– А никто так и не рассуждает, – успокоила её Марина. – Одна я.

Она вяло ковыряла ложечкой в блюдце. Невкусное оказалось пирожное, вид один, а радости никакой! Из пластмассы их делают, что ли?

Подруга между тем увлечённо поедала свой десерт.

– Ты, Матрёшка, не горюй, – говорила она, тщательно подбирая с блюдца остатки лакомства и облизывая ложку. – Жизнь – она как зебра: чёрная полоска, белая полоска. Сейчас у тебя просто фаза такая, чёрная. Но это не навсегда! На очереди уже белая полоска маячит, и даже не полоска, а целая полоса! Полосища!

Марина кивнула.

– Хотелось бы надеяться…

Неужели наступит это когда-нибудь в её жизни – белая полоса везенья и радости? С трудом верится, да ещё и на старости лет!.. Нет, вряд ли возможно такое. Надо уметь трезво смотреть правде в глаза: упустила она своё счастье, и, скорее всего, не видать ей его больше…

Но Катька молодец – умеет утешить. И почему они так надолго потеряли друг друга из виду? Марина только теперь осознала, что у неё практически нет подруг. Есть приятельницы, хорошие знакомые, но откровенно поговорить практически не с кем.

Как случилось, что вокруг неё образовался вакуум?

Катерина вдруг встрепенулась:

– Мотечка, у меня шикарная идея! Я всё придумала! Не хочешь менять работу – и не надо! Тебе надо перевести дух. Остановиться. Оглянуться. В общем, решение простое: декрет! Родишь мальчика, посидишь дома, отдохнёшь и будешь жить, как все нормальные люди! И перестанешь говорить о себе, что ты рыба и веник в углу! Ну как?

Глаза её блестели, ей показалась очень удачной эта идея.

Марина нервно засмеялась.

– Ты шутишь? Какой декрет в моём возрасте? Это говорить хорошо, а куда я с маленьким потом? Это ж не игрушка, а ребёнок! Что я ему дам? Мужа нет и не предвидится! Дочка на мне! Родители вообще в деревне!

Катя сочувственно смотрела на подругу.

– Моть, по-моему, ты себя накручиваешь. Я так понимаю, кризис у тебя, а тут перемена участи. Судьба. Может, воспользоваться надо? Я бы на твоём месте с удовольствием в декрет сходила…

– Ну, вот ты на своём и сходи!

– Мотя! Но я же серьёзно!

– И я серьёзно! Как я могу родить? На какие шиши? Кто нас содержать будет? «Перевести дух, остановиться, оглянуться» – отлично! Только чем я двоих детей кормить буду, ты не подумала, нет? Знаешь, я, может тоже хотела бы, как в той песенке: «Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей от всех, кого любила, всех видов и мастей». Но мы, Катя, живём не в песне! И живём мы с затеями, да ещё с какими! И я не хочу всех мастей, не хочу «от всех, кого любила»! Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем, чтобы соседи за моей спиной перешёптывались! Дети должны рождаться в семье, у них должны быть мама и папа! И мама должна быть не старуха, как я, а молодая женщина, неужели это не ясно?

Катя возмущённо замахала руками:

– Не сочиняй, пожалуйста, никакая ты не старуха. Старухи не рожают по определению, а если уж тебе, дурёхе великовозрастной, выпал шанс, так и воспользуйся им! – и плевать на соседей!

Марина помолчала, улыбнулась вымученно.

– Хорошая ты девочка, Катя. И ты отлично всё придумала. Тебе нужно быть писателем – у тебя получатся замечательные детские сказки.

Она встала.

– Пойдём, Катюш. У меня Машка там одна, а мне ещё в больницу собираться.

***

На улице уже почти стемнело, горели жёлтые фонари и их свет делал улицу нарядной и уютной. Слегка приморозило, сыпал лёгкий снежок, и прогуляться с подругой по вечернему городу было одно удовольствие, тем более, что Катин «Рено» был припаркован в нескольких кварталах от «Смородинки». Марина вдохнула полной грудью и… на неё вдруг накатил необъяснимый страх, защемило сердце. Она в панике остановилась, схватила Катю за руку. Та с тревогой обернулась:

– Ты что, Моть? Плохо тебе?

– Я боюсь, Катька. Вдруг со мной случится что?

