Найденная через пару метров узенькая дорожка вначале ушла вправо, к лесу и владениям Сигизмундовичей. Я решил было, что вновь попаду, откуда вышел, но дорожка круто завернув обратно, вывела на пологий склон. Выше проглядывалась труба печки, мимо которой я проходил.

  Дорожка, обойдя старый колодец, спускалась к небольшому саду, по виду - яблоневому.

  'Так просто?' - подумалось мне. - 'Печь - колодец - яблоня. Яблоня - колодец - печь... совсем как в сказках... Нет, не может быть'.

  Я подошел к колодцу, посмотрел внутрь, ухнул, потрогал намотанную на ворот сухую цепь, сухие стены, забывшие, как выглядит вода, и начал спускаться к саду.

  Но через пару метров остановился.

  Сад окружало поле, обычное брошенное поле, на котором островками поднимались сорняки и пробовали отвоевать местечко редкие тоненькие деревца. В просветах угадывалась дорожка. И по этой дорожке к саду шла девочка - до нее от меня было метров двести, не больше. Девочка как девочка, короткое светлое платьице, русые распущенные волосы.

  Но мне стало жутко. Именно от этой девчушки, даже и не глядевшей в мою сторону.

  Я остановился. Девочка прошла еще немного, затем наклонилась сорвать цветок. Потом еще один. После чего и вовсе сошла с дорожки в поле.

  Я осторожно двинулся вперед.

  Девочка выбралась на тропинку и снова зашагала к саду. Прежнее чувство ужаса - с замиранием, холодом и враз ослабевшими ногами окатило меня, и я замер.

  Не могу похвастаться тем, что не боюсь высоты. Еще и как. Особенно, когда подходишь на крыше к какому-нибудь парапету, за которым девять полновесных и полнодлинных этажей, и видишь, насколько ты высоко. И сразу же предательски дают слабину ноги, руки просят, чтобы на них не надеялись, потому что не устоят, и сам понимаешь, что с собой не совладать, потому что панический ужас глубины, открывающейся в метре от тебя, живой глубины, на дне которой ты обитаешь, - выше тебя и всех твоих сил.

  Но с этим страхом можно бороться, он просто нетренированный, недрессированный страх боязливого тела.

  А вот то, что залило меня сейчас, было основательнее и мощнее. Как голос природы, которому когда-либо придется подчиниться всем. Без черного балахона, без косы, с открытым лицом, в коротеньком желтом легкомысленном платьице - но так выходило еще страшнее.

  И стало понятно, что если пройдешь еще чуток, то встретишься с ней, Разрушительницей наслаждений и Разлучительницей собраний.

  У меня перехватило дух и я чуть осел. А потом, унимая бешено застучавшее сердце, отступил на десяток шагов назад.

  Девочка углубилась в поле.

  Я знал, что она вернется, но тем не менее снова попробовал подойти к саду. И тут же отбежал, весь в холодном поту и с готовым вылететь из груди сердцем.

  Отдышавшись, я рассмотрел сад с места, где стоял. Вне сомнения это был старый плодовый сад, запущенный и бесформенный. Без признаков плодов - все-таки, сейчас июнь.

  Попытался я разглядеть и девочку, но та тут же скрылась за островками густой и высокой травы.

  Выходило совсем непостижимо и странно.

  Да, самый лучший страж, это ты сам, твой страх, твоя боязнь остаться наедине с собой. И лучший способ что-либо укрыть - не возводить циклопические постройки, не громоздить многотонные блоки и замуровывать гранитными пробками входы, не зарывать в землю, сто двадцать шагов строго на юго-юго-восток от одинокой сосны. И даже не доверять нарочно для этого созданной церкви твоего имени.

  Ибо найдутся алчные и терпеливые, которые прогрызут ходы в обход монолитов - пусть на это и потребуются века. Которые рассчитают вплоть до миллиметра твои шаги и вырастят, если надо, нужную сосну. И которые найдут такие слова, что твои последователи первыми же кинуться искать запрятанное.

  Нет, достаточно просто поставить зеркало, чтобы приходящий боролся с собой.

  Но с другой стороны эта девочка, мающаяся дурью там, в траве, вовсе не мои сконденсированные комплексы. И страх, наплывающий острым нечеловеческим холодом, вовсе не загнанный в подсознание угол в детстве, в который тебя поставили зло и несправедливо, потому что плевался вовсе не ты, а Вовка, а ты защищал и... и... в общем, получалось неопределенно и нелогично.

  Идти к саду не хотелось вовсе. И я решил вернуться к дому, чтобы обследовать последовательность печка - колодец - сад с самого начала. Точнее, чтобы дать себе время поразмыслить.

  Я поднялся к колодцу и, периодически поглядывая на сад, осмотрел.

  Обычный высохший колодец. Глубокий - дно скрывалось в тени.

  Я попробовал цепь, послушал, как скрипит хлипкий ворот, осмотрел стенки, порядком поистлевшие.

  А затем отправился к дому. Возвращаться прежним путем, делая крюк, не хотелось, и я побрел по склону вверх, обминая заросли бурьяна и сбивая ногой отдельные колючие стебли.

  Часто бывает, что задумаешься о чем-то и незаметно для себя отклонишься в сторону. И выйдешь не туда, куда намеревался, а, скажем, метров на пятьдесят левее.

  Так вот, эту мысль я сразу же отбросил. Я шел прямо. Но вышел не к развалинам дома и печке, а далеко от них.

  Но здесь не было закручивания пространства, как перед Смородинкой. Похоже, меня отвлекли или запутали. Ну да, я шел прямо, думал о своем, а подсознательно меня что-то отвлекало, какой-то предмет или даже несколько. Как гололед, чуть присыпанный снежком. Ты даже не думал его замечать, но твои глаза выхватили едва проступающий лед, стукнулись к сознанию, занятому глубокими и важными мыслями о будущей зарплате, стукнулись еще раз, поняли, что бесполезно, и оттелеграфировали депешу вниз, к потному, голому по пояс подсознанию, кидавшему уголь в топку мышц. Подсознание дернуло один рычаг, другой, надавило гудок и ты машинально свернул к краю тротуара. Не отдавая себе отчета, почему.