Сердце мое замирало от счастья, я хотела увидеться с Аверсом, взглянуть в его серо-зеленые глаза, увидеть ухмылку уголками, услышать голос... и не важно, что он мне скажет при встрече, хоть будет поносить и ругать.
Лекарь вел меня через селение тропкой позади дворов. Она была протоптана узко, издалека и не увидишь, и уводила сначала к тракту, потом петляла по лесу, и выводила к дороге мельника уже со стороны. Ночь была облачной, и в темноте я приглядывалась часто то к одним, то к другим очертаниям деревьев, чтобы при скудном свете иногда возникающего месяца, узнать - на месте мы или нет. За время, и под тяжестью снега та сломанная ветвь могла и совсем упасть, что не найдешь приметного дерева, но я надеялась на лучшее.
- Сомм, а лошадь тогда вы нашли? Она была где-то на дороге оставлена.
- Нашли.
- Далеко от входа в пещеру было?
- Не очень.
- Это рядом должно быть. Где-то рядом.
Когда еще было пройдено десятка три шагов, и я остановилась на передышку, то дерево попалось мне на глаза само. Я обрадованно кинулась по сугробу, дотянулась к дуплу и обрадованно нащупала внутри плотные свитки в ткани.
- Здесь!
Лекарь помог мне достать все, спрятал их в сумку, и даже коротко обнял меня, радуясь.
- Теперь в крепость! Комендант поседел и полысел, дожидаясь этого дня.
Я шла торопливо, не смотря на скоро возникающую усталость. Лекарь тоже шел быстро, а потом вдруг придержал меня за локоть.
- Прежде, чем мы вернемся, я должен сказать тебе кое-что... По твоим словам, да и по твоим глазам понял, ты за этот путь сблизилась со стариком, верно? Не знаю, нежные ли ты к нему питаешь чувства, дочерние или дружеские, но пока ты была слишком слаба от болезни, говорить тебе не хотел, прости. Аверса нет в крепости. Он, в ту же ночь, как тебя спохватились, на поиски кинулся. И я, и еще пара ратников, и Домто. Не найдя, вернулись к утру. А оружейник нет. После мы узнали, что патруль цаттов следы засады увидел, кровь и убитую лошадь, которую не успели оттащить и спрятать из-за упавшего на нее дерева...
- Что с ним? - Еле слышно выдавила я, чувствуя, что ужас его первых слов, накатывает все сильнее. - Что с ним?!
- Цатты давно пытались вычислить сопротивление. Они ведь не раз уже нападали на обозы или на патрули, если тех не более трех всадников было...
- Сомм!
- Тем же днем они прочесали и лес, насколько смогли, и селения. Кого-то убивали на месте, кого-то брали в плен. Трупы мы находили и на тракте, и в сугробах в лесу. Аверс за эти дни не вернулся, а это значит, что он либо мертв, и тела его до весны не найти, или в плену.
Я закрыла лицо руками, и осела бы, если бы лекарь меня не придержал.
- Будь сильной. Это война, время не легкое. Прости, Рыс, я не мог сделать что-то большее для него и для тебя, чем сделал. Он был хорошим человеком, знаю. Идем.
Мы шли. Я шла, оглушенная услышанным, и мне не хотелось верить лекарю. Тяжелая крестьянская овчина давила на спину и плечи сильнее, чем чувствовалось раньше, и сапоги были с каменной тяжестью. На меня весь мир рухнул, все небо... и вдруг сердце трепыхнулось и застучало быстрее. Крохотный луч надежды кольнул его, и я ощутила, как огонь несется у меня по жилам с током крови и бросается в голову, затмевая все мыли, кроме одной: Аверс жив, и я должна спасти его! Я должна сделать все даже ради одной надежды на это!
Не давая себе опомниться на то, что творю, я увидела в стороне ствол упавшего тонкого деревца, засыпанного снегом. Бросилась в нему, дернула со внезапной силой в руках, оторвав его от щепы пенька и перехватила за копну ветвей. Лекарь едва успел полуобернуться на шум, как я ударила его по плечу и спине бревном, осыпав снегом. Он вскрикнул и пошатнулся, а я, немедля, кинулась ему на спину с весом деревца и своим, опрокидывая его совсем, лицом вперед, выбивая ударом дыхание. Несчастный Соммнианс только охнул и замолк в сугробе, как я вырвала у него сумку с картами и кинулась прочь.
- Прости меня!
У меня было горячее сердце, иначе я бы не смогла так бежать. Пылающая кровь давала столько силы, что я сходила с ума от ее избытка и не останавливалась ни на миг. Тяжести одежды я больше не ощущала, как и не ощущала тяжести прорыва сквозь бурелом. А когда выбралась на тракт, то замешкалась лишь на миг, вспоминая в какой стороне Раомс, замок цаттов.
Никто не кричал: что ты наделала, Рыс?! Что натворила?! Да как ты могла?!
Никто не нашептывал со стороны: подумай, куда ты идешь... к кому ты идешь... что ты собираешься сделать...
Никто не заламывал руки в мольбе и не хватал за подол платья: остановись! Опомнись! Вернись!
Я бежала, а потом шла вперед, готовясь к тому, что в любой момент наткнусь на патруль, и, если не повезет, меня подстрелят на расстоянии или затопчут лошадьми. А если повезет, то выслушают и поверят...
Едва я услышала, что Аверса нет, как все решилось само собой, не спросясь ни у совести, ни у разума, ни у страха. Вернуться в Шуул, добиваться всеми правдами и неправдами его поисков, - дело столь же мертвое, как и надежда на его жизнь. Ни дружеская поддержка лекаря, ни мое ценное для всех знание языков не могли мне послужить теперь опорой существования. Без оружейника я не смыслила его. Терять стало нечего.
И, может быть, в моей голове одно и тоже чувство тысячу раз повторялось одними и теми же словами, но я даже вслух стала произносить их, как заклинание:
- Без войны, без врагов, без противостояния... Просто хочется жить...
С рассветом несколько конных один за другим появились на тракте из-за поворота, еще издалека, заметив меня, один поднял арбалет. Я оторвала руку от сумки и замахала, надеясь, что они понимают эти простые слова:
