Вирхиния рвала и метала, но тщетно — адвокат Алвес пригрозил упечь её в тюрьму за врачебную ошибку, и она заткнулась. Фэр была так счастлива, что явилась к Джерри с бутылкой шампанского — отметить успех. Он долго смеялся.

— Какая ты, оказывается, мстительная, Фернанда Ривас! Я начинаю тебя бояться.

— Да, я очень мстительная! — не скрыла Фэр, опаляя его жарким взглядом. — Я ничего не забываю. А если действия некоторых превышают все пределы, я мщу. Эта гадина не может быть врачом, она профнепригодна. И давай за это выпьем!

А Джерри всё ближе подпускал Фернанду к себе. Прошлое его было ещё скрыто, но в настоящем он расслабился. Фэр не вылезала из его квартиры. Оставаясь на ночь, надевала его рубашки, хозяйничала в кухне, убиралась или наоборот свинячила, раскидывая вещи. И даже закупала корм для Дамаса. Джерри был не против, признавая, — ему нравится, что она наводит свой беспорядок в доме. А Фэр нравилось засыпать в его объятиях. Джерри дарил ей сексуальное бельё, покупал парфюм и разрешал пользоваться своим (Фернанда любила мужские ароматы). В ванной целая полка была отдана под парфюмерию, и Фэр зависала там часами, нюхая фирменные скляночки и баночки. Особенно она балдела от «Серебряной кожи» — марки парфюма, лицом которого Джерри являлся. Но пару ящиков он запирал на ключ.

Сегодня, пока Джерри общался с фанатами в фэйсбуке, Фэр пыталась смострячить ужин. Нанси шепнула ей, где искать ножи (они хранились в секретном шкафчике) — Джерри не пользовался колюще-режущими предметами: ножницами, ножами, бритвами — боялся порезаться. И у Дамаса на лапках были насадки на когти. Фернанда только фыркала. Ну как жить, если в быту он — сплошной каприз? А учитывая, что Джерри вечно диетился, Фэр психовала. Нанси готовила редко — в основном убиралась, закупала еду и нянчилась с Дамасом, а после — уходила домой, в квартиру, что сняла недавно.

Вечером, когда Джерри отмахнулся от фруктов, жаркого и сладкого, Фернанда плюнув, заказала доставку голландских сыров (Джерри сыр любил и никогда не отказывался от него), роллы и пиццу с грибами.

Но совместный ужин провалился. Курьер ещё был в пути, когда позвонила тётя Фели. Дрожащим голосом скуля, чтобы Фэр возвращалась домой, она сорвала все романтические планы на вечер и ночь. Джерри был крайне недоволен. Он предложил курьера встретить, отужинать и поехать вдвоём, но Фернанда закатила истерику. Флегматичность Джерри её взбесила — тётя паниковала так, словно угодила в лапы маньяка. А когда Джерри сказал, что эта мадам (тётя Фели) наверняка орёт из-за чепухи, Фэр вылетела из его квартиры, хлопнув дверью.

Игнорируя дорожные знаки, она примчалась в Сан-Тельмо. Но маньяков и трупов не нашла — только кудахчущую тётю, рыдающую Вирхинию и пьяного Амадо, распластавшегося по гостиной.

Оказалось, денег, что тётя одолжила у комиссара Гальяно, хватило на оплату только двух счетов. Больше она занимать не рискнула, продавать акции мужа, что приносили ей доход, не стала, и уломала Вирхинию попросить в долг у Амадо. Но тётя Фели забыла — дочь её с мозгами не дружит. Вирхиния начала Амадо шантажировать: если он оплатит все счета, она выйдет за него замуж. А нет, так наведается в комиссариат и заявит, что он её изнасиловал. Амадо, обозвав её проституткой, выгнал вон. Она, уходя из его квартиры, спёрла три пачки наличных. Не учла одного — Амадо этими деньгами собирался выплачивать кредит и пропажу засёк. И к ночи, напившись для храбрости, он явился требовать деньги назад.

Тётя Фели о проделках дочери не знала, поэтому решила, что у Амадо белая горячка. Он был агрессивен, орал и грозил полицией. Тётя напугалась и позвонила Фэр. Но наглость Вирхинии превысила адекватный лимит.

— Ты должен содержать меня и мою лялечку, ведь её папусик отказался от неё. Это теперь твоя обязанность! — выдавала перл за перлом Вирхиния. — Ребёночек любимой женщины — всё равно, что свой. Ведь папочка — не тот, кто зачал, а кто содержит и воспитывает! Сам виноват, нечего было признаваться мне в любви. Так что денежки, которые я взяла, мои!