– Ну, приехали! Что за настроение? Что с тобой должно случиться-то? У нас сейчас медицина на уровне, всё как надо сделают. Или ты передумала? Передумай, Моть, роди!

Марина замотала головой:

– Нет, что ты, исключено, я же сказала! Просто… Страшно мне, Катюш. У меня ведь Машка маленькая совсем. Если что – кому она нужна?

У Катерины едва не сорвалось с языка, что Маша не такая уж и маленькая, и что у неё есть и отец, и бабушка с дедушкой, и старшая сестра, – но всё же хватило ума промолчать. Она обняла подругу за плечи.

– Всё будет хорошо, Матрёна! Раз приняла решение – не трусь! Ну, а если страшно – сходи в церковь, свечку поставь! Хочешь, вместе зайдём?

Они как раз подходили к небольшой церкви. Заканчивалась вечерняя служба, из калитки потянулись на тротуар прихожане.

Марина опять замотала головой:

– Мне нельзя туда! Я же завтра…

Она не решилась возле храма произнести это страшное – и показавшееся вдруг таким грубым – слово «аборт».

Катя подумала и возразила:

– Это послезавтра будет нельзя! А сейчас пока ещё можно!

– Нет, не пойду. Какую свечку я должна поставить – за здравие или за упокой? Себе за здравие, ребёнку – за упокой? Чтобы завтра всё без осложнений прошло и не больно? Нет, Кать, нельзя!

– Ну ты, мать, даёшь! Это надо ж так сказать: за упокой!

Марина всхлипнула. Она разволновалась, раскраснелась, готова была вновь разрыдаться. Но – взяла в себя в руки, собралась, удержала душевное равновесие.

Они уже миновали церковную ограду, когда из калитки выбежала женщина в платке и, оглядевшись по сторонам, торопливо направилась им вслед.

– Подожди, милая! – позвала она Марину, схватив её сзади за рукав.

Марина опешила.

– Вы мне?

Женщина была не старая, в длинном одеянии, поверх которого на плечи было накинуто что-то стародавнее, не то салоп, не то тальма – Марина всегда путалась в названиях этих старинных нарядов; из-под платка выбивались лёгкие светлые пряди.

– Тебе, тебе, милая! Вот, держи! Это к именинам тебе!

Она что-то протягивала Марине.

– Вы меня, наверное, путаете с кем-то? Какие именины?

– Завтра, завтра твои именины, рождение Матрёшино!

Марина хотела было возразить, что её день рождения был на прошлой неделе, но незнакомка уже совала ей что-то в руку.

– А это тебе подарок от неё, от Матрёши Беляковой, на счастье. Говорю же, рождение её завтра, стало быть, именины твои.

В ладони Марины очутилась небольшая деревянная кукла – матрёшка.

– Только сразу не открывай – дома откроешь! Спрячь в сумку-то! И не бойся ничего!

От изумления Марина потеряла дар речи. Она послушно засунула «подарок» в сумку, тщательно застегнула молнию. Голос женщины, её повадки, да и весь облик, показались ей смутно знакомыми, родными даже, мало того, на миг почудилось, что перед ней живая и странно помолодевшая баба Оля – её любимая Баболечка! В неверном свете уличного фонаря Марина попыталась разглядеть лицо незнакомки, но его укрывала тень, к тому же, женщина низко наклонила голову, наблюдая за руками Марины, когда та закрывала сумку. Так и не дав себя толком разглядеть, она развернулась и прытко побежала прочь, в темноту ближайшего двора.

– Подождите! Стойте! Мы знакомы? Вы кто? – крикнула ей вдогонку Марина. Незнакомка, полуобернувшись, лишь махнула рукой, на бегу бросив:

– Матрёна Андреевна я!

Спустя мгновенье из темноты вновь донеслось:

– Не бойся! Не бойся ничего!

И её будто след простыл! Подруги провожали беглянку растерянным взглядом.

– И что это было? – ошеломлённо произнесла Катя. – Ты хоть что-нибудь поняла, Моть?

Марина лишь покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– А ведь это ты у нас – Матрёна Андреевна! – объявила подруга.

– Я, – призналась Марина. – И что? Что это объясняет? Кстати, так же звали бабушку моей Баболи…

– Твою пра…?

Марина кивнула:

– Прапрабабушку. Баболя много о ней рассказывала, да и мама моя маленькой застала её.