Виситасьон ответить не успела, хотя кулаки сжала, — в лавку вошли мужчина и женщина в огромных фартуках — родители Крус. Открыв дверь, они увидели разгром и ахнули, а потом задали трёпку обеим девицам. Крус отправили домой, грозясь выпороть хворостиной, а Виситасьон выставили на улицу и захлопнули дверь ей в нос.

— Как же я поплыву на корабле, я ведь вся растрепана?! — ныла она, сидя на пороге закрытой колбасной. — Какая невоспитанность! Семейка грубиянов! Выгнали меня, Виситасьон де Видаль! Выкинули, как хлам, и даже не извинились за свою дочь! Какие злые люди!

Данте не знал, смеяться или крутить у виска пальцем.

— Кажется, я чего-то не понимаю в этой жизни, — молвила Октавия, глядя на помятую Виситасьон, что стряхивала грязь с юбки. — Девушка благородного происхождения дерётся за мужчину, катаясь в пыли, как собака. Вопиющее неуважение к себе! И мой сын на ней женился! — она, негодуя, оттопырила нижнюю губу. — Ни один мужчина не стоит такого унижения. Это они должны за нас драться! Я смотрю, тебе весело, — осудила она ухмылку Данте. — Тоже любишь, когда женщины из-за тебя дерутся?

Он лишь фыркнул. Единственная женщина, которая его интересовала — Эстелла однажды тоже подралась из-за него с родной сестрой. И она была великолепна в этой неистовой ревности! Но они любили друг друга, а у Виситасьон с этим мужчиной по кличке Барракуда отношения далеки от любви истинной.

За размышлениями Данте чуть не отстал от Октавии — та уже летела за Виситасьон, которая, прикрыв шляпкой остатки причёски, шла по тротуару и волокла свой баул. Но путь её лежал не домой. Пробравшись сквозь насаждения араукарий [2], она явилась на причал — вздумала догнать уже отплывающий фрегат Барракуды с красно-чёрными парусами.

Виситасьон долго бежала по берегу и махала руками, крича: «Подождите меня! Это же я! Стойте! Ты обещал взять меня с собой, Иберио! Как же так?». Но фрегат, издевательски загудев, уплыл без неё.

Грасиэла только руками всплеснула, через пару часов найдя хозяйку в спальне на кровати, побитую, зарёванную и в драном платье.

— Вы где были-то? Вас что, лошадь сшибла? — распричиталась она.

— Вроде того. Эта лошадь по кличке Крус, дочка хозяев колбасной лавки. Жаль, что я не повыдёргивала ей все копыта, — мрачно сказала Виситасьон и спрятала лицо в подушку.

— Так вы видели своего разбойника?

— Видела. С ней и видела. Из-за этой паскуды я не смогла уплыть с ним. Даже рассказать главное не успела. О том, что он скоро станет папой.

Грасиэла выронила из рук стопку отглаженного постельного белья.

— Что вы сказали, сеньорита?

— Что слышала. Я беременна. А Иберио ничего не знает, потому что я хотела сделать ему сюрприз, рассказать после того, как корабль отплывёт от берега. Это дочка колбасника во всём виновата! Надо было сжечь её лавку вместе с ней! — она застучала кулаками по перине. — Если отец узнает о ребёнке, он меня убьёт! А маме не поможет ни одна нюхательная соль! — и она зарыдала.

— Кажется, нам пора вновь перемещаться, — услышал Данте голос Октавии. Она вынула часы Риллеу — прокрутила дважды. — 18 августа 1756 год, поместье де Видаль в Мендосе! — сказала Октавия, и их с Данте снова заглотила дымка времени.

Комментарий к Глава 22. Барракуда

[1] ВЕСТ-ИНДИЯ — историческое название островов Карибского моря, в том числе Карибских островов, Багамских островов и островов в водах Мексиканского залива.

[2] АРАУКАРИЯ— хвойное дерево, чилийская сосна. Растёт в Чили и Аргентине.

========== Глава 23. Дочь корсара ==========

Городок Мендоса, куда они попали, напомнил Данте «Лас Бестиас». Раскидистые поля без конца и края, что утопали в фиолетово-апельсиновом горизонте. Домики-асотеи с плоскими крышами, тесные, но уютные лавочки торговцев, маленькая белая церквушка и люди простые и приветливые. Женщины в чепцах, мантильях и нанковых платьях, блузах и фартуках затыкали юбки за бедра, распускали волосы, а в руках носили плетёные корзины. Мужчины в холщовых штанах и рубахах, бородатые, с мачете и кинжалами, в шляпах и пончо, рубили дрова, скакали на лошадях и охотились на дичь.

