- Заботливые вы наши...
Катарина вообще не стеснялась. И я, и Юрген, и все старосты невольно перевели на девушку взгляд из-за пренебрежительного тона, с каким она это сказала. Ту было трудно смутить. Катрина пожала плечами, уточняя:
- Не вижу смысла в такой перестраховке. Было бы легче всем нам, если бы, наоборот, мы делились и обсуждали, вываливали эмоции и переживания. Не скажу, что мне прям тяжело-тяжело, но... иногда хочется выхода. И выводы какие? Из-за скрытности всякой и "неприличности" я только сейчас узнала, что "не такая как все". Не жарко, не холодно, с одной стороны, - подумаешь, пузом вызов ловлю, а не шеей. Но а вдруг это супер важно? - Она посмотрела на старост по очереди. - Это важно? Это влияет на то, к кому меня все время выносит? Куда выносит? Как часто выносит?
Мужчины молчали. Потом северный спросил:
- А ты заметила какую-то закономерность?
- Да. Чем безлюднее ход, через который я иду, тем тяжелее грань человека. Из-за этого я даже нарочно гуляю только в тех местах, где ходы недавние, свежие, чтобы не попадать больше на изнасилованных, покалеченных, больных и изуродованных в авариях или при пожарах. Чтобы как можно реже окунаться в жизни людей, страдающих не из-за пропущенного мяча на соревнованиях и неверия в свое спортивное будущее... а из-за того, что муж, тварь, плеснул кислотой в лицо жене, чтобы никто больше не засматривался на красоту. Лишил ее зрения, здоровья, веры в людей, и веры в то, что дальше вообще возможна хоть какая-то жизнь!
Юрген сидел ближе. Катарина сжала кулаки и держала их на столешнице, вся подрагивая от злости, и он накрыл ее правую руку своей ладонью. Помогло. Девушка в первый миг сверкнула на него глазами, а после уже успокоено замолчала и чуть откинулась на стуле. Кулак разжала, освободила, взялась за чайную чашку.
- Извините... одно радует - пограничники невидимки и человек в своей боли не знает, что есть свидетели. Я бы не выдержала, если при всем этом такие люди смотрели на меня и знали, что я - знаю.
- Подожди... - Тут уже Юрген чуть изменившимся голосом перебил Катарину. - В каком смысле "неведимки"?
- А ты что, "видимка"? - Съехидничала, но тут же серьезно и вопросительно уставилась на него. - Мля... Ты не в курсе, что пограничники вне реальности вызова и их люди не воспринимают? Или это я дура?
- Не в курсе, потому что меня всегда "воспринимают", - почти в тон ей ответил Юрген, - и я ушам своим не верю, что в твоей версии по другому.
- А у меня и так, и так. - Я вклинилась. - И я думала, что зависит от человека и вызова, иногда видят, иногда не видят. Если с нами всеми так, то и у Германа должны быть свои особенности...
- Он не пришел по серьезной причине? - Спросил у Юргена Южный.
Тот кивнул, но неуверенно:
- Не смог. Кто из нас аномальный? Как правильно?
- Как у Ирис. Но, получается, что ей нужно искать свою особенность, которая заключается не в видимости и невидимости, а в чем-то другом. Извини, что в третьем лице...
- А это? - Юрген кивнул в сторону моего блокнота. - Это оно?
Выражение лица у всех старост свелось примерно к одному - зубной боли. Ответить нужно было, только никто не хотел начинать говорить.
- Есть ходы, в которые опасно соваться. А это - вызовы, на которые нельзя бежать... вернее, это не совсем те вызовы, которые случаются с обычными людьми. Не грань, не рубеж, а последняя минута жизни кого-то из нас. Умирающий, если это осознает, отдает в пространство последний сигнал, призыв к помощи, зов смерти. И ты правильно сделала, Ирис, что не откликнулась. Кто на такой вызов уходит, тот погибает тоже.
"Нет..." - едва не сорвалось с языка. Но я удержала себя и благоразумно промолчала, оставив при себе рассуждения, что Ника при смерти не была, никакой последней минуты жизни. И я не погибла а, наоборот, вытащила обоих через границу.
- Как выйти на границу?
И Юрген и Катарина хотели еще что-то сказать, но мой вопрос сбил их, оставив на вдохе удивления и испуга. Старосты тоже не ожидали смены темы. Восточный озадаченно промычал, и нехотя выдал:
- На границу...
- Так, стоп! Первое, - почему вы никого из пограничников не предупреждали ни разу, что если в блокноте всплывет кровавая клякса, то нельзя никуда бежать, что это смертельно опасно? Второе - что значит "на границу"? Последнее я не понимаю совсем, и не хочу слушать, пока не объясните, о чем речь.
- Катарина, тише. Посмотри на меня, мне уже шестьдесят, я десять лет бегал пограничником и еще двадцать пять лет служу старостой в северном районе. За мои годы, и за годы, которые я знал из истории, случай вызова смерти случился один раз, еще до моего рождения. Один раз. Даже наследники знают об этом в теории, как о крайне редком случае. Молния в тебя ударит с большей вероятностью, чем придет такой вызов. Зачем разводить панику? Зачем рассказывать рядовым о том, что никогда не случится? И так слишком мало людей идут на передовую, и сотни не набирается уже, на почти миллионный Сольцбург - восемьдесят семь человек. Из-за исчезнувших - восемьдесят три.
- Вообще не утешает. А еще подводные камни? Капканы, ловушки, вечный плен - чего еще там "стрельнет"?
- Граница. Но она не может "стрельнуть" как ты выражаешься. Пограничник может столкнуться с ней только в одном случае - если буквально за руку проведет наследник. И это не место... это как бы ничто и нигде. Вакуум. На границе невозможно "быть", ее можно только "пройти". Как черта между жизнью и смертью, человек не может остановиться на этом рубеже - он либо жив, либо уже мертв, "застрять", "задержаться" на ней нельзя.
- И чем это опасно? - Спросил Юрген.
- Если каким-то невероятным образом представить, что тебя через нее кто-то провел, то после приходит откат. Хм... с чем бы сравнить. Вот ты на скорости пролетел через очень тонкую стальную нить, и в первые мгновения даже не заметил ничего - ни что она была, ни что она тебе разрезала, ни боли, ни удара - настолько быстро и тонко. А в следующий шаг чувствуешь, что теряешь кровь, что есть боль, что сердце не бьется и тело не слушается, ты падаешь и умираешь.
