Разговор закончил Лю. Он резко повернулся и пошел в свою палатку. Двое конвоиров, очевидно, получили от него приказание. Они отвели Артура к одному из уцелевших деревьев и привязали в стоячем положении к стволу спиной – туго, так что он не мог и пошевелиться, и, на взгляд Хэла, чересчур старательно примотав тело Артура к стволу.

– А что теперь? – спросил Калас.

– Я полагаю, – сказал Старик своим мягким голосом, – что офицер решил оставить его там, пока не придумает, что с ним делать.

– А как вы думаете, Артур знает, что они схватили Сее? – спросил Калас, переводя взгляд со Старика на Хэла и обратно.

Старик ничего не сказал.

– Я так не думаю, – ответил Хэл, – Лю, вероятно, собирается внезапно сообщить им друг о друге – когда потрясение от этого известия будет для него наиболее выгодным.

Может быть, Лю собирался это сделать; но в любом случае он, казалось, не спешил. Процион зашел, и в небе появились звезды. Лес теперь представлял из себя одно темное, таинственное пятно – за исключением двух маленьких участков. Одним был конец дороги, там по-прежнему находились ярко освещенные транспортеры. Другим – поляна, на которой все еще стоял привязанный к дереву Артур. Из другой палатки в палатку Лю отнесли несколько подносов с едой. Прошел примерно час, и наконец Лю вышел.

Орк поспешил к нему и что-то сказал. Затем он направился к палатке, где держали Сее, и снова появился через несколько минут в сопровождении двух солдат, которые вели между собой девочку. Руки Сее были связаны за спиной.

Она не делала попытки идти самостоятельно. Ее колени были согнуты, и солдатам пришлось буквально нести ее к другому оставшемуся дереву. Там ее привязали в том же положении, что и Артура. Вскоре она разогнула колени и перенесла вес тела на ноги.

На ее лице было то безразличное выражение, которое у ребенка может обозначать все что угодно – от крайнего ужаса до полного непонимания происходящего. Ее взгляд последовал за Орком, когда тот подошел к Лю, чтобы что-то сказать ему.

Лю и Орк направились к Сее. Позади них, в центре поляны, горел большой костер. Это нельзя было счесть излишним. На такой высоте ночи были прохладными – однако не настолько, чтобы имело смысл разжигать такой большой огонь. Сее явно привыкла к ночным температурам, поскольку ходила нагишом.

Она по-прежнему была обнажена; более того, с нее сняли ее пояс из лозы со стручком на нем. Но, как Хэл заметил, когда они с Амандой впервые увидели Сее, ее нагота была настолько естественной и неосознанной, что неестественной казалась одежда на людях вокруг. Выражение ее лица осталось безразличным, когда эти двое подошли к ней, и Лю что-то ей сказал. Хэла чрезвычайно огорчало, что он не может по движениям губ офицера и его подчиненных определить хотя бы одно слово из сказанного ими.

Так или иначе, Сее не отвечала. Только теперь она пристально смотрела на Лю, а не на Орка – тем совершенно непостижимым, всевидящим открытым взглядом, на который способны лишь дети.

Губы Лю снова задвигались, а лицо сделалось жестким. Губы Сее по-прежнему были неподвижны, а выражение Лю не изменилось. Он взглянул на Орка, стоявшего рядом, и тот что-то сказал.

– Я думаю, – неожиданно произнес Старик, – что он попросил того подтвердить, что она на самом деле умеет говорить и понимает бейсик.

Хэл внезапно заглянул в карие глаза Старика.

– Ты читаешь по губам? – спросил он, едва ли не резко. Тот покачал головой.

– Нет, – ответил он, – я только догадываюсь. Но я думаю, что эта догадка близка к истине. И я думаю, что этот Орк напоминает ему, что девочке было не меньше шести лет, когда погибли ее родители.

Лю повернулся и, пройдя мимо костра, вернулся к Артуру. Его лицо на экране было теперь повернуто в сторону, и даже пытаться читать по губам было бы бесполезно.

– Я бы сказал, что твое предположение достаточно близко к действительности, – заметил Хэл. – Как ты думаешь, что он говорит Артуру сию минуту?