Тётя схватилась за голову — ей было стыдно. Она убеждала Амадо — у Вирхинии кукушку снесло из-за беременности.

— Ты сам виноват, что не захотел сделать мне креветочку! Я сразу поняла, что ты импотент! — добавила «здравомыслия» Вирхиния.

И пьяный Амадо, потеряв контроль, начал её душить.

— Она чуть не посинела, — пожаловалась тётя Фернанде. — Я и решила, что всё, каюк пришёл. Она же дочь мне, хоть и странная. Но я не хочу, чтобы её убивали. Вот я и разбила вазу о тыковку Амадо. А Барби закрыла в ванной, бедняжку, чтобы она не оскверняла свои глазёнки этим диким зрелищем, — тётя Фели жалобно вздохнула. — Арестуй меня, Фернандита, вот, — и протянула руки для гипотетических наручников.

— Можно сослаться на самооборону, — сказала Фэр, обходя «труп» и разглядывая кровоподтёк на его голове. — Он жив. Оклемается, максимум, что будет, — сотрясение мозга. Давайте вызовем скорую. Скажем, ворвался в дом, пьяный, в темноте подумали, что грабитель, и стукнули вазой. Но протокол составить надо. Любой врач о телесных повреждениях обязан полицию уведомить.

Тётя Фели с облегчением перевела дух, кинулась в ванную, схватила Барби и, целуя её в морду, жизнерадостно оккупировала диван. Зато Вирхиния была недовольна.

— Мамусик, и что ты за человек? Не могла даже убить идиота, который нам мешал! — пробухтела она. — Ну посидела бы в тюрьме, не такая уж ты важная птица, зато твоя дочечка и внучечки жили бы спокойненько. А то неизвестненько, чего этот типчик ещё выкинет.

Тётя гадливо покосилась на дочь.

— Свинья ты неблагодарная, вот ты кто! Я же твою жизнь защищала, чуть не угробила человека. А он, хоть и пьяный, но прав. Ты ж у него деньги стырила. Ты — бессовестная воровка! И ещё предъявляешь претензии. Боже, кого я воспитала?! — тётя Фели закрыла Барби уши. — Не слушай, Барбара Сантойя, ты чересчур невинна для такого. Это уму непостижимо! Даже на моём лунном розовом участке нет столь наглых инопланетян! Хоть в обморок падай, честное слово!

— Когда Амадо очухается, если напишет заявление, я с удовольствием упеку Вирхиниту в тюрьму за воровство, — отчеканила Фэр.

— Это было не воровство! — испуганно заверещала Вирхиния, сообразив, что пахнет жареным. — Вы не видите, я же беременюшечка?! Мне нельзя нервничать! Это был подарочек моему ребёночку! Этот ирод сам дал мне денежки! Но он пьянь подзаборная и ничегошечки не помнит. А мне теперь нужна компенсация за моральный ущербик. Он меня чуть не задушил! Поэтому должен ещё кучу баблосиков или я пойду в полицию, — кряхтя, пыхтя и отдуваясь, Вирхиния уковыляла по лестнице.

Амадо отвезли в больницу, констатировав ушиб головы. Через день Фернанда пришла к нему для расследования. Он уже очухался и готовился к выписке. Заявлять на Вирхинию и тётю Амадо не стал.

— Зря я начал её душить, — скуксился он. — Я ж люблю её, хоть она лживая и глупая воровка. Но, — он оглянулся и понизил голос. Фэр наклонилась ближе, — я иногда веду себя агрессивно. А потом ничего не помню. У меня это с детства. Я уже ходил к психиатру. Он выписал нейролептики, они помогают. Только никому не говори, — Амадо цепко схватил Фернанду за руку, сжав её так, что она ойкнула. — Я же банкир, у меня статус! Меня засмеют, если узнают о провалах в памяти и психиатре. А это всё генетика. Ты удивишься, Фернанда, но я из неблагополучной семьи. Мой отец спился, а мать живёт в трущобе. Похоронив отца, она пустилась во все тяжкие. Меняла любовников и от каждого рожала детей. Мои братья и сёстры тоже плохо кончили. Младший брат пьёт, другой оказался вонючим педиком, — Амадо сморщился, будто съел протухшее яйцо. — Он захотел стать женщиной и ушёл из дома. А сестру убили. Ты, наверное, знаешь эту историю. Говорят, то был некий маньяк. Но по мне, её порешили дружки-наркоманы, с которыми она путалась.

— А Маркос Феррер — ещё один твой брат? — взыграло в Фэр любопытство.

Амадо вперился в неё круглыми карими глазами, выдирая нитки из больничного одеяла.