— Эта сука хочет убить мою лялечку! — жалобно ныла Вирхиния. — Мамусик, наваляй ей как следует!
— Ещё слово и вы обе вылетите из моего дома, как пробки из бутылки! — гаркнула Фэр, трясясь от злости. У неё аж в глазах потемнело — так она ненавидела Вирхинию. — Поедете назад в провинцию. И заткни свой рот, кузина! Ты — шалава, которая залетела от моего мужа обманом! Если, конечно, это его ребёнок, в чём я сомневаюсь. А хочешь тут жить, не попадайся мне на глаза. Или я тебя выкину в окно и ты останешься без пуза! — цинично выплюнула Фернанда и ушла наверх.
Автоматически назвав Джерри «мужем», Фэр этого не заметила, но поняла, что ненавидит Вирхинию из-за него. Приняв ванну с ароматной пеной, Фернанда вспомнила об Амадо. В новом телефоне с восстановленной сим-картой она нашла море входящих. Позвонила. Амадо долго её упрекал за исчезновение — она же просила перезвонить и не отвечала, а он хотел про Вирхинию узнать.
Фэр рассказала ему, что Вирхиния замуж не вышла, поэтому он может утешить её. Амадо завопив, что немедленно придёт, бросил трубку. Явился он через час. Одетый с иголочки в полосатый костюм и розовую рубашку, приволок букет лилий и коробку конфет.
Фэр звать Вирхинию отказалась, велев сделать это Агустине. Та не возражала. Она вообще походила на муху, которую насадили на булавку — демонстрировала ноль эмоций.
Вирхиния спустилась неохотно. С недовольной физиономией взяла подарки, корча принцессу, и брякнула Амадо в лицо, что он любовник Фэр.
— Вирхи, это не так, — начал оправдываться Амадо. — Я ж люблю только тебя. Ты — лучшая женщина на планете. Других мне не надо.
— Но ты позволяешь моей кузиночке приходить от тебя утречком без лифчика, — огорошила его Вирхиния.
— А ты позволяешь себе залёты от моего мужа! — ужалила Фернанда. Сидя в гостиной, она листала планшет.
— Это твоя зависть разрушила моё счастьеце! Из-за тебя меня бросили у алтаря! — визг от Вирхинии стоял хуже, чем от скрипящих качелей. — Но я житья тебе не дам! Ты в курсе, кузиночка, что это я рассказала Джерри, что ты спишь с Амадо? Он уже знает, кто ты на самом деле!
— Я и не сомневалась, что это ты, — хмыкнула Фэр.
Наткнувшись в журнале на рекламу парфюма «Серебряная кожа» с Джерри в главной роли, она залюбовалась им, красивым, смуглым, в сверкающих стразах. И в груди закипела обида — на него, на Вирхинию, на весь мир.
— А ты, вали отсюда! — Вирхиния пыталась вытолкать Амадо за дверь. — Ты спишь с этой дрянью, поэтому иди тудашечки, откуда пришёл. Мой ребёночек будет носить фамилию Анселми, и он станет звездой!
Амадо упрямился, не желая уходить, и объяснялся в любви нудно, как заевшая пластинка. А Вирхиния стукнула его коробкой конфет, что он же и принёс.
— Уходи, мне сейчас не до тебя! Позже поговорим!
— Напрасно ты так со мной, — процедил Амадо сквозь зубы. — Я могу терпеть долго, но если разозлюсь, пеняй на себя. Ненавидеть я умею! — он говорил жёстко, как робот. Даже Фернанда удивилась, а Вирхиния так в осадок выпала. В конце концов, Амадо ушёл.
— Ты дура, — прямо сказала Фэр. — Упустила парня. Кому ты теперь нужна, кузина? Тебе поздно выбирать. Бери, что само в руки идёт. Ведь Амадо не смущает пузо и отсутствие у тебя мозгов. Где ты ещё найдёшь такого лоха?
— Когда ты разведёшься с моим Джерри, он женится на мне, потому что у нас будет лялечка, — Вирхиния напоминала зомби, бормоча одно и то же.
— И не мечтай! Джерри — мой! — расстреляла её глазами Фернанда. — Могла бы у Амадо денег занять, чтобы расплатиться с долгами. Он же банкир, оформил бы тебе кредит.
— Заткнись, дура! Или я тебя пришибушечки! Я уговорю мамусика продать акции, которые она от папуси в наследство заграбастала. Вот мы и расплатимся.
— Фу, как противно тебя слушать! Этот сленг звучит отвратно, — Фэр не сдавалась. Ей было в кайф глумиться над Вирхинией.
— А ты — тварь бесплодная, вот и бесишься! Ты завидуешь моему пузику!
— О, да! Прям вся обзавидовалась твоей печальной участи никому ненужной матери-одиночки, — Фернанда показала язык.
Тут они умолкли — со двора раздался вопль: «А-а-а-а!».
