– Что вы, – еще больше смутился Андрей. – Мы люди аскетичные, ко многим трудностям привычны.

Она сухо кивнула и продолжила:

– Комнаты у нас плохие, кровати никуда не годятся, удобств никаких. Так что – смотрите сами…

Впоследствии Кольцов узнал, что в это самое время Максимилиан Волошин прятал в своем доме нескольких белогвардейских офицеров от ЧК. Точно так, как когда-то прятал у себя и красных от белого террора. Это было смутное и тяжелое время.

Дорогие читатели, само время – революции, гражданской войны и первых лет нового Советского государства в нашем романе проходят лишь необходимым фоном, неким антуражем, на переднем плане которого автор пожелал рассказать вам об удивительной истории человеческой любви и страсти. А времена? Что ж… Мы их не выбираем. А может, и выбираем, как некий набор уроков, которые должна пережить каждая душа на очередном витке воплощения.

Итак…

В этот вечер Макс не вышел к своим гостям. Он уже задремал, и его не стали будить. Елена Оттобальдовна постелила друзьям в одной из небольших комнат, на первом этаже огромного дома, любезно пожелала спокойной ночи и удалилась.

– Какой огромный дом, – подивился Андрей.

– Угу, – отозвался Сашка. – Насколько я помню, здесь больше двадцати гостевых комнат. Макс их называет «палубами». А планировка такова, что все комнаты можно обойти, переходя из одной в другую, и при этом, не выходя во двор. Домина этот имеет три уровня, а венчает его так называемая вышка или смотровая палуба. Именно на ней, между прочим, сам Горький читал свою «Песнь о Соколе». Да, много кто из литераторов читали свои произведения…

– Ого! – подивился Андрей.

– Это сейчас народу мало. А бывали времена, когда весь дом гудел от гостей как улей. Даже в своих покоях Макс селил гостей.

Андрей удивленно покачал головой.

– Видно, радушный хозяин.

– У, Макс – необыкновенный человечище. Глыба, а не человек. И таланта необыкновенного. Завтра увидишь его, – Миллер едва подавил зевоту. – Давай спать, Андрюха. Устал я после качки.

Андрей и Сашка спали крепко. Из окна дул коктебельский ветер – смесь степной полыни и морской соли. И под этот аромат Морфей крепко кружил им головы. Проснулись они от странных звуков. Это Елена Оттобальдовна, трубя в жестяной рожок, призывала всех на завтрак.

– О, ё-мое! Вот мы дрыхнуть горазды, просыпайся, Андрюша. Обормотов на завтрак зовут.

– Неудобно как-то. Им самим есть нечего, – потирая глаза, отвечал Андрей.

– А мы и не с пустыми руками. У меня в портфеле еще бутылка вина и хамса с барабулей.

– О, а я думал, что мы еще тогда все съели, – рассмеялся Андрей.

– Нет, друг мой Кольцов, я очень запасливый человек, – шутовски заявил Миллер. – Тем паче знал, что с пустыми руками к Волошиным ехать неприлично. А после завтрака скинемся еще деньжатами в общую кассу – все им веселее будет таких нахлебников держать.

– Конечно, деньги у меня есть, – согласился Андрей.

Наскоро умывшись, они вышли на террасу. За длинным деревянным столом их встретил сам Макс, Елена Оттобальдовна, один молчаливый молодой поэт и две женщины.

Позднее много раз в жизни Андрей вспоминал эту, самую первую встречу с Волошиным, и всякий раз у него на губах появлялась добрая и тихая улыбка.

Волошин поднялся к гостям и обнял каждого. Это был невысокий, довольно корпулентный мужчина с широкими, прямыми плечами, мощной, почти бычьей грудью, крупной лохматой головой и лицом аристократа. Андрей сразу подумал, что облик Максимилиана напоминает ему черты древнегреческого Зевса. Одет Волошин был в длинную, ниже колен рубаху из холста, с вышивкой на шее, на русых кудрявых волосах красовался венок из дикой полыни. Он был очень обходителен в общении и даже, пожалуй, чуточку манерен. В нем сочетались признаки светского льва с парижским жеманством, античная монументальность и в то же время, желание казаться эдаким русским мужиком.

Позднее, уже в Москве, Андрей с нескрываемым интересом перечитал многие стихи Волошина. И они, как не странно, понравились ему. В них тоже хватало античности и манер. Но некоторые из его творений показались тогда Андрею почти бунтарскими.

На носу у Макса красовалось пенсне. Сквозь него он и рассматривал новых гостей. И взгляд его выражал собой крайнюю степень радушия. Было в этом близоруком взгляде нечто милое, чуть ли не беспомощное, подкупающее своей безмерной добротой.

На столе стоял чугунок с горячим супом. Правда, суп тот был жидок – в нем было мало крупы. И хлеба на столе тоже не лежало вдоволь. Сашка достал сверток с хамсой и барабулей. И вся честная компания обрадовалась такому щедрому подарку. А крымское вино вообще все приняли на ура. За столом вспоминали многих знакомых. К Елене Оттобальдовне все обращались не по имени отчеству, а называя ее "Пра".

