А зоркий глаз доньи Раймунды уже торчал из соседнего окна.
====== Глава 32. Джерри великолепный ======
Спустя три месяца, тётя Фели наблюдала, как четверо коренастых мужчин запихивают в грузовик соседскую мебель и чемоданы. Донья Раймунда впервые не жевала — руки её были заняты сумками и коляской с внуком.
Всё это время между экс-приятельницами шла война. Ежедневно они обкидывали друг друга тухлыми яйцами или гнилыми помидорами, подсовывали мусор в виде картофельных очисток или кожуры от бананов и семечек. Тётя Фели пошла дальше — трижды пробираясь на соседнюю крышу, она перекусывала проводку, скручивала антенну и дырявила надувной бассейн.
Донья Раймунда проворством не отличалась и по крышам аки человек-паук не лазила, но гадила в ответ не меньше. Она раскурочила почтовый ящик, что стоял у дома, и проколола шины у мотоцикла Фэр. Та грозилась линчевать сумасшедшую грымзу, но доказать, что это её рук дело, было невозможно.
Последней каплей стала попытка отравления Барби. Донья Раймунда не поленилась и сходила в магазин, где купила деликатесный корм для собак. Насыпав туда порошка, которым травила крыс и мышей, она оставила миску во дворе. Но тётя Фели приучила Барби не есть на улице, поэтому собачка, понюхав отраву, проигнорировала её. Зато «вкуснятину» отведал внук доньи Раймунды, который ходил ещё плохо, но по двору ползал активно и без присмотра. И в рот тащил что попало.
В итоге ребёнка увезли в больницу с отравлением, а донья Раймунда обвинила в этом тётю Фели — якобы она наслала порчу на бедного Сандрито. Тётя злорадствовала, а Фэр её поддержала, грозясь донью Раймунду упечь в тюрьму. Маргарита и Агустина в эти распри не лезли; Вирхиния же была на стороне доньи Раймунды после того, как тётя призналась: мужчиной, с которым она любезничала, был комиссар Гальяно.
— Мамусик на старости лет связалась с комиссаришкой! — кудахтала Вирхиния, словно наседка на яйцах. — Какой позорчик! Лучше бы думала о внуках!
Тётя Фели была в обиде. Она усердно доказывала, что с комиссаром они только дружат — он неплохой человек и интересный собеседник.
— Да чего тут такого?! — кричала она. — Я же не замуж собралась! Мы два раза сходили попить кофе. И всё! Мы болтали о семье да о погоде. А если бы и о другом, какое тебе дело, Мария Вирхиния Сантойя? Я взрослая женщина, вдова и мне скучно. Я хотела развлечься! А комиссар пообещал занять нам денег, чтобы мы рассчитались с долгами, в которые влезли по твоей милости!
— Ах, значит, это я виновата? — упав в кресло, Вирхиния лицемерно схватилась за живот. — Ах, бедная моя лялечка! Какой кошмарчик её ждёт! Её ненавидит родной папочка! А родная бабусик хочет, чтобы в неё тыкали пальчиками! Стыдобища! Скучно ей видите ли! В твоём возрасте, мамусик, не должно быть весело. Надо думать о внуках и тише греметь костями, проходя по коридорчику. Ведь в домике детки, они могут услышать!
— У нас пока детей нет! Роди сначала, а потом возмущайся, — огрызнулась тётя.
— Как это нет деток? Мой ребёночек есть, он живёт в домике-пузике. А ты, мамусик, каждый день топаешь, как слон. А твоя мерзкая псина меня достала! Когда родится мой медвежоночек, чтобы этого мешка с блохами не было в нашем доме!
От слов «в нашем доме» Фернанду перекорёжило. Она заступилась за тётю, пригрозив Вирхинию выставить, если она продолжит вести себя, как орк.
Так Фернанда поладила с тётей Фели. У них и раньше конфликтов не было, но тётя явно сочла — теперь они подружки. И стала рассказывать сплетни и секреты из своей никчёмной жизни. А ещё готовила по утрам завтрак. Вирхиния психовала, ревновала, но тётя Фели обиделась ни на шутку. Нынче, если они и перекидывались парой фраз, то на повышенных тонах. А тётя жаловалась Фэр, что дочь её разочаровала.
