У неё не было ответов.

Шло время, Марину постепенно переставала радовать не только работа, но и сама жизнь. В ней словно притушилась какая-то очень важная искорка, дающая ощущение счастья. В душе поселилась тоска. «Я страшно скучаю, я просто без сил, и мысли приходят, маня, беспокоя, чтоб кто-то куда-то меня пригласил, и там я увидела б что-то такое…» – песенка Высоцкого из музыкальной сказки стала тогда её девизом.

Она больше не парила над землёй. По инерции занималась домашними делами, ходила на работу, но диссертацию забросила. Дело, казавшееся таким важным ещё недавно, теперь потеряло для неё всякий смысл и привлекательность. «Зачем всё это? – думала она. – Что ещё мы хотим в этом мире разъять на части? До какого донышка будем докапывать и расковыривать материю?»

Она пытала своими вопросами коллег, но те предпочитали выполнять поставленную перед сектором задачу, не отвлекаясь на бессмысленную философию и лирику, как они это называли.

И весь её мир всё больше концентрировался вокруг единственной точки – Стаса. Лишь рядом с ним она вновь ощущала себя живой, и это было невыносимо, потому что отношения их становились всё более болезненными и напряжёнными. Их тайная любовь давно должна была перерасти рамки банального служебного романа, но этого не происходило. Он не был готов ради неё заново, с чистого листа, выстраивать свою жизнь, не был готов разрушить свой дом, налаженный быт и мир своих близких и всё уговаривал потерпеть и подождать чего-то.

«Чего ждать? – возмущалась Марина. – Старости?»

Стас на полном серьёзе объяснял, что когда вырастут их дети, они ещё будут вполне молодыми, и вот тогда… Она не верила ни в какое «тогда», сердилась, плакала. А он стоял на своём.

«Тебе, Матроскин, проще, – терпеливо и методично бубнил он, словно объяснял студентам сложную тему. – Ты женщина и можешь просто уйти от мужа, ребёнок всё равно останется при тебе. А мужчина уходит не только от жены, он уходит и от детей тоже, он бросает всю семью». Разговор этот повторялся на разные лады, ходил по кругу и становился всё более бессмысленным. Марина понимала: его просто устраивает положение дел – дома благополучная семья, а на работе любимая женщина, которая всегда под рукой, очень удобно. Она страдала, рушилась её картина мира. Ведь ещё со времён школьных уроков литературы она твёрдо усвоила, что любовь превыше всего, и была уверена: если два человека любят друг друга, они должны быть вместе, преодолевая все препятствия; а то, что этим «препятствием» может стать живой человек и даже ребёнок, её не смущало. Она верила: ребёнку всегда всё можно объяснить и каким-то образом компенсировать потерю. Много позже, когда её собственная дочка с уходом отца потеряла почву под ногами, Марина поняла, что не всё так уж просто, как казалось ей когда-то, и что родительские поиски счастья могут стать настоящей катастрофой для маленького человека и его дальнейшей судьбы. А тогда она считала позицию Стаса нечестной, а его слова пустыми отговорками.

Почему-то она совсем не волновалась за некогда любимого мужа Петю, не думала о том, как он воспримет их возможный разрыв. У неё хватило тогда ума не раскрыться ему, хотя это было нелегко. Несколько раз порывалась она рассказать обо всём, но в последний момент что-то удерживало её. Однажды ей приснилось, что Петя узнал об измене жены, и они разводятся. Она проснулась в панике, с колотящимся сердцем, – и вдруг поняла, что это сон, и какое счастье, что только сон. Оказывается, и она была не готова запросто разрушить свою семью.

Но ведь они уже разрушены, наши семьи, – разве не так? – в который раз спрашивала она саму себя и в который раз не находила ответа. Боязливо сторонясь «Анны Карениной», вновь и вновь перечитывала «Даму с собачкой», словно надеясь получить готовое решение там, где его быть не могло, и, действительно, в очередной раз не получала!

Её жизнь зашла в тупик.

