Верен проталкивался сквозь толпу, рассеянно глядя по сторонам. Всё было почти как дома и как в тех городках и селениях, где их с Такко заставал этот праздник: пылал костёр, запах жареного мяса и пряного хмеля пропитывал воздух, музыка заставляла сердце биться быстрее и звала за собой. Только здесь в привычные мелодии вплетались гулкие звуки северных барабанов, вселявшие странную смесь радости и тревоги. От костра пахло влажно и терпко — в огонь бросили ветки какого-то местного кустарника, и от душистого дыма кружилась голова. Кто-то сунул Верену в руки дымящуюся чашку. Первый же глоток заставил кровь быстрее бежать по жилам, а, осушив чашу, Верен окончательно выкинул из головы все заботы.

— Ты — воин Империи, — сказал ему Ардерик сразу после того, как осмотрели стену. Подземный толчок был слабым, ни стена, ни постройки не пострадали, и, едва закончив осмотр, сотник занялся тем, что было даже важнее стены — боевым духом ученика.

— Не дело именем Императора грабить обозы, — настаивал Верен. — Я готов ждать, готов строить и по хозяйству всё делать, это тоже нужно для победы, но…

— Помни: не всякая победа берётся чистыми руками, — повторил Ардерик. — Иной раз приходится и воду травить, и изменников вербовать… — Увидел на лице Верена нескрываемое отвращение и со вздохом хлопнул его по плечу. — Иди-ка выспись, а в праздничную ночь напейся хорошенько и найди себе девчонку погорячее. Это твою нвар… нравствен-ность не оскорбит?

Верен молча мотнул головой. Остаток дня они с Такко проспали как убитые, измотанные засадой и ночными разговорами, и теперь в голове шумело, тело было непривычно лёгким, а муки совести отступили. Впереди было настоящее сражение, и следовало взять у жизни задаток.

Краем глаза он углядел у самого края светового круга Такко, обнимавшегося с девчушкой из местных, пришедших на праздник. Ну ещё бы этот скучал в праздничную ночь! Верен, не глядя, поставил пустую чашу на подвернувшийся под ноги чурбан и направился в гущу танцующих. Какая-то девчонка оступилась на ровном месте, ухватилась за его руку, лукаво блеснув глазами, и потянула к костру, где кипела пляска и все были на одно лицо — раскрасневшиеся, выпачканные углём и бесшабашно весёлые.

***

Девушка, которую Такко выдернул из хоровода, едва доставала ему до плеча. Воины сразу толкнули их друг к другу с похабными шутками, которые Такко пропустил мимо ушей. Они оба осушили не одну и не две чаши пряного хмеля, и теперь девчушку приходилось почти нести. Впрочем, она обнимала Такко за шею так крепко и так жарко шептала что-то ему на ухо со свистящим северным выговором, что не приходилось опасаться, что она заснёт по пути или, ещё хуже, передумает и начнёт отбиваться.

— Здесь холодно, — бормотала она, будто впервые увидев под ногами свежий снег.

— Я тебя согрею, — заверил её Такко, увлекая всё дальше от костра. Он уже углядел подходящее местечко под старой сосной. Дробный перестук барабанов перекликался с биением пульса, хмель горячил кровь, и холод совсем не ощущался. Земля плясала под ногами, перед глазами метались цветные пятна, тело властно требовало своего, а в голове не было ни одной мысли.

На скользкий замшелый камень полетели его плащ и её тёплая накидка, а следом на эту мягкую груду взгромоздилась и девчушка. Она безнадёжно запуталась со шнуровкой рубахи Такко и только хихикала и тыкалась ему в плечо. Такко переместил её руки ниже, где они могли принести бóльшую пользу, и принялся торопливо развязывать пуховый платок, которым девушка была замотана от подбородка до колен. Тело под этим платком наверняка было худым и плоским, но какая разница — лишь бы прижималось теснее и двигалось поживее. Узлы путались под непослушными от хмеля и холода пальцами; он тихо выругался, сдёрнул девчушку с камня, развернул спиной к себе и потянул вверх бесчисленные подолы.

Девушка выгнулась, запрокинула голову и нетерпеливо обернулась. Отблески костра по-новому высветили черты её бледного лица — и Такко вздрогнул, отстранился и заморгал, пытаясь отогнать морок. Хмель и неверный свет на миг подарили деревенской простушке точёные черты и золотые локоны.

— Ну что же ты? — шептала девчушка, направляя его руки, которые замерли на её бёдрах.

— Ничего, — прошептал Такко, загоняя воспоминания в дальний угол. Тело под руками выгибалось и нетерпеливо подавалось к нему — но отсветы костра, как нарочно, играли золотом на концах ресниц, клали густые тени вокруг тонких губ… Изнутри поднималось щемящее, опустошающее чувство. Память выворачивалась наизнанку; трещины на сосновой коре складывались в линии каменной кладки замка, а светлые пятна лишайников чудились лепестками белого шиповника — опавшими, увядшими, растоптанными… Желание, от которого только что можно было задохнуться, расплывалось тянущей болью.

— Здесь и вправду слишком холодно, — наконец выговорил он, опуская скомканные подолы. — Идём к огню.

По пути к костру, около чана с вином они столкнулись с Вереном. Тот поддерживал за талию такую же невысокую и светловолосую девчушку, а второй рукой помогал ей подносить к губам полную до краёв чашу.

— Так быстро? — удивился он, окинув Такко весёлым, озорным взглядом, в котором сразу же мелькнула озабоченность. — Эй, ты чего? Случилось что?

Такко мотнул головой, не оборачиваясь. Верен проводил его недоверчивым взглядом, но девушка в его объятиях поперхнулась, закашлялась, и он выкинул мысли о друге из головы. Не маленький. Надо будет — сам расскажет.

***

— Я сам дойду, — уверял Верен, безуспешно пытаясь сбросить чьи-то руки с плеч. — Ещё не настоялось вино, которое бы меня свалило!

— Да погляди, как ты шёл! — Выпавший за ночь снег вздыбился, перед глазами вспыхнули цветные пятна, но кто-то поддержал, помог выпрямиться, и Верен увидел цепочку следов, которая ну никак не могла сойти за прямую.

— Ладно, ведите… А, стой! Надо караулы проверить!..

— Вот тебе только караулы и проверять! — по ушам резко ударил смех. — Больше некому! Нет, вы поглядите на него! Еле стоит, а рвётся порядок наводить!

Товарищи держались на ногах ненамного лучше самого Верена, поэтому их путь до домика Ардерика оказался извилист и долог. В конце концов, Верен всё же перетянул провожатых к стене, на которой несли свою службу часовые, где они и осели втроём, привалившись к брёвнам взмокшими спинами. Здесь можно было вдохнуть свежий морозный воздух, зачерпнуть чистого снега и умыться, напоследок слизнув с губ капли талой воды. Праздничная ночь помнилась обрывками: горячее вино, сдобренное пряностями до горечи, остро пахнувший дым, девчонка, которая обнималась крепко, хоть и недолго — воинов в крепости было больше, чем отзывчивых гостий…

Лагерь выглядел точь-в-точь как базарная площадь после большого праздника. Снег был расцвечен пятнами от пролитого питья и прочими следами хорошей гулянки. Кое-где попадались обрывки одежды и капли крови — кто-то упал, а может, сцепились спьяну. В голове прояснялось — то ли помогал холод, то ли пряное вино предусмотрительно варили так, чтобы выветрилось побыстрее.

— Верен! — окликнули его сверху. — Ты Рика не видал?

— Что там? — Верен поднялся, окончательно трезвея от одного тона, которым его позвали. Взобрался по шаткой лестнице, выглянул из-за щита и онемел.

С севера, с гор спускалась тёмная полоса, и восходящее за спиной солнце сверкало на остриях копий и навершиях щитов. Северное войско шло в наступление.

— Воины… настоящие! — задохнулся Верен. Опомнился, обернулся, перегнулся через бревенчатый борт и заорал во всю глотку: — Северяне!

Его перебил чистый звук рога, которому тут же отозвались голоса — удивлённые, нетерпеливо-радостные, яростные… Хлопали пологи палаток, звенело оружие, ржали лошади — едва проспавшийся после праздника лагерь поднимался по тревоге.

***

— Господин барон! — дозорный чуть ли не кубарем скатился с башни, даром что от площадки вели больше сотни ступеней. — Воины под знаменем Бор-Линге! Они будут здесь к полудню.