* * * И по сей день мама не ведает, Чудо кто сотворил из тех, Не пришедших домой с Победою, И молиться идет за всех. Часть 3 Чудо о неразорвавшейся бомбе Сколько бомб упало в блокаду, Разрушенья неся и смерть? Подсчитать это точно надо, Только надо в виду иметь, Что встречались средь них порою Те, чья внутренность – подвиг тех, Кто в Германии был с войною Не согласен, и часто в цех Приходя, рисковал отважно, Чтоб смертельной беды запал Не сработал. Ах, если б каждый Против смерти вот так вставал!.. * * * Дом соседний был в роли штаба Для домкома. Собранья шли, Жизнь блокадную злую дабы Чуть улучшить. Ведь феврали Пред весной завывают круто, Снег сгребать – леденеет дух. Силы нет. Нет людей. Минута Размышленья… Вдруг сверху — бух! Сквозь разбитые перекрытья Видят люди железный бок. Эту бомбу остановить бы Мог – единственно – русский Бог. Председатель вдруг поднял руку: – Все на месте. И бомба тут. Не волнуйтесь! – сказал с испугу. Позже – шуткою назовут. Смерти с жизнью тонка межа: Бомба встала меж досок прочно, Продырявив три этажа, И саперы в дом едут срочно. Посмотрели: чудней чудес — Нет взрывателя в бомбе этой, Но зато в ней записка есть, А в записке – слова привета. От германских рабочих дар, От фашистов с приставкой «анти». Вы, спасенные, взрыва жар Не познавшие, тихо встаньте. Кто-то там рисковал собой, Чтобы здесь выживали чаще, Чтоб давали порою сбой Механизмы смертей разящих. В том собранье была Анюта… Что тут лишнее говорить? Миновала ее минута Лютой смерти – и надо жить. Часть 4 Чудо о дровах 1 Хорошо у горячей печки Вечерком коротать часы: Чайник дразнится паром млечным, Тени тянут к углам усы… Хорошо, если все спокойно, Нет войны, и довольно дров, И не кажется клей обойный Угощеньем, и прочен кров… Ну а если топить печурку Вовсе нечем – тогда тоска: Леденит одеяла шкурка, Лед куржавится у виска… А откуда дрова возьмутся? Город каменный замолчал, И метели над ним смеются, Битых стекол дробя оскал. Но меж каменных строгих зданий, Что равняли холодный ряд, Затесался дом деревянный — Разберут его и спалят. Целой улице счастье было — Драгоценнейших дров запас! И печурка зимой не стыла. Дом погиб, но соседей спас. Бревна, доски, щепа, фанера — Все пошло, все пустили в ход. Выживающих грела вера: Дом отстроим, пора придет. Станет он не таким, как раньше — Крепче, выше, красивей стать. О военных ночах без фальши Будет многим напоминать. Старый дом, принесенный в жертву, Поглощенный в печах огнем, Все горит в обожженных нервах, Не забыть никогда о нем. 2 Но с растопкой не все так гладко… Мама – с книжкой, ей восемь лет, В книжке – бархатная закладка, От фанеры в буржуйке – свет. Вся согрелась, глаза смежила, Книжка – на пол из тонких рук. Сон приятный, уютный, милый… Не будите! Зачем вокруг Все хлопочут, кричат, волнуясь, Чуть открыла она глаза? – Валя, Валечка, ты проснулась?! — У Анюты бежит слеза И лицо – побелевшей маской: – Слава Господу, ты жива! Угорела: фанера с краской… Как ты, дочка? – Мам, голова Чуть болит, тяжела немного. Дай мне книжку, хочу читать… Смерть подкралась совсем к порогу, Только чудом ушла опять. Заглянула тогда соседка — Запах в комнате, мол, «не тот»… Так вниманье к другим нередко От беды отведет – спасет… Часть 5
Чудо о прачечной На Суворовский загляну: Серый дом привлечет вниманье: Учреждение, а в войну Размещался госпиталь в зданье. * * * Был обычным больничный быт, Хоть блокадные дни летели. Кто лишь ранен, а не убит — Тот нуждается и в постели, И во всяком белье другом, А белье нуждается в стирке. На Четвертой – с прачечной дом, Там Анюта стирает, дырки Залатает на простынях — Вот и снова бельишко в деле. Там в чугунных больших котлах Греют воду, и можно в теле Ощутить от нее тепло — Вот и меньше одной заботой. И Валюшке опять везло — С мамой тащится на работу И сидит, привалясь спиной К чану теплому и читая. Остается война – войной, Но в согревшемся жизнь не тает. |
