь, если окажется, что там и третий и четвертый смысл. Как обычно...
- Ну и что собираешься делать теперь? - спросил юноша, хмыкая.
Я опустил голову.
- Не знаю. У меня по меньшей мере три варианта.
- Второй отпадает: мы тебя разбудим и отправим восвояси. В сон, из которого ты не пробудишься. Использовать Фрейю тоже не получится, она слишком умна для манипуляций. Хотя, не исключаю, какое-то время ей будет интересно с тобой.
- Нелицеприятно, но не поспоришь.
- Остается первый. Попробовать еще раз пробраться к Смородинке. Но это опасно, Фрейя тебя не зря предупреждала.
- Вы и это знаете? Интересно, кто-нибудь в этих местах говорил мне всю правду? Хотя, чего я спрашиваю, с кем сел играть...
- Представь себе дом. С множеством дверей внутри. Даже не так - с миллионом дверей внутри, сотней миллионов дверей. С большим холлом на первом этаже, сразу при входе. Здесь ютится большая часть семьи, не подозревая, что можно расселиться по всему дому. И вот ты открываешь одну дверь, другую, третью. Закрываешь, снова открываешь. И видишь совсем иное, не то, что в первый раз.
- Понимаю.
- Ничего ты не понимаешь. Сотня миллионов это очень много. При том, что какая-то часть семьи давным-давно живет за какой-то из них. А ключ от тех дверей утерян. Выброшен за ненадобностью кем-то, кто не знал про двери.
