- Фу, - не сдержалась Катарина.

  - Вот граница тоже самое делает с душой, ее пролетаешь и отсекается все, ради чего человек живет. Отсекаются ниточки, которые держат на земле, хочется одного - освободить душу по-настоящему, умереть телом, уйти в полет вечности. Как воздушный змей, у которого сорвали бечеву и больше ничто не держит.

  Теперь я поняла - Ника, маленькая наследница смогла меня через границу провести, так и выбрались из подвала. Поэтом я ничего не помню, потому что все сделала она, а для меня это был миг "вакуума" - нигде и никак. И откат тоже пришел - понес меня к монорельсу, искушая легкостью смерти.

  Я спросила:

  - И спасения "воздушному змею" в этом случае нет?

  - Есть. Якоря могут удержать и не дать сорваться в сторону смерти. Они в любом случае спасение - если вдруг выбросило в пространство, где нет ориентиров, если потерялся, если отчаялся, если все померкло и ты тонешь. Близкие. С кем самая сильная душевная связь. Такая, которую не перережет ни одна граница на свете.

  Список покупок

  Я уходила с собрания с чувством, что все равно не прояснила для себя всего настолько полно, насколько хотела.

  Двое старост пошли пешком в сторону центра, мы втроем и южный - до остановки. Молчали. Попрощался староста, когда пришел его монорельс, и Катарина, устало посмотрев на нас, сказала:

  - Это несправедливо. Почему на меня, на самом деле, как на помойку, выбрасывается все дерьмо вызовов? Только вам выпадают милые детки, которых не вовремя шлепнули по заднице, или старики-одуванчики, которым внучек на день рождения не позвонил? А мне нет, мне покалеченных физически и морально...

  - Не обобщай. У нас тоже не все легкое.

  - Ой, да заткнись ты, Юрген, слушать тошно... так хочется вас обоих ненавидеть, а не могу. И за то, что не могу - ненавижу себя. Ладно, мой маршрут. Пока.

   Катарина скупо махнула рукой в своей канареечно-желтой перчатке, и мы остались вдвоем. Другие ожидающие на площадку пока не подошли. Думала, что Юрген заговорит, прокомментирует, поделится чем-то после такого емкого разговора, но он молчал. И совсем погрустнел. Он был странный и задумчивый. Приобнял меня, потом прижал совсем крепко:

  - Как случится новый сбой, так ты пойдешь снова искать встречи с этим Юлем?

  - Да. У меня есть, что сказать ему, и хочу выслушать его. Не спроста все пришло в такое движение недавно, и будут еще перемены, о которых пограничникам нужно знать. И я хочу знать. Юрка, не волнуйся, это не так опасно, как кажется со стороны...

  - Я не стану тебе отговаривать, Ирис. Поступай так, как решила поступить. Я тебя люблю, и я все понимаю.

  Не смотря на то, что он так сказал, тишина после оказалась горькой и тревожной. За словами стояли чувства, которые больше всего отдавали обреченностью. Но с чего? Юрген не хотел, чтобы я совалась в неизведанное и рискованное, это объяснимо. Но переживания и беспокойство несоразмерны опасности. Нет угрозы. Зачем такой фатализм в голосе?

  - Все будет хорошо, Юрка.

  - Я знаю.

   Дома на ужин я делала горячие бутерброд. Взяли свежего хлеба, много сыра, ветчины, помидоров, зелени. Когда аппетитная гора выросла на общей тарелке, а в кружки разлили кофе с молоком, настроение развеялось. И у него, и у меня. Я совсем оправилась от дневных слез и вечерних волнений, и Юрген начал улыбаться и составлять список новых покупок в дом. К пограничной теме не возвращались. Не нагнетали.

  - Кофемолку, кофеварку и чайник для заваривания. Будем пить настоящие напитки, а не быстро-растворимые аналоги. - Он держал в одной руке анимо и большим пальцем набирал в заметках строчки. - Как на счет такой штуки, где плавится сыр или шоколад, чтобы есть горячим?

  - Я за.

  - Добавим. Коктейли молочные любишь?

  Я сморщила нос:

  - Спроси меня летом. Сейчас холодные варианты я не одобрю.

  - Так... твои предложения?

  - Еще кружки. Огромные, почти на литр, чтобы если сварить какао, то хватило бы места для сливок, зефира, посыпок и прочего. Для самых холодных вечеров.

  - Записал.

  Мы ели, придумывали, и после десятого пункта я добавила:

  - Растолстеем.

  - Гантели и коврик для зарядки. Напольные весы.

  Он сделал вид, что набрал это в список покупок. А я только фыркнула и съела еще один запеченный бутерброд. Вкусно. И тепло. И хорошо. Отодвинулось необъяснимое, уступив место простому и понятному. Все загадки потом. Все мысли потом. Все вопросы - позже.

  Вместе

  День пошел за днем, закрутив обычную жизнь с пограничной службой, обычными вызовами. За следующие десять дней Юрген отработал шесть вторых смен в больнице, ездил на ужин к родителям и выходил в сеть на "поболтать" с друзьями-сокурсниками. Опять выбирался на дежурство с Германом, но у него не получилось взять и поднять тему личных особенностей вызовов или хоть что-то рядом. Не к месту было, неудобно, да и... "он бы ничего не сказал, отшутился, уверен. Не тот день и не то время для таких разговоров" - объяснял Юрген. Я все понимала, не сердилась и не настаивала. Пусть будет как будет.

  Я встречалась с Катариной и слушала ее пересказ об одной умопомрачительной встрече с каким-то богачом, который не очень молод и не очень свеж, зато при деньгах. Весь дорогой и холеный с ног до головы. Случайно столкнулись в торговом центре, куда девушку занесло погулять и надышаться роскошной жизнью в бутиках и ювелирных. "Посмотреть - это мне по карману". Он взял ее номер и уже прислал приглашение на свидание. "Несвежему" оказалось около сорока. И я тут же вспомнила, что о Роберте Тамме, которому пятьдесят, она так не говорила.