— По-моему это мамусик, — сказала Вирхиния. По-утиному переваливаясь и выпячивая ещё отсутствующий живот, она направилась к двери. Фэр — следом.
И точно. Во дворе тётя Фели организовала бои без правил — она скандалила с доньей Раймундой, их соседкой.
В одной руке донья Раймунда, женщина необъятная, держала коляску с внуком (он верещал хуже Банши, предвестницы смерти), а в другой — куриную ножку-гриль. Этой ножкой она махала перед тётей Фели.
— И как тебе не стыдно, Фелисидад, старая ты карга?! — горланила донья Раймунда. — Такое мне и в кошмарах не снилось! А мой внук теперь станет заикой!
— Вот уж хватит тебе выдумывать, Раймунда, — тётя Фели мастерски уворачивалась от окорочка, — У тех, кто врёт и сплетничает, нос вырастает до колен и мешает ходить. А твой внук орёт день и ночь. Скорее это мы станем заиками.
— Не смей клеветать на моего Сандрито, старая извращенка! — перепутав руки, донья Раймунда пихнула тётю коляской. От этого Сандрито завыл ещё сильнее.
— Мамусик, чего у вас случилось? — Вирхиния встала на пороге. Приблизиться не рискнула, уж очень злобно донья Раймунда выглядела.
Фэр, нагло кузину отодвинув, вышла из дома.
— Не смей меня трогать! Ты убьёшь мою лялечку, завистница! — закудахтала Вирхиния.
Фернанду слово «лялечка» всегда бесило, она еле удержалась от пинка.
— Тётя Фели, чего вы тут устроили? — переключилась Фэр на тётю.
— Я-то как раз ничего! Это всё она! — наябедничала тётя Фели на донью Раймунду. — У этой женщины не все дома! Стояла я себе преспокойно на улице, как вдруг на меня, прям из окна, вылетел куриный окорочок с рисом и подливкой! Я еле увернулась.
— Потому что ты, старая кляча, развратничала под моими окнами! — донья Раймунда, обсосав куриную косточку, швырнула её в тётю. Но та ловко присела. Косточка угодила в астронома Эрнесто Лареа, их соседа, что проходил мимо.
— Хулиганьё! — выпалил мужчина, запустив косточкой обратно в донью Раймунду. Не попал. И смотался, прижимая к груди телескоп, лишь пятки засверкали.
— Что-что? Как это развратничала? — удивилась Вирхиния. — Мамусик и развратничала?
— Именно так! — тройной подбородок доньи Раймунды шевелился от негодования. — Она стояла у меня под окнами с каким-то подозрительным типом. И вы представляете, они хихикали! И этот разврат видел мой внук, который сидел на детском стульчике у окна. Теперь он станет заикой! Она развратила моего мальчика!
— Мамусик, ты что, женишка подцепила? — изумилась Вирхиния. — Ты уже старушечка для таких вещичек.
— Нет уж, это ты старуха, Мария Вирхиния Сантойя! — рявкнула тётя Фели. — Знаешь почему? Потому что сама себя объявила старухой. И да, в свои двадцать шесть ты старая. А я в свои сорок девять молодая. Возраст — это состояние души, остальное — детали. А ты, клюшка, — переключилась тётя Фели на донью Раймунду, — завидуй молча.
Растолкав всех, она вломилась в дом.
— Не, вы видели, а? Какой разврат, уму непостижимо! — донья Раймунда сгребла коляску в охапку. — Испортила ребёнка и радуется. Хихикать на улице! С мужчиной! Под окном, где живёт невинное дитя! Старая дура! Ведь однажды Сандрито начнёт разговаривать и спросит: «Бабушка, а чем это занималась вон та старуха у нас под окнами, когда я был маленький?». И надо будет что-то объяснять! Эта карга хочет, чтобы мы жили с наглухо зашторенными окнами, без лучика солнца. Размечталась! Пойдём, мой мальчик, дома нас ждёт любимый холодильник с разными вкусностями.
— Чегошечки ты лыбишься? — взбрыкнула Вирхиния, когда соседка утопала. — Чего туточки смешного? Только не говори, что ты поддерживаешь мамусю!
— А в чём тётя Фели не права? — задала Фэр встречный вопрос. — Эта ханжа совсем ополоумела со своим внуком. А тётя ещё фору даст любой молодухе, — она зашла в дом, опять нарочно толкнув Вирхинию.
— Ты, хорош пихаться! У меня домик в животике для моей лялечки! — осклабилась Вирхиния. — Этого мне только не хватало, чтобы моя мать, моя родная мать, вышла замуж раньше меня! И поди ведь отхватит себе кого покруче. До чего же наглыми бывают людишечки! В любую щёлочку пролезут! А я в это времечко, несчастненькая, брошенная у алтарюшечки беременюшечка! Никто обо мне не думает! — наигранно всхлипнув, Вирхиния тоже покинула двор.