Старик медленно покачал головой.

– Это только предположение, – сказал он. – Я могу сильно ошибаться, но этот офицер явно преднамеренно ждал темноты, прежде чем позволить этим двоим увидеть друг друга. А костер определенно должен еще усилить ощущение чего-то угрожающего. Лю производит впечатление человека, который надеется использовать не только физическое, но и психологическое давление. Добиваться от кого-то ответов, заставив смотреть, как пытают другого, – един любимых приемов получения информации с тех пор как человечество начало использовать подобные методы. Идея, конечно, состоит в том, чтобы ослабить волю того, кто не хочет говорить. Здесь у него два пленника. Он может допрашивать любого всевозможными болезненными способами и удваивает вероятность получения ответов – или от допрашиваемого, или от того, кто видит процесс допроса и ожидает той же участи. Может не выдержать любой из них. Впрочем, он явно предполагает, что может точнее оценить результат попытки допроса в отношении взрослого человека, а не ребенка вроде Сее.

– Он сейчас будет угрожать Артуру пыткой, если Артур не сообщит ему, как найти других людей? Ты это имеешь в виду, не так ли? – спросил Хэл.

– Я бы так предположил, – сказал Старик просто.

Лю еще несколько минут что-то говорил Артуру, но лицо того в отличие от Сее выразило гнев и пренебрежение. Лю несколько раз указал на Сее, и Артур покачал головой. Скорее всего, подумал Хэл, тот отрицает, что сколько-нибудь знает девочку, хотя движения его губ Хэл по-прежнему прочесть не мог. В конце концов Лю повернулся и возвратился в свою палатку; а Орк с двумя из солдат тем временем начал пытать Артура.

Калас начал ругаться – негромким монотонным голосом, без перерывов – как будто он разговаривал сам с собой.

Во всяком случае, приходилось быть благодарным за то, что Орк и двое солдат заслоняли Артура и на экранах нельзя было видеть, что именно они с ним делают. Однако Сее это видеть могла – те специально заботились об этом.

Но их усилия были потрачены впустую. Она смотрела недолго – пока рот Артура не раскрылся в невольном крике, вызванном болью; а потом перестала обращать внимание на палачей. Ее лицо по-прежнему было лишено какого-либо выражения, а неподвижный взгляд сосредоточился на круглой белой палатке, в которой исчез Лю.

Старик с шумом втянул в себя воздух и сказал:

– Он совершил ошибку.

– Он? Ты имеешь в виду Лю? – спросил Хэл.

– Да, – ответил Старик. – Артур отрицал, что знает ее, а Сее ничего ему не сказала. У офицера нет никакого способа узнать, любит ли она его, или он – ее.

– Она любит Артура? – переспросил Хэл. – Амид говорил мне, что она не позволяла Артуру приближаться к ней – после того, как однажды он попытался коснуться ее!

– Все это верно, – кивнул Старик, – но все это время она, должно быть, помнила, кто он такой; и она либо любила его с прежних времен, либо начала любить его, когда он попробовал снова вступить с ней в контакт. Просто она была слишком напугана, чтобы близко подходить к нему. Посмотри сейчас на ее лицо.

Хэл отрегулировал монитор, и лицо Сее появилось на экране крупным планом. Оно было слегка повернуто в сторону палатки Лю, которой на экране не было видно, однако ругань Каласа внезапно прекратилась.

– Матерь Божья! – произнес он. Хэл также переживал потрясение от увиденного. Ощущение было странным: отсутствующее выражение лица Сее, казалось, осталось прежним. Однако упорство ее взгляда, обрело особую силу.

– Если когда-либо этот Лю попадется ей в руки – так чтобы он оказался связанным или беспомощным, ему останется надеяться лишь на Бога, – выдохнул Калас.

Старик кивнул.

– Но почему ты говоришь, что Лю совершил ошибку? – спросил Хэл.

– Она теперь – если не еще раньше – отождествила его с тем, что, как она видела, произошло, с ее родителями. Лю Ху Шен думал вызвать в девочке страх, вынуждая ее наблюдать за муками Артура. Вместо этого он развязал в ней ненависть. Ужасную ненависть против себя самого.