— Я в её возрасте такой не была, — пыжилась она. — Да, я родила её рано, в двадцать три. Мне было ещё гулять и гулять. Но я была домашней девочкой и вышла замуж по любви. Мой муж Осмар был моим первым и единственным мужчиной. Я родила Вирхинию в законном браке, не ошивалась по углам, не курила и не выпивала. И Осмар был приличный человек, из хорошей семьи, с образованием. Он работал секретарём у депутата. Не знай, в кого Вирхиния такая уродилась. Она по мальчикам бегает лет с четырнадцати да вопит, что хочет родить. Я удивляюсь, как она не залетела раньше. Всё искала отца ребёнку, чтобы был с хорошей генетикой. Этот страшный, тот с носом, у того бородавка, а у сего веснушки. Теперь она своё получила, но умнее не стала. Она ведёт себя плохо, хамит, качает права, на днях пинала ногами миски Барби и швырялась кастрюлями. Якобы они ей помешали, — тётя Фели покачала головой. — Куда это годится? И она прикрывается беременностью. Я тоже была брюхата, но не вела себя, как гиппопотам.
Фэр тётю утешала, отпаивая её чаем с тортиком:
— Не расстраивайтесь, тётя. Может, когда Вирхиния родит, она успокоится.
По сути Фернанда блефовала — была уверена, что после родов станет хуже. Ведь, кроме неадекватной мамаши, появится ребёнок. Неизвестно каким он будет. А Вирхиния пользовалась беременностью на всю катушку, творя беспредел. Заламинировав результаты УЗИ, она размножила их и поклеила по всему дому. Когда Фернанда этот хлам выбросила, Вирхиния испортила её блузку и оторвала ухо голубому кролику. Фэр ухо пришила и стала дверь в комнату запирать. Вирхиния же, войдя во вкус, кидалась мебелью, едой и посудой, сквернословила и ненавидела всех, а особенно Барби.
Комиссар Гальяно зато повадился в гости. Кажется, он искренне симпатизировал тёте Фели, но та предлагала лишь дружбу. А ещё комиссар распекал Фэр за ничегонеделание.
Заниматься расследованиями Фернанде было лениво. Единственное, что за три месяца она сделала, — раскрутила Гастона Вердэ (наркоторговца из «Угартэ») на показания. Подельников своих он не сдал, взяв вину на себя и пояснив, что сотрудничал с бывшим барменом, которого из «Угартэ» выгнали до того, как туда устроился Тос. Дело было закрыто и передано в суд. Но комиссар остался недоволен — он требовал маньяка, а не наркоторговцев и похитителей рыбы из магазина. Давление комиссара Фэр бесило и однажды она ляпнула: и он лодырь. Вместо того, чтобы помогать с расследованием, он околачивается в их доме. Комиссар обиделся, но цепляться перестал.
С Берни Фернанда не общалась после их нелепой разборки. Он старательно её избегал, тусуясь в компании Гонсалеса и других холостяков. Часто являлся в комиссариат нетрезвым или сонным, проведя ночь с какой-нибудь клубной чиксой. А с недавних пор окончательно закис.
Сандрито, внук доньи Раймунды, провёл в больнице месяц, и вернулся к бабке. Родители мало им интересовались — Фернанда никогда их не видела. Но случай с отравой донью Раймунду проучил. Она отцепилась от тёти Фели, а вскоре объявила, что переезжает. Дети её, купив загородный дом, решили забрать бабулю к себе, дабы не подвергать риску жизнь Сандрито. Риском была тётя Фели, на которую донья Раймунда нажаловалась всем, кому смогла.
И сегодня тётя, ликуя, наблюдала, как уезжает её экс-подруга, а нынче заклятый враг. Когда пожитки были затолканы в грузовик, донья Раймунда заперла дверь на ключ, прицепив к дому табличку: «Продаётся». Взяла Сандрито на руки и села в такси. Такси и грузовик исчезли в облаке пыли, увозя женщину подальше от нерадивых соседей.
Пока тётя любовалась своей маленькой победой, Фернанда и Вирхиния ужинали вдвоём в столовой. Маргарита слегла с температурой, а Агустина опять увлеклась рисованием. Её было не видно и не слышно — она выходила из комнаты только за едой. Иногда разговаривала по телефону. Шёпотом. Уверяла, что с Сэси, но ту Фэр давно не видела.
Агустина очень поправилась, раздалась в бёдра и в грудь, хотя не была склонна к полноте. Фернанда думала сводить её к врачу, подозревая гормональное расстройство. Но всё откладывала и откладывала. А Вирхиния клялась и божилась: с девчонкой всё о’кей, просто она растёт.
Сама Вирхиния ела и ела, жалуясь, как ей тяжко, как она устаёт на работе [1], голодает и вообще самая несчастная в мире. Её ребёночку скоро выходить на свет, а Джерри не даёт денег, не хочет жениться и не берёт телефонную трубку.