У Данте сердце защемило от желания вновь ощутить себя частью мира. Оседлать Алмаза и помчаться по зелёному полю навстречу солнцу — золотому блюду, утопающему в горизонте.

Домик с крышей-асотеей и деревянными столами во дворе — обычными досками, положенными на козлы — именовался эстансией «Ла Роса». В саду у цветочных клумб возились девушки-батрачки в передниках и бродили утки и куры, а у порога стояли две женщины. Одну Данте узнал — то была Грасиэла, служанка Виситасьон. Одетая в крестьянское платье, фартук и соломенную шляпу, она держала в руках младенца, закутанного в одеяло. Ребёнок не издавал ни звука. Вероятно, он спал.

Другая женщина походила на цыганку — множество цветных шалей скрывали её фигуру. Из-под них торчала ярко-красная юбка. Увешанная бусами, смуглая, с непокрытой чернявой головой, выглядела она немолодо. И силу, исходящую от неё, Данте ощутил мгновенно. Ведьма?

Октавия хотела было подойти ближе, и он резко дёрнул её за локоть.

— Стой!

— Что? — не поняла она.

— Эта женщина, цыганка — маг. Я чувствую её силу, — шепнул он. — Вдруг она сможет нас увидеть?

— Это Нуна, тётка Эу, — спокойно объяснила Октавия. — Не знаю, маг она или просто знахарка, но, благодаря ей, я сейчас и общаюсь с тобой.

— А что она здесь делает?

— После того как Эу пропала, Нуна ушла из города. Она бродяжничала до смерти, выдавая себя за цыганку. Уж не знаю зачем, я не жила в те времена. И больше никогда её не видела.

— Сеньорита уснула. Роды тяжёлые были, она так устала, — пожаловалась Грасиэла. — Отец написал ей письмо, требует немедленно возвращаться — он подыскал сеньорите жениха. Бедная сеньорита Виситасьон! Она так страдала, любя этого головореза Барракуду! А теперь ей навязывают жениха, который ей не нужен. Он из очень богатой семьи…

— Она полюбит своего мужа, — промолвила Нуна сочным голосом.

— Дай-то Бог! — Грасиэла мягко качала ребёнка на руках.

— Судьба каждого написана высшими силами, — мрачно продолжила Нуна. — А я читаю будущее, даже не глядя на человека. Вот ты, например, Грасиэла, однажды станешь править в месте, куда стекаются заблудшие души, не нашедшие покоя в миру. А хозяйка твоя полюбит своего мужа. Будет счастлива она в браке, если новых глупостей не натворит.

— Да как их не натворить-то? — вздохнула Грасиэла. — Теперь есть эта девочка, — она кивком указала на младенца. — А сеньорита не может вернуться домой с новорождённой. Для всех она невинна и уехала в эту глушь, в поместье, по рекомендации лекаря. Так что с ребёнком нам придётся расстаться. Сеньорита так плакала перед родами, а как родила, велела мне унести девочку и не показывать ей. Я должна найти для неё хорошее место…

— Отнеси её в церковь Святой Марии де ла Пьедад, она там, в левой стороне города. Монахини найдут ей дом. А хозяйке отдай вот это, — Нуна сунула в ладонь Грасиэлы пузырёк с травяно-зелёным содержимым.

— Что это?

— Снадобье, которое заставит любого мужчину поверить в невинность женщины. Его стоит выпить перед брачной ночью, если хозяйка твоя пожелает сохранить доброе имя. Но у каждой хитрости своя цена, — предостерегла Нуна сурово. — Родит она лишь одного ребёнка. Все последующие умрут, и сколько раз она родит, стольких детей и похоронит.

— Это же чудовищно! — воскликнула шокированная служанка.

— Выбор за ней. Она может и не пить снадобье, — фыркнула Нуна. — Если, конечно, согласна на вечный позор и отлучение от общества и церкви, когда муж вернёт её родителям, как порченный товар.

И она переключила внимание на младенца в руках Грасиэлы. Сдвинув одеяльце, ткнула ребёнка пальцем в лоб.

— Эту девочку ждёт необычная судьба. Она потеряет свой дом дважды, и обретёт его в новой ипостаси, — Нуна вдруг уставилась на Данте и Октавию, что стояли за грушевым деревом. Данте готов был поклясться: она видит их. — У меня есть подарок и для этой девочки. Сила, которая ей понадобится однажды. Позволь, — Нуна взяла ребёнка и уложила на деревянный стол-доску. Вынула из котомки пузырёк с блестящим порошком и стилет.