Андрей немало подивился, узнав, что Александр Миллер, лор-врач из Серпухова хорошо знаком со многими поэтами, писателями и художниками, гостившими здесь еще до лихолетья революционных дней. Они разговаривали об Эфронах, особенно о Лиле Эфрон. Марине Цветаевой, ее сестре и прочих знаменитостях, чьи фамилии были у Андрея на слуху, но ни с кем из них он не был знаком лично.

С террасы был виден весь Коктебель. Слева – мягкие и далекие очертания холмов, справа – скалистая горная гряда Карадага. Степной ветер трепал русые волосы Андрея.

– Так вы говорите, что вам нужен Георгий Васильевич? – услышал Андрей сквозь пелену задумчивости властный голос Пра. – Он в отъезде, в Москве.

– Ой, как же так! – схватился за голову Сашка. – Нам он нужен позарез. У Андрея флейта раскололась. Надо бы заклеить. Редкий инструмент.

– Ну, чего ты заохал? Вернется он дней через пять. Дождетесь. К нам каждый день дочка его приходит, Светлана. Хорошая девушка. Она за Максом таскается по пляжу и Карадагу. Живопись любит. И мне по хозяйству помогает.

Миллер немного задумался:

– Помню-помню я его дочурку маленькую. Славная девочка, кареглазая, тихая такая. Взгляд, как у олененка.

– Угу! – прихлебывая из блюдца травяной чай и грызя сухарик, отвечала Пра: – Такой олененок у нас нынче вырос, что глаз не оторвешь. Того и гляди – абреки или татары уворуют.

После завтрака Андрей и Сашка решили сходить на местный пляж. До прогулки Сашка забежал на кухню к женщинам и отдал Пра двести тысяч новыми[12]. Та сначала замахала руками, а после взяла пачку денег и спрятала ее в широкий карман.

– Крупы куплю, чаю, сахару…

Андрей уже бродил по берегу, рассматривая скалы, когда Сашка вернулся к нему.

– Ну все. Деньги отдал. Через пять дней должен приехать на поезде Быков. Подождем, а?

– Конечно, подождем, – улыбнулся Андрей.

В этот день они еще долго ходили по пляжу, сняв рубахи, и болтали о всяких пустяках, а после прошли даже к подножию Карадага и искупались там в прохладных изумрудных волнах, решив, что завтра пойдут к Карадагу с раннего утра.

Они нарочно тянули время, чтобы не попасть к обеду – обоим было неловко объедать и без того бедствующих хозяев. Коктебель произвел на Андрея удивительное впечатление. Он совсем не был похож на Ялту или любой другой крымский южный город. Здесь все было иначе. Здесь постоянно дул соленый, смешанный с ароматом степных трав и полыни ветер.

Вернулись к дому они далеко за полдень. Пра бросилась к ним навстречу с упреками, что накажет их за отсутствие на обеде. И чтобы они оба живо шли в столовую, ибо там им оставлен обед. Смущаясь, Андрей и Сашка умылись и пошли на террасу. Сели к столу. И вдруг из боковой двери, ведущей к кухне, на террасу выскочила девушка. И ровно в этот момент в сердце Андрея вонзилась невидимая стрела. Девушка смущенно посмотрела на молодых докторов и опустила глаза. Она поставила перед друзьями тарелки с дымящимися щами и ломтями серого хлеба. В первый момент Андрей обратил внимание на ее руки. Они были нежные, ровные, правильной формы и немного пухлые – красивые девичьи руки. И эти самые руки слегка дрожали от волнения и чуть не расплескали щи. Девушка смущенно пожелала им приятного аппетита. Так Андрей впервые услышал ее нежный девичий голос, тот голос, который всю жизнь потом звучал в его голове. Мелькнула темно синяя сатиновая юбочка, открывающая начало крепких икр и тонких, невероятно тонких щиколоток. Все было как в тумане – узкие ступни, облаченные в хорошенькие летние туфельки. Было по всему видно, что девушка любит наряжаться и вообще жуткая кокетка. Все ее движения были столь грациозны и чуточку манерны, что Андрей забыл даже о голоде. Пока она шла к кухне, он успел разглядеть ее тонкую талию, красивую ровную спину и широкие бедра. О, какие бедра были у этой чертовки! Юбка обтягивала довольно внушительную, немного оттопыренную попу. Она была правильной, классической формы. Еще тогда он подумал о том, что именно так выглядят античные Венеры. Девушку нельзя было назвать худенькой. Но все в ее фигуре было так ладно, что он невольно потерял дар речи. Русые локоны живописно рассыпались по круглым плечам. Он плохо рассмотрел ее лицо. Лишь часть нежной щеки, быстрый взгляд огромных карих глаз, нос с небольшой горбинкой, которая не портила ее. И главное грудь – удивительно роскошная и высокая грудь колыхнулась под батистовой, в мелкий цветок кофточкой. Но все это было мельком, быстро. Этого было слишком мало… Ему захотелось встать и пойти вслед за ней на кухню. Голос Сашки вывел его из оцепенения.