Она стала нервной, несобранной, срывалась из-за пустяков на мужа, на дочку, понимая, что так нельзя, но как можно, она не знала. Выхода не было. Пётр мудро делал вид, что ничего не происходит, но Марина так до конца и не разобралась, мудрость ли это? Притворяется ли он, что ничего не замечает, или ему просто всё равно?

И именно тогда, в самый тяжёлый момент жизни, она узнала, что беременна, и что отец ребёнка, скорее всего, Стас, поскольку отношения с мужем к тому времени почти сошли на нет. Катька, единственная подруга, которой она доверилась, посоветовала родить. «Ты ведь любишь Стаса?» – зачем-то спросила она (как будто и без того было не ясно!) и, получив утвердительный ответ, удовлетворённо произнесла:

– Ну вот, а общий ребёнок вас навсегда соединит.

Марине это показалось банальным до пошлости, она даже спорить не стала. Стас же, когда она сообщила ему свою новость, нахмурился и сказал, что он ничего в женских делах не понимает, и пускай она сама их решит, она же наверняка знает, как.

Она знала. И всё решила наверняка, – а как иначе?

А банальная – до пошлости! – Катина фраза застряла в её голове и всё крутилась там, да вот только слова её перепутались, а иные – про ребёнка, – и вовсе потерялись, и она на разные лады повторяла про себя бессмыслицу: «нас общий навсегда соединит»… «уже ничто нас не соединит»… «ничто нас навсегда соединит»… «нас навсегда ничто разъединит»…

Они продолжали каждый день видеться на работе, но вокруг неё словно образовалась скорлупа, оболочка, сквозь которую не проникали ни свет, ни тепло, зато она защищала от боли. Самой себе она казалась замороженной треской, выставленной в витрине-морозильнике, без головы, в ледяной корке. Отношения со Стасом портились; его всё больше стали раздражать её «фокусы», как он это называл, а однажды в его жизни появилась Юля – совсем юная, тоненькая студентка-дипломница, страшно в него влюблённая; она бегала за ним, как хвостик, а он по непонятной причине не считал нужным скрывать её от общественности.

Марина тогда поссорилась с мамой, растеряла всех подруг, – просто потому, что у неё не оставалось для них душевных сил, – по той же причине сошло на нет общение с Катей, и только Пётр, как ни странно, оказался вдруг неожиданно близко, и рядом с ним скорлупа её порой лопалась и спадала с неё, словно лягушачья кожа, – вот тогда она на время просыпалась от своей спячки.

А потом Стас погиб. Его сбил пьяный водитель прямо на пешеходном переходе.

Через два года родилась Маша, их с Петей младшая дочь. Спустя ещё несколько лет Пётр ушёл из семьи.

Марина допила остывший кофе.

– Ты, конечно же, права, Катюша: Стас никогда не бросил бы свою семью.

Катя внимательно смотрела на подругу.

– Жалеешь? Что встретила его, что всё так сложилось у вас?

Марина сосредоточенно вглядывалась в блестящий черпачок чайной ложечки, словно надеялась прочитать там правильный ответ. Покачала головой.

– Раньше не жалела. Думала – ради такой любви можно на многое пойти. А теперь жалею, Кать. Не стоит оно того…

Она давно сформулировала для себя эту мысль, но вслух произнесла впервые.

– Если бы не он, у меня была бы сейчас совершенно другая жизнь… Я жила бы, как все. В хорошем смысле, Катя: как все! нормальные! люди! И, может быть, была бы даже счастлива. Во всяком случае, не ощущала бы так остро своего несчастья…

Марина помолчала.

– Но вот о физике не жалею. Совсем. Это по молодости мне всё казалось интересным, хотелось какие-то вершины покорять, амбиции реализовывать. А сейчас я вижу: пустое это всё, – игра в укротителей элементарных частиц, погоня за научными степенями. Не понимаю я больше того задора, с которым взрослые серьёзные люди пытаются распотрошить материю, разобрать всю вселенную на запчасти. Зачем? Что это даст людям? Разве сделает кого-то добрее, лучше, человечнее?

Катерина искренне возмутилась.

– Ну, мать, ты даёшь! А как же технический прогресс, научные достижения, национальная безопасность, в конце концов? Если бы все так рассуждали, мы бы уже в пещерный век вернулись!