На лице незнакомца было написано, что он не претендует ни на автографы, ни на жалованье, ему бы только пропуск.
- А вот представьте себя на моем месте! - выдал Хавас последний козырь и торжествующе оглядел иностранца. Уж теперь-то белокостюмник будет сражен наповал. - И честно и откровенно скажите, выдали бы вы пропуск неизвестно кому? Ни президенту, ни миллионеру, ни комиссии по правам человека, то есть - элите общества, а именно вам, человеку без имени, без страны и с фотоаппаратом.
Толстяк обреченно вздохнул:
- Теперь я вас понимаю. Фотоаппарат я, конечно же, сниму, а вот голографическая копия генома находится в моем личном сейфе, недалеко от входа. Но это не помеха, мне сегодня же вышлют трансгалапочтой копию...
Однако, секретарь Высшего совета Древностей уже не слушал. Сказав: "Ну вот, вы и сами все понимаете", - он удовлетворенно захлопнул дверку автомобиля и скомандовал шоферу ехать. "Да, - безмятежно думал Хавас в мягкой и приятной расслабленности. - Возможно, в этом и состоит наш долг, долг просвещенных пастырей. Разъяснять, укорять, быть примером принципиальности и следованию закону, а также непреодолимой преградой на пути дилетантов и невежд".
Впрочем, имелось одно темное пятнышко, которое препятствовало засиять в полную силу этому блаженству мудрости. Пятнышко то выскакивало вперед, то пряталось за результатом удачного дня, и ни разу не давало поймать себя, чтобы рассмотреть близи. И только перед самым Каиром оно на мгновение замерло, чтобы тут же быть прибитым и передавленным сладким и сонным зевком. Засыпающему Хавасу достались только остатки в виде вопроса: "Интересно, что он там болтал про автомобили?"
В то время, как удобный, располагающий к мудрости лимузин мчал доктора Хаваса прочь от подсвеченной луной пирамиды, Василий Белоусов, совершавший вечерний моцион вдоль извивов колючей проволоки, наткнулся на толстяка в белом костюме. Толстяк подавленно сидел в теплом песке и уныло смотрел на черную массу камня, лезшую в небо.
- Ну что? - бодро спросил Белоусов, вернувший себе радость жизни после осмотра наспех уложенной колючей проволоки. - Получили свой пропуск?
- Нет, - ответил толстяк.
- Ретрограды! - констатировал Белоусов. - А зачем вам туда? Вы - египтолог?
- Я - штурман-оператор.
- Понимаю, - приязненно сообщил Белоусов. - Вы тоже боретесь против засилья догматиков и всех этих откормленных и закостеневших на своих местечках чинуш?
- Ну, как бы вам сказать. Собственно, штурман-оператор я в полете, а так - "закрыватель дверей", отвечаю за сохранность груза и оборудования.
- Это неважно, - заметил Белоусов, - главное то, что мы способны смотреть незашоренным свежим взглядом. Мы не застряли над какой-нибудь малозначительной фитюлькой и не выдуваем диссертации из того, что один иероглиф здесь написан так, а там - иначе. Мы, настоящие исследователи, видим глубинное, суть. И именно поэтому мы находимся здесь, а не в уютных офисах.
- Вообще-то, я здесь оттого, что сработала сигнализация, - пояснил толстяк, - кто-то попытался открыть внутреннюю дверь.
- Да, верно, дверь. Врата в непознанное, в то неудобное и потаенное, что не дает этому удобному мирку окончательно застыть, засохнуть в ленивой сонной неподвижности. Вот подобное им и не нравится, этого они и боятся - неудобных фактов и данных, которые не умещаются в их мирок. Возьмем, к примеру, каменный саркофаг в камере царя, тот, без крышки - это ведь чудо гранитной обработки...
- Как без крышки? - заволновался толстяк. - Куда она делась?!
- Так ведь ее и не было.
- Не может быть! Она была! У меня все записано, вплоть до последнего наногироскрепа!
- И это тоже, - задумчиво произнес Белоусов. - Но ведь им-то не докажешь. Не научно, шарлатанство. Ну ничего, голос правды не задушить! Мы им покажем.
Но толстяк уже не слушал: он лихорадочно и сосредоточенно что-то пересчитывал, загибая пальцы и изредка поднимая взгляд в звездное, полное забытых египетских богов ночное небо.
Первыми прибыли китайские товарищи, двадцать восемь человек. Троим было за пятьдесят, остальные - молодые, подтянутые, с бицепсами, приобретенными в жарких научных спорах. Все в одинаковых строгих костюмах и темных очках, какие обычно носят ученые-египтологи.
Доктор Муххамед Макас радушно встретил делегацию у шлагбаума.
- Мы хотим выразить признательность нашему старшему брату, - сказал глава делегации, - египетскому народу, чья великая мудрость истекает из глубины веков, а так же засвидетельствовать восхищение теми выдающимися достижениями, которые...
Задние ряды, выражая признательность, активно щелкали фотоаппаратами с неприлично широкими объективами направо и налево.
Доктор Муххамед тщетно пытался заслонить собой пирамиду.
- ... а также, - расточал славословия главный китаец, - та глубокая дружба между нашими народами, которая свидетельствует о духовном родстве и обширных культурных связях, что растут и крепнут год от года, и ...
Впрочем, рост духовного родства и культурных связей продолжался недолго. Вершина превосходных степеней в виде "самый" и "наиболее" так и осталась непокоренной. Вместо этого глава делегации завел беседу про естественную озабоченность нарушениями авторских прав, про нестабильность мировых валют и то место, на которое ныне взирает в надежде все прогрессивное человечество и все люди доброй воли. Слово "пирамида", мимолетно проскользнувшее, выглядело случайным и совершенно не относящимися к делу.
- Как? - приветливо переспросил Макас. - Внутрь пирамиды? К сожалению, сейчас это невозможно вследствие реставрационных работ.
