Теперь щит сотрясся от удара тяжелого кулака хозяйки.
- Как ты попала сюда, Рыс? - Его ладонь стиснула мою до боли. - Выбирайся, беги в Шуул.
- Без тебя... не уйду...
Аника, схватив меня за шею, тряхнула. Подопнула миску ногой. Я свободной рукой вернула испачканную еду на место, сухо всхлипнула:
- Отпусти, я тебе воды налью.
- Не нужно... глупая моя Рыс... беги!
- Кто ты такой, чтобы я тебя слушала? - Повторила я свои же слова, и рука на моей шее властно потянула вверх.
- Иди забери миски. И корзину от вчерашнего ужина.
Короткое объятие наших пальцев оборвалось, я послушно шагнула в сторону и стала собирать миски обратно.
Когда мы с лесничей вернулись в подвальную кухоньку, она свирепо взялась за мой подбородок и хотела отчитать, но замолкла. Ее лицо вдруг стало другим, сначала отрешенным, потом печальным. Я смотрела ей прямо в глаза, снизу вверх, и готова была даже к побоям.
- Дура... - голос женщины прозвучал непривычно мягко, с горчинкой, - глупая его Рыс...
Я так была счастлива! Это короткое свидание не давало мне покоя, и сердце билось от волнения даже когда я вернулась и продолжила свою работу. За мыслями, я не сразу расслышала, что меня зовут.
Кухня бурлила, одна из поваров вымыла мои руки, проверила одежду, завязала на поясе чистый фартук и вытолкнула к столам, где уже украшали блюда к подаче. Не хватало подавальщиков, и я в числе прочих пошла с подносом наверх.
Я так была счастлива! Все, что мне поручили я делала бездумно, и удивительно, что получилось не оплошать, не споткнуться и не заблудиться в господской части замка. Сначала я двигалась за спиной впередиидущего, а потом высмотрела на широком столе место для подноса. Нужно было столь же быстро уйти, но мой взгляд задел господ и я увидела знакомое лицо. В Раомс почетным гостем со своим отрядом прибыл Леир, тот цатт, что допрашивал нас в Неуке.
Когда я вернулась второй раз, в зале было больше людей - еще вельможи, старшие из ратников в форме, в нише залы расположились музыканты. Мне хотелось быть незаметной, я шла, опустив голову, но страхи мои были напрасны - на слуг внимание не обращали.
В третий раз еще с пятью подавальщиками внесла кувшины с вином, и уже звучала музыка. Музыка...
Зала не была закрыта совсем, щель в широких дверях гостям давала воздух, а мне позволяла слышать мелодию. Я не в силах была уйти за остальными, потихоньку отстала и вернулась по коридору, чтобы услышать ее. Свет из широкой створки иногда прерывался чьей-то тенью, скользнувшей мимо и невидимо, зазвучавшие смех и разговоры тоже прерывались на хлопки в ладоши, но нескончаемо и непоколебимо поверх всего скользила музыка и тонкий голос. Музыка... В новой жизни я никогда еще не слышала музыки, но едва мой слух дотронулся до нее, как я вспомнила, - что это за чудесное искусство. Мелодия была легка, а голос даже жалостлив. Песня стала слышна каждым словом:
"Но что случится, если миру, миру грез
Доверившись, ты сердцем поклянешься,
Что до конца пройдешь свой путь всерьез
И никогда назад не обернешься.
Любимая моя, навек усни,
Чтобы в объятиях моих опять проснуться...
С пути судьбы нам некуда сойти, -
Не избежать,
Не изменить
И не вернуться..."
Потом мелодия заняла главное место в песне, и струны взяли первенство голоса. Через мгновение чьего-то крика "хватит печальных баллад!" весело закрутилась в плясовой мелодии.
На что было надеяться? На какое чудо в мире, чтобы мне действительно по плечу оказалось непосильное - не попавшись никому, увести из плена людей из Раомса, полного ратников! Даже с помощью Анике, даже с ее маленькой секретной калиткой в стене на заднем дворе... Грустные мысли никак не увязывались с бьющимся сердцем. Можно ли было одновременно испытывать - счастье с болью, радость с печалью? Но зависимость одного от другого я поняла, - чем отчаянней мне было в это мгновение, тем весомее для меня была та крупица радости, которая доносилась из залы в виде четкого пленительного ритма бубенцов, струн и флейты.
Я не могла уйти, не испив этой нежданной отрады до донышка, - тем более что даже дыхание настроилось на первые шаги. Не просто шаги, - а особенные. Вперед... в сторону... через себя и снова вперед... и плечо при этом само велось, в противовес шагам, плавно и медленно. Наплевав на собственную скрытность, послушалась мимолетного желания, и закружилась по коридору.
И о движениях я тоже не задумывалась, плыла, как по течению, соскальзывая в темноту и выныривая в полосу света факелов, проворачиваясь на каблуке деревянной колодки, и ударяя подошвой по камню в такт особо сильному звону струн. И вдруг я вспомнила... при мелькнувшем блеске огня, мне открылся закат. Плиты пола стали схожи с плитами мощеной набережной, стало так же жарко и пахло солью, шум из зала превратился в подобный шум уличной вечерней толпы. Невдалеке бедные артисты пестрили браслетами и серьгами из ракушек, рвали струны и голос в задорной песне. А я в стороне у самых перил набережной кружилась в этой музыке, и на босые ноги, измазанные глиной, налипала уличная пыль и песок.
Закрыв глаза, я отпустила свое воспоминание дальше, даже не стараясь его удержать или рассмотреть поближе. Лишь бы оно не исчезло совсем, а расширило тоннель прошлого шире. Мне было тогда хорошо и очень свободно. Платье на мне было простым, обуви не было вовсе... а единственную монетку за поясом я решила отдать им, - тем, кто так долго и бескорыстно играл и танцевал, приглашая всякого посмотреть на них. Ноги мои болели, но я танцевала. И даже когда меня стали окружать люди, приняв за танцовщицу артистов, я танцевала. Мелькали улыбки, слышались хлопки, и крики прибрежных чаек не нарушали гармонии. А когда я остановилась на выдохе, в счастливом изнеможении, едва кончилась музыка, увидела в толпе человека. Юноша в черном, темноволосый и темноглазый - все тот же, что встретился мне однажды в саду. Он смотрел только на меня, неотрывно, и глаза его горели каким-то чувством...
