Октавия помотала головой, стряхивая со щёк слёзы, а Леопольдо, весь багровый от ярости, крепко сжал её плечо.

Лоида тем временем подошла к всхлипывающей на соломе Игнасии и, схватив её за волосы, протащила по деревянному полу, вырывая шпильки из причёски.

— А ты, дрянь, убирайся из моего дома! — крикнула она. Голос у Лоиды был грубый и властный; полная, но ни капли не женственная, она напоминала конвоира в платье.

— Но, бабушка, вы не можете так со мной поступить, — запричитала Игнасия жалобно.

— Пошла вон! — Лоида пихнула её каблуком, и Игнасия уткнулась лицом в пол. — Ты опозорила мой дом! Отдалась грязному мужику, неграмотному слуге, прямо в конюшне, как бордельная девка! У любой прачки больше чести, чем у тебя! Ты взяла пример со своей сестры! Но Софию от моего наказания спасла любовь Абеля де Чендо-и-Сантильяно. Он вовремя посватался к ней. И она принесёт пользу нашей семье. Ради того, чтобы Абель не вернул Софию назад после брачной ночи, я даже спрячу гордость и научу её маленькой хитрости, благодаря которой ни один мужчина не догадается, что она — порченный товар. Но на тебе пора ставить крест, ведь никто не позарится на такую уродину! Ты не сможешь искупить свою вину! — подняв с земли шаль Игнасии, Лоида бросила её внучке в лицо. — Выметайся из моего дома, потаскуха! Чтобы глаза мои тебя не видели!

— Бабушка, но куда же я пойду? — размазав по лицу слёзы вперемешку с грязью и кровью (у Игнасии была рассечена губа), девушка закуталась в шаль.

— Например, в бордель. Это единственное место, куда тебя возьмут. Ты больше ни на что неспособна!

— Бабушка, вы не можете выгнать Игнасию, — встряла Октавия — Леопольдо заботливо промокал ссадину на её щеке платком (Лоида оцарапала её перстнем, когда дала оплеуху). — Это дом наших родителей! Мы все втроём — наследницы мамы и папы!

— Закрой рот, — отбрила Лоида. — Ты и твои сёстры пошли в свою проклятую мамашу, которая сдохла как шавка, и поделом ей. После её смерти я выкупила этот дом, ведь его хотели продать с торгов, когда ваш отец чуть не разорил Национальный банк. Именно я, вдова Мендисабаль, герцогиня Буэнавентура, подняла с колен и банк, и этот замок, и я решаю, кому здесь жить, а кому нет. Бесполезным девкам, которые ложатся под конюхов, тут не место.

— Бабушка, позвольте ей хотя бы вещи собрать, — сказала Октавия, а Игнасия, схватив Лоиду за юбку, начала ползать на коленях, рыдая и бормоча: «Бабушка, простите меня, не выгоняйте меня! Я больше не буду!».

— Все её вещи куплены на мои деньги, — мольбы Игнасии бабушка проигнорировала. — Пусть уходит в чём есть! Отныне я запрещаю ей переступать порог замка Мендисабаль, от меня она даже краюшку хлеба не получит! И если я услышу, как кто-то из вас произносит её имя, я вырву ему язык! Отныне у меня только две внучки, а Игнасия мертва и похоронена! — с брезгливой гримасой она перешагнула через Игнасию и покинула конюшню.

Октавия долго не колебалась, решив забрать сестру в дом Леопольдо, где ей теперь предстояло жить. Леопольдо был недоволен, но промолчал, лицом выразив своё отношение к этой идее. Свадьба тем временем продолжалась, и София с Абелем приступили к разрезанию праздничного торта, огромного, в человеческий рост высотой. Но Октавия и Леопольдо вместе с Игнасией загрузились в карету и уехали. Данте устремился за ними, и, когда молодожёны прибыли ко дворцу Фонтанарес де Арнау, Октавия птицу заметила. Она поманила его к себе, и Данте сел на её руку, когтями сделав затяжки на шёлковых перчатках.

— Это же птица моего брата! — догадался Леопольдо. — Что она тут делает? Вроде бы она должна быть дома, в клетке. Мама не стала выпускать её на волю, когда мой брат…

— А где, кстати, Ландольфо? — прервала Октавия. — Что-то я давно его не видела, и на нашей свадьбе он отсутствовал.

— Он уехал учиться в Европу. Возможно, никогда не вернётся, — ответил Леопольдо. По его нервному тону стало очевидно — он что-то не договаривает.

— А ваш отец?

