Тайра начала обходить стол, глядя на меня и осторожно говоря.

– Дорогая, ты можешь запутаться, и я думаю...

О боже.

Серьезно?

– Нет, – прошептала я. – Не говори больше ни слова.

Она перестала двигаться и говорить.

Я – нет.

Подойдя к двери повернулась к ней.

– Ты знаешь, я не злюсь, потому что ты беспокоишься обо мне, и ты бы действовала так, даже если бы делала это осуждающе. Я знаю, что ты в середине. Ты любишь меня, но ты старуха отца, и твоя преданность с ним, ты должна принять то, что он чувствует и стоять рядом с ним, когда он делает то, что чувствует, что он должен сделать. Тем не менее, ты должна знать, что причина, по которой я злюсь, заключается в том, что ты и папа и даже парни, вы даже не дали ему шанса, – ее лицо побледнело, я знала, что моя цель была верной. – Ты не дала ему шанса.

Я видела, как ее лицо смягчилось, когда это дошло до нее, и тогда решила добить ее.

– Ты знаешь, что ты единственная и неповторимая у папы, Тайра, и если ты этого не знаешь, учитывая, что у него были дети до того, как он встретил тебя, мне жаль говорить тебе об этом, но хотя ты его единственная и неповторимая сейчас, ты не была его единственной и неповторимой всегда.

Ее голова дернулась, она вздрогнула, и я наконец увидела это.

Понимание.

– Ты понимаешь меня, – тихо сказала я. – Я понимаю, что я не первая и единственная для Шая, но сейчас с ним... чертовски... только я.

Я распахнула дверь, прошла через нее и повернулась.

– Я оставлю тебя с этим, поскольку вы все так заняты делами Шая. Сколько женщин он трахнул с тех пор, как вошел в мою жизнь? Ты можешь хорошенько подумать и поспрашивать, но я знаю ответ. Двоих. Женщину по имени Розали и меня. Люди меняются, Тайра. Он изменился, и часть этих перемен была ради меня. Если ты не видишь, насколько это хорошо, то ты чертовски слепа.

С этими словами захлопнула дверь и бросилась вниз по ступенькам комплекса.

Я дала Тайре нагоняй, теперь папа получит его, и если у меня останется хоть капля огня, то я уложу и Большого Пити.

Я услышала, как за моей спиной открылась дверь кабинета и меня позвали по имени, но я была в ботинках. Тайра была на каблуках. Она ни за что не поймает меня.

Я помчалась через двор и почувствовала вибрацию, как только открыла дверь в комплекс. У байкеров были ауры, и даже в спокойном состоянии они вытесняли другие ауры, настолько они были доминантными личностями.

Сейчас они не были спокойны, атмосфера внутри комплекса была так далека от счастья, что это было нереально.

Мне было все равно, потому что у меня была идея, почему все были несчастны.

Я ворвалась и увидела, что плохая атмосфера сосредоточилась вокруг столкновения Шая и папы в общем зале и все мужчины стояли за спиной папы.

Все.

– Что, черт возьми, происходит? – громко огрызнулась я, и все взгляды устремились на меня, включая папу и Шая, и эти двое, как ни странно, оказались нос к носу.

– Комплекс закрыт для всех, кроме братьев, – прорычал Даг, направляясь ко мне.

– Если ты коснешься меня клянусь Богом, Даг, я никогда больше не взгляну на тебя и скажу Шаю, что я держу на тебя злобу, – сказала я ему убийственным голосом.

Даг резко остановился, выражение его лица было свирепым, потом он повернулся к папе, и я услышала, как сзади застучали каблуки Тайры.

Я не повернулась к ней и не посмотрела на папу.

Я посмотрела на Шая.

– Ты в порядке?

– Детка, иди домой. Я скоро вернусь, – тихо сказал Шай.

– Ты не ответил на мой вопрос, – сказала я ему.

– Тогда нет, я не в порядке, – он дал мне ответ, который я уже знала. – Так что сделай мне одолжение, дорогая. Иди домой. Я скоро вернусь.

Он был не в порядке. Я никуда не собираюсь идти.

Я посмотрела на папу.

– И почему Шай не в порядке? – спросила я папу.

– Клубные дела, Табби, – сказал мне папа.

– И как клубные дела делают Шая не в порядке? – спросила я.

– Хочешь знать, Таб? – вмешался Боз, один из членов клуба. – Не круто, дочери должны быть в безопасности. Дочери всегда должны быть в безопасности, и Шай должен это знать.

– А почему я не в безопасности? – огрызнулась я в ответ. Боз вскинул подбородок, но ничего не сказал. – По-видимому, у вас нет ответа на это, поскольку я стою прямо здесь, – я махнула рукой на пол под собой, – и в полной безопасности, здорова и, кстати, хотя вы и не спрашивали, также безумно счастлива, но, я снова подчеркиваю, никто из вас не спрашивал.

