– Пра, это кто же такая красавица? В первый раз у вас вижу этот цветок.

– Так и немудрено. Ты сколько у нас уже не был?

– Лет пять… Или шесть.

– Вот, это и есть наша Светланка. Дочь Быкова, к которому вы приехали.

– Так она же была тогда девочкой…

– Да, – усмехнулась Пра. – А я тебе о чем в прошлый раз сказала? Вырос олененок. Теперь ей семнадцать. Заневестилась. Замуж надо выдавать за хорошего человека, не то татары украдут, – снова посетовала Елена Оттобальдовна. – Я уж говорила Георгию Васильевичу. Но он и слышать не хочет. Говорит, что сначала учиться пусть едет. Она училась уже в московской гимназии, и даже три года в институте благородных девиц. Но потом революция, и отец вовремя увез ее сюда, спрятал от лиха. Сам стал ее учить. Она очень образована для своих лет. Знает три языка, разбирается в русской и зарубежной литературе. И даже сама пишет стихи.

– Ну? – усмехнулся Миллер. – У вас тут, куда ни плюнь – всюду одни поэты.

– А что ты хотел, Александр? – Земля у нас такая – Киммерия. Она других не держит, – рассмеялась Пра.

– Ну, и зачем ей еще учиться, раз такая умная?

– Вот отец ее считает иначе. Что она должна еще обучиться на какую-то специальность.

– Све-ее-ет, Светочка! – крикнула Пра. – Ну, выйди к нам. Познакомься с нашими гостями.

Светлана появилась в дверном проеме.

– Это доктор Александр Миллер. Ты, наверное, и не помнишь его. Он давно к нам приезжал, – представила Пра Сашку. При этом шельмец Сашка привстал из-за стола и галантно поклонился. – А этого красавца зовут Андрей Кольцов. Он тоже доктор, хирург. – Андрей, стараясь не смотреть на девушку, тоже кивнул. Но гораздо суше, чем хотел. И при этом покраснел.

Светлана тоже смутилась, а после улыбнулась.

– Ну, а эту девицу-красавицу зовут у нас Светочкой Быковой, – нежно представила ее Пра.

Девушка качнулась на каблучках и, красиво развернувшись, скрылась на кухне.

– А Максимилиан где? – спросил Александр.

– Он этюд пишет возле пляжа. Света часто рядом с ним бывает. Любит смотреть на его краски, кисти. Она у нас и в спектаклях принимает участие. Только сейчас народу почти нет. Для кого играть? Но, может, мы все равно на днях устроим представление. А может, еще в июне народ подтянется.

– Как я обожаю ваши спектакли, – рассмеялся Сашка, уплетая горячие, жидкие щи. – Он посмотрел на Андрея. – Андрюха, а ты чего не ешь?

– А он онемел от нашей Светки, – лукаво произнесла Пра.

– Ну, вот еще, – совсем по-мальчишески проворчал Андрей и вновь покраснел до корней русых волос.

За столом раздался дружный смех. Хохотал Сашка, Пра и еще какая-то женщина, присевшая к обеденному столу. Андрей ел щи и хмурился, пряча улыбку. Потом, не выдержав, фыркнул:

– Ну, что вы, в самом деле! Дайте мне поесть.

– Да, – театрально заявила Пра. – Дайте же человеку поесть.

И все снова дружно рассмеялись.

После обеда он всюду искал ее глазами, но ее нигде не было. Похоже, она ушла из дома Волошиных.

«Где же она?» – напряженно думал Кольцов, озираясь по сторонам.

– Андрей, пойдем к Максу. Он, наверное, новый этюд ваяет возле скал.

Андрей пошел вслед за Миллером. Они шли минут пятнадцать, прежде чем увидели знакомую полную фигуру Волошина, одетую в свой обычный хитон. На кудрявой голове «Зевса» теперь красовалась широкополая темная шляпа. Макс, задумавшись, стоял возле полотна, подперев кулаком щеку. Но, главным было другое: в свете склоняющегося к закату солнца, рядом с ним стояла ОНА. Светлана… И, опустив русую голову, чертила носком туфельки круги на песке.

– О, гляди-ка. Вон она, дочка Быкова. Ох, и хороша!

Андрей тут же разозлился на Миллера. Это был его первый укол ревности. Они подошли ближе. Светлана вздрогнула и, взмахнув длинными прямыми ресницами, посмотрела Андрею в глаза. И впервые их взгляды встретились и словно застыли друг на друге. И тут же, оба смутились, спохватившись, будто обожглись. Он впервые так близко увидел ее милое девичье, юное и нежное лицо. Оно будто светилось изнутри. Матовый цвет кожи был разбавлен легким румянцем загара. Карие глаза, похожие на глаза испуганного оленя, казались огромными и блестящими. И еще они удивительно отливали синевой. Сначала он не осознал, откуда в них плещется эта синь? А потом, приглядевшись, понял – синевой отливали белки ее чистых глаз. В них таилось что-то восточное. Светлана походила ликом и статью на персидскую княжну. Еще тогда Андрей подумал, что есть в ее облике что-то татарское или еврейское. Какая-то восточная нота. Рот казался маленьким, но удивительно сочным и нежным. Он был так хорош, что ему тут же подумалось о том, как легко ее будет целовать в такие маленькие губы… И мысли об этом поцелуе отчего-то сразу заставили сердце биться чаще. Кровь бросилась ему в голову. И не только… Он растерялся и отвернулся, чтобы скрыть очевидное.

Хороши были и ее темные брови и русые, густые волосы с пепельным отливом. Они красиво рассыпались по плечам и спине. Пока она усиленно делала вид, что смотрит на этюд Макса, Андрей исподволь рассматривал ее нежную шею, переходящую в довольно пышную грудь. Для семнадцатилетней девицы у Светланы была, пожалуй, слишком развитая грудь. От порывов морского ветра тонкий батист прижимался к трепетной коже, выделяя даже сквозь белье маленькие соски ее упругих грудей.

– Нет, сегодня я что-то не в настроении, – тонким голосом, театрально произнес Макс. – Да и солнце уже клонится к закату. Пошли домой и выпьем лучше вина.

Все пошли к дому Волошиных. Светлана вышагивала рядом с Максом, помогая ему нести за ремешок этюдник. Они чуть отделились от Андрея и Сашки, оказавшись впереди.

– Какая хорошенькая и аппетитная девица, – восхитился Сашка, глядя Светлане вслед. – Как думаешь, может, мне приударить за ней?

При этом он посмотрел Андрею в лицо.

– По-оо-нял! – рассмеялся он. – Я все понял. Не знал, доктор Кольцов, что вы умеете смотреть эдаким крокодилом. – Он снова хохотал. – Я еще там, за обедом, все понял. А потому ретируюсь. Рискую быть съеденным на ужин. На мой век девушек хватит…

Яркое Коктебельское солнце уже клонилось к закату. Нагретая за день терраса пахла теплым пыльным деревом и степным разнотравьем. Вся честная компания пила на террасе вино. Помимо бутылки ароматного ялтинского, которое прихватил Сашка, пили вино из большого глиняного кувшина. Макс и Пра шутили и перепирались в своей обычной манере. При этом огромный и такой взрослый, и умный Макс разговаривал с собственной матерью голосом маленького шаловливого мальчика. Вначале Кольцов дивился чудачеству матери и сына. А после, все более вникая в их игру, и пьянея от лета, солнца, от коктебельского ветра, от добрых, милых и невероятно талантливых людей, от близости Светланы, с каждым мгновением делался все счастливее. И вся боль, которая слишком долго лежала ледяным комом где-то в середине его груди, вдруг сдвинулась с места и начала постепенно таять. Ему казалось, что он даже дышал теперь иначе. Легкие пропускали свежий воздух настолько полно, что он захлебывался порой от новизны этого ощущения.

Андрей сидел за столом почти напротив Светланы и искоса поглядывал на девушку. Она опьянела довольно быстро, лишь от одного, небольшого бокала терпкого вина. Лицо ее разрумянилось, глаза еще сильнее увлажнились, а губы, ее пленительные губы, чуть приоткрылись в нежной и какой-то невероятно доверчивой улыбке. Всякий раз, как только Андрей пересекался с ней взглядом, его обжигала горячая волна. Ему жутко хотелось, отодвинуть всех и сесть с ней рядом, взять в свои руки ее пухлые ладошки. Он знал, что именно сегодня он поцелует ее. Он ждал лишь вечера и удобного момента. «Интересно, какая она на вкус?» – думал он. И эти мысли не давали ему покоя.

Потом Макс декламировал собственные стихи. Они казались Андрею античными одами. А после довольно долго и нудно читал какие-то невероятно грустные поэмы один бледный юный поэт. Потом снова все шутили и смялись.