- Не совсем понимаю.

  - Да, ты можешь не знать. Урановая бомба. Они, то есть, мы применили урановую бомбу! Я знаю, фюрер всегда был против нее. И вначале, и особенно, когда союзники вошли в границы Рейха. Он сказал, что применять подобное оружие на территории Германии – неразумно, слишком много вредных последствий, а результат малопредсказуем.

  Послышался автомобильный сигнал и к ним подъехал короткий вертлявый «Штовер», за рулем которого сидел капитан.

  Увидев Сигрун, он удивленно поднял брови. И на этом его вежливое обхождении закончилось.

  Ланге был зол, неприятен и въедлив. «Ваши документы!» - потребовал он у Бочкарева. Затем, увидев пустую кобуру, спросил про личное оружие. При этом он злорадно поминал дезертиров, трусов и перебежчиков, которые сейчас, когда Германия выиграла войну, получат по заслугам. На все объяснения, что они выполняют особую задачу рейхсфюрера, что им нужно в Берлин, или, по крайней мере, в любое место, где есть связь с Берлином, отмалчивался.

  Но в свою машину он взял, причем, как подумалось Бочкареву, скорее в качестве пленников, чем попутчиков.

  Ланге дал последние указания фолькштурмовцам, развернул автомобиль и погнал прочь из деревни.

  Они молча выехали в поля, достигли леса, въехали в его влажный прохладный сумрак и тут же попали под обстрел. Справа и слева защелкали винтовки, ударил пулемет и по автомобилю, разрывая металлическое тело, страшно побежали огненные градины.

  Бочкарев молниеносно свалил Сигрун набок, повалился на нее и тем смягчил сильный удар – неуправляемый «Штовер» врезался в дерево. Он не спешил подняться, но ему помогли – к машине подскочили люди в чужой, незнакомой форме, мрачные, торопливые, выбросили Бочкарева на землю, выволокли, уже бережнее, Сигрун.

  - Ты цела? – спросил Бочкарев и тут же получил в лицо удар кулаком от американского солдата.

  - Не смейте его бить! – вскрикнула девушка.

  Ланге лежал у руля и по его голове и плечам стекала липкая горячая кровь. А они стояли перед союзниками и те, похоже, решали, что с ними делать.

  Бочкарева осмотрели, не нашли оружия, и это вызвало поток новых неразличимых слов.

  Как глупо, подумал Бочкарев. Никто из них не понимает по-русски, а я не говорю по-английски.

  Кто-то тронул длинную косу Сигрун и Бочкарев, не удержавшись, отбросил руку американца. За что опять получил по зубам.

  Подошло еще несколько солдат, с винтовками и ручным пулеметом. И среди них был офицер.

  - Вы говорите по-английски? – спросил он на немецком языке.

  - Вы понимаете по-немецки? – воскликнула Сигрун. – Прикажите своим солдатам, чтобы не распускали руки и не позорили свой мундир!

  - Позорили мундир? – спросил офицер. Слова другого языка давались ему с трудом. – И это говорите вы, немцы?! Немцы, не знающие чести и совести?

  - Не понимаю, - удивилась Сигрун, - что вы хотите этим сказать?

  - Не понимаете? А вот сейчас вас обоих расстреляют, тогда поймете! За Вашингтон и Нью-Йорк, за всех наших парней, которых вы убили, сожгли, отравили своим дьявольским нечеловеческим оружием!

  Сигрун замолчала, вместо нее, утирая текущую по губе кровь, заговорил Бочкарев:

  - Мы ничего этого не знаем. Скажите, что случилось с Вашингтоном и Нюь-Йорком, и когда. Их бомбили?

  - Бомбили?– удивился офицер. - Кто вы такие?

  Он быстро заговорил со своими, после чего вся группа, собравшись, быстро устремилась в глубь леса. Минут через пять они остановились и офицер продолжил прерванный разговор:

  - Только не говорите, что вы ничего не знаете!

  Сигрун порывалась что-то сказать, но Бочкарев остановил ее.

  - Я – капитан Красной Армии, разведчик, - произнес он. – Мы долгое время скрывались и не знаем новостей. А теперь расскажите подробно, что случилось в последнюю неделю.

  Американец озадаченно посмотрел на него, на Сигрун и задумался. Подозвал еще двоих и завел с ними длинный разговор. Говорил, словно переваливал во рту со щеки на щеку картофель, отчего слова выходили тяжелые и невнятные.

  - Чем вы докажете, что вы русский? – наконец, спросил он по-немецки.

  - У вас есть кто-нибудь, говорящий по-русски? Тогда никак.

  - А она кто? – спросил офицер, указывая на девушку.

  - Я его невеста, - вдруг сказала Сигрун.

  - Вы в самом деле ничего не знаете? – офицер внимательно проследил за их реакцией, а потом, тяжело вздохнув, очень тяжело, продолжил.

  - От нас это скрывали до последнего, но ведь такое не утаишь. А тут бесконечные немецкие листовки. И радио. Письма перестали приходить... И слухи, постоянные невыносимые слухи. Потом вдруг фронт перестал существовать. Вторая, девятая армия – они пропали, словно их растерли по земли, со всеми штабами, тылами и техникой. И бомбардировщики не летят. Совсем. Скажите, разве такое возможно, чтобы не летала наша авиация? Как тогда воевать?

  Офицер устало вытер тыльной стороной ладони грязное неумытое лицо.

  - Они сбросили свои дьявольские бомбы на Нью-Йорк, Вашингтон и Дейтройт. А в Англии - на Лондон. Говорят, этих городов больше нет. Вообще нет. И правительства тоже нет. И президента. Понимаешь, парень?

  - Что с Советским Союзом, Красной Армией, вы что-нибудь слышали?

  - Слышали. Русская столица разрушена. И еще какие-то города, не помню названий. А с армией... думаю, вашим так же несладко, как и нам. Если немцы перебрасывают сюда все новые и новые дивизии с Восточного фронта, значит, у вас там все кончено.