– Таб. Выйди. Сейчас же, – прорычал папа.

– Сбор. Голосование, – вставил Арло, и у меня скрутило живот.

Это было плохо.

– О нет, – прошептала Тайра позади меня.

Да, не очень хорошо.

– Голосовать за что? – спросила я.

– Клубные дела, Табита. Убирайся отсюда, – отрезал папа.

О нет, эта история с «Табитой» на меня не подействует. Да, четыре года назад возможно, но не сейчас.

Сейчас абсолютно нет.

– Голосовать за что, папа? – повторила я вопрос.

– Шай, она твоя, раз ты так говоришь. Контролируй свою женщину, – потребовал Хай. – Вытащи ее задницу отсюда.

Мои глаза обратились к Шаю, чтобы увидеть, что он смотрит на Хая, и он не выглядел злым.

Он выглядел задумчивым.

Потом он сказал.

– Мы с Табби так не играем. Если хочешь, приказывай своей старухе, делай что хочешь, но не говори мне что делать. Я попросил ее уйти, но она не пошла. Я не собираюсь ее заставлять. Но если ты попытаешься, то будешь разбираться со мной.

Боже, я любила своего мужчину.

– Она не слушает тебя? – спросил Боз, подняв брови к линии волос, но Шай проигнорировал его и посмотрел на папу.

– Голосуй, – согласился он, и мое горло так сжалось, что мне вдруг стало трудно дышать. То, что он сказал дальше, ничуть не улучшило ситуацию. – Если ты хочешь получить мою долю, то голосуй не в мою пользу. Я оставлю ее тебе, и ты увидишь заднюю часть моего мотоцикла. Я уберу тату «Хаоса». Чего я не сделаю, так это не отдам твою дочь. Так что, бл*дь, голосуй. Если ты не хочешь, чтобы я был на голосовании, напиши мне результат и пришли человека, чтобы забрать мою долю. Ты знаешь, где меня искать. Я буду с Табби.

Боже. Тату Шая, любая из татуировок парней считалась для них священной. По прибытии в клуб им выдавали кожаную куртку с нашивкой «Хаос» на спине. Им так же набивали эмблему «Хаоса».

Как только они зарабатывали это, они никогда не отказывались от этого.

Никогда.

Ни за что. Только если их заставят, скажем, сделать что-то отвратительное, чтобы выгнать из клуба.

– Нет. Нет, нет, нет, – выдохнула Тайра позади меня, но я не могла ни двигаться, ни говорить.

– Ты откажешься от своих братьев ради женщины? – недоверчиво спросил Брик, и взгляд Шая переместился на него.

– Абсо-бл*ть-лютно.

– Серьезно? – спросил Боз.

– Она не какая-нибудь женщина, – Шай кивнул в мою сторону и пригласил. – А теперь спроси еще раз.

Боже.

Боже!

Боже, я любила своего мужчину.

– Твою мать, – прошептал Таг.

Шай посмотрел на папу.

– Дай мне знать, как проголосуете. Но если ты попытаешься отнять у меня мою семью, Тэк, знай, ты для меня мертв. Таб любит меня, ей будет хреново быть с мужчиной отдельно от своей семьи, но она справится. Но если ты хочешь голосование, неважно в какую сторону оно пойдет, ты будешь мертв для меня.

Господи Иисусе.

– Нет. Нет, нет, нет, – снова выдохнула Тайра.

– Шай, – выдавила я.

Он проигнорировал меня, и его взгляд скользнул по мужчинам, стоящим позади моего отца.

– Я не лезу в ваши дела. Я мог бы позвонить насчет того дерьма, которое вы мутите, но я держу это при себе. И кое-что из вашего дерьма находится близко к дому, – его глаза остановились на Хопе, – и ты это знаешь.

Что это значит?

Шай ничего не объяснил, он продолжал смотреть на мужчин и говорить.

– Ни разу в этом клубе не было голосования о том, как все относятся к тому, кто у брата в постели. Тэк говорит «садитесь» и вы, ребята, садитесь. Я сказал уже, не имеет значения, как пройдет голосование. Вы садитесь голосовать – ваше сообщение вполне ясно. Вы получите мою долю. Часть жизни в этой семье – это моя свобода быть собой. Я не буду отчитываться перед своими братьями о женщине, в которую влюбляюсь, или вообще о чем-то еще. Вы отнимаете у меня свободу, и мне больше не нужно здесь находиться. Так что я не буду, – Шай оглянулся на папу. – Просто чтобы было ясно, если ты поставишь меня перед выбором Таб или моя доля, я выберу Таб. Ты получишь мою долю и никогда, брат, никогда больше меня не увидишь.