— Ох, идёмте в дом, милая! Нужно разместить Игнасию в комнате для гостей. К счастью, мама осталась на свадьбе, надеюсь, мы успеем подготовиться к её возвращению. Боюсь, она не будет рада вашей сестре. У мамы такой тяжёлый характер! — Леопольдо прикинулся, что не услышал вопроса о Ладислао.

— Не тяжелее, чем у моей бабушки, уверяю вас, — фыркнула Октавия. — Стыдно даже вспоминать эту безобразную сцену с Игнасией, свидетелями которой мы стали. Бабушка называет меня и моих сестёр позором семьи, а сама устроила сегодня балаган. Хорошо, что ни гости, ни ваша мать, ни София с Абелем не видели этого. Идёмте, дорогая, — она помогла сестре выбраться из кареты. Та, кутаясь в шаль, продолжала хлюпать носом.

Как только они вошли в дом, Данте сел на каминную полку, сбив крыльями фарфоровую статуэтку и хрустальный стакан. Леопольдо, велев Джеральдине помочь Игнасии разместиться в гостевой спальне, задержал Октавию (та жаждала поговорить с сестрой наедине).

— Постойте, милая, я должен вам что-то сказать. Вы теперь часть нашей семьи и всё равно узнаете…

— Леопольдо, вы меня пугаете. Неужели моё предчувствие верно и что-то случилось с вашим братом?

— Не с братом, Ландольфо уехал, я же говорил, — он уложил руки девушке на плечи, но её взгляда попытался избежать. — Дело в том, что мой отец… он… он умер.

— То есть как умер? Когда? — Октавия рот открыла.

— Вчера утром. Очень внезапно, уснул и не проснулся, — выдохнул Леопольдо. — Поэтому его не было на свадьбе. Я не сказал, чтобы не портить вам настроение, и не хотел откровенничать при Игнасии. Да и мама запретила об этом распространяться, пока свадьба не закончится, — пояснил он виновато, когда выражение лица Октавии сменилось с обеспокоенного на гневное. Она быстро отпрянула от мужа.

— Как вы могли такое сделать?! Это же ваш отец! Он умер только вчера, а вы гуляли на свадьбе, веселились, танцевали?! Уму непостижимо! Вы обязаны были сообщить об этом! Мы бы перенесли свадьбу! А то, что вы сделали — это гадко! Это неуважение к памяти вашего отца!

— Мама так ругалась вчера, — пробормотал Леопольдо, разглядывая собственные туфли. — Она не плакала, зато обвиняла отца, что он умер не вовремя. Мама не хотела переносить свадьбу даже на день.

— Потому что она мечтает увидеть вас во главе Национального банка, — прямо сказала Октавия, и Леопольдо замер. — Не пугайтесь, а то вы похожи на мышь при встрече с кошкой. Я вас не съем. Но смиритесь, вы женились отнюдь не на дуре. Я давно обо всём догадалась. Если бы не Абель, вы выбрали бы Софию, но я разочарую и вас, и вашу мать — вы никогда не возглавите Национальный банк. Во-первых, это наследство Софии, и управлять им однажды станет Абель, если, конечно, не решит продать его. Во-вторых, бабушка, пока жива, не пустит туда никого. Она и отца лишила акций, он занимает должность председателя совета банка только формально, но всем правит бабушка. Она хозяйка банка, и будет ею до смерти. А умирать она не собирается. Я же получу в наследство лишь деньги и несколько земельных участков. Вы напрасно женились на мне, Леопольдо, — добила она мрачно. — Искалечили себе жизнь ради пустых надежд вашей матери.

— Не говорите так, Октавия, это неправда! — он обнял девушку сзади за плечи. — Я женился на вас по любви, и планы мамы не имеют отношения к моим чувствам. Я никогда не хотел жениться на Софии и сделал всё для этого. Вы же знаете, это я поспособствовал её браку с Абелем. Прошу вас, Октавия, поверьте мне и давайте не будем ругаться. Сегодня день нашей свадьбы, наша первая брачная ночь…

— Вы серьёзно? — Октавия дёрнула плечами, сбрасывая его руки. — Брачная ночь в такой момент? А позвольте спросить, где сейчас находится тело вашего отца, и когда будут похороны?

— Он наверху, в одной из спален. Мама завтра объявит о его кончине.

— И вы хотите, чтобы я думала о брачной ночи, пока в семье горе, а за стенкой лежит труп? Вы издеваетесь? Я была о вас лучшего мнения, Леопольдо!

— Но, милая…

— Не надо называть меня «милой», вас это не спасёт. Вы меня разочаровали! Умер ваш отец, а вы веселитесь! Это отвратительно! Пойду к сестре. И запомните, сегодня мы будем спать раздельно.