Нечто подобное случилось и сейчас. Только с гораздо большей силой.
Я посмотрел на печь. Справа струился воздух, плыли очертания предметов и вообще, не было ничего интересного. Я с трудом заставил себя смотреть вправо - взгляд самим собой утекал, сознание расплывалось, ни в какую не желая сосредотачиваться.
Я мотнул головой и попытался разглядеть пространство правее от печки. Мысли разбежались и голова сама собой повернулась влево.
Так красиво и естественно это все происходило, что впору было восхититься.
Я прошел немного к развалинам дома и попробовал посмотреть вправо боковым зрением.
Там явно что-то имелось. А рядом с этим что-то помещалось нечто, назойливое и противное, заставляя отвернуть взгляд.
Я закрыл глаза, развернулся и двинулся к источнику назойливости и противности. Внутри все клокотало, требуя открыть глаза и посмотреть, но я держался. Возможно, помогал пережитый недавно ужас - все остальное после него казалось несущественным.
Через метров десять я открыл глаза и огляделся. Место, на которое взгляд не желал смотреть ни в какую, переместилось вперед и влево. А на кусте перед собой я увидел травяную куклу.
Такой небольшой мерзкий пук травы, перевязанный выцветшей ленточкой, с торчащей скрюченной куриной лапкой и нашлепками из старых бумажных конфетных фантиков, от воды пошедших катышками.
Подсознание отчего-то протестовало от такого набора, таких сочетаний и именно такого расположения и требовало немедля выбросить, а потом тщательно и долго мыть руки и полоскать горло.
Какой красивый пример, подумал я. Пример того самого умения, сил, потраченных не на поиски очередного бозона Хиггса, а на изучение внутренностей человеческого сознания. Нет, бозон Хиггса тоже важен, но вот эта штуковина, которую я держал, посрамляла все бозоны и всех Хиггсов, ибо демонстрировала удивительное понимание механизмов, которые действуют у нас в голове и которые мы пропустили, проскочили, углубляясь в дебри мироздания.
Вот так просто - соединить обычные предметы и подсознание как по команде начинает вытворять с тобой невозможное, начинает искажать реальность, выдавая в разум неправильную картину мира. И главное, что ты даже не подозреваешь, что тебе отводят взгляд, умело и умно манипулируя.
А если разместить подобные штуковины, обереги, чучелка или как их там называют, по периметру, то получишь неприкосновенное и скрытое ото всех пространство. Просто потому, что его не заметят, не увидят, не захотят увидеть.
Я повесил куклу на прежнее место и задумался: ведь можно идти, закрыв глаза, пока не попадешь внутрь. Неудобно, но ведь способ? Но с другой стороны, почему не быть какому-нибудь подобному устройству, нейтрализующему наваждение? Скажем, для доверенных лиц...
В лица не верилось совершенно, но проверить стоило. И я направился к развалинам дома.
Еще меня смущала печь. Та самая печь из сказок, которая окармливала пирожками на пути к молодильным яблочкам. А потом прятала от погони.
Я обошел очередную заросль крапивы, перебрался через завал из полусгоревших бревен и оказался в бывшем доме. Пол терялся среди земли, травы и щепок. Под ногами хрустели осколки стекла и кривые гвозди.
В печи пирожков, к моему огорчению, не оказалось. Ни внутри, ни снизу, ни сбоку. А заговорить с ней я не решился. Нет, не потому, что беседы с неподвижными предметами психология еще не признала нормой, как в случае разговора с самим собой. Вдруг, печь окажется приверженкой пирожков с капустой и яйцами, а не с изюмом или повидлом? Как мы могли бы после этого смотреть друг другу в глаза? Или оказалось бы, что она не переваривает молочную яичницу - из взбитых яиц с молоком, с такой коричневатой поджаристой пенкой и сочным ноздреватым содержимым...
Я сглотнул слюну.
Вот именно, как можно рассуждать после этого с такой печью о мирозданье, о вечном, о путях развития...
Недалеко от печи торчала пустая, без двери коробка с остатками пола, который уже понемногу завоевывала трава. Разочарованный печью, я перескочил к бывшему дверному проему.
Мир за ним не расцветал радугами, не покрывался туманом, не расплывался цветными пятнами. Для проверки я протянул вперед руку, а потом и шагнул сам. Ничего не изменилось, разве что забурчало в животе. Размышляя над странностями мира, скупого на радуги и щедрого на бурчания, я обошел дверную коробку кругом. И снова прошел через деревянный четырехугольник. Желудок выжидающе молчал. Я вспомнил вредного кота, за которым несся, не разбирая дороги. Вспомнил невозможный небосвод другого мира. Или же нашего, только чрезвычайно далекого. Подумал о девочке, которая делала вид, что собирает цветы. Демонстративно и нахально.
Кстати, она тоже ведь может оказаться какой-нибудь охранительной системой. И нет в действительности никакой девочки, а лишь паника подсознания, на которое опять надавили хитроумной штуковиной...
Я окончил полукруг и снова очутился перед бывшими дверями. Чтобы пройти через них в третий раз. Почему в третий? Ну не знаю. Наверное, потому, что три - типичное сказочное число. Трижды три - девять... Три богатыря... Три поросенка... Три сестры...
Я зажмурился, шагнул вперед и открыл глаза.
Чутье не обмануло. Точнее, не чутье, а расчет. Если котов под рукой нет, можно сконцентрироваться на чем-нибудь ином. На пустом дверном проеме, например. И при нужном настрое, сосредоточенности - без напряжения, без усилия, без жадного желания, чтобы исполнилось, вообще, без желаний, а только с тихим пониманием, что все возможно, с каким-то новым ощущением, что ты вставляешь в дверь правильный ключ, внутри сработает переключатель и откроется новое зрение. Или начнешь воспринимать мир яснее, без шор и защитных внутренних щитков. Если получилось первый раз, то должно было сработать и во второй, тем более, что сейчас не нужно проталкиваться в иной мир.
Пространство расширилось. Склон удлинился и в нем появился невысокий холм, поросший травой.
При приближении к холму показалась площадка и обрывок старой дороги. К этому месту, похоже, когда-то ездили автомобили, но сейчас трава и кусты полностью скрыли, растворили путь. Куски асфальта сохранились только на площадке.
