Юрген разволновался и голос немного сел. Из-за близости к нему, показался совсем глухим, грудным и тяжелым. Я заплакала снова, сильно и не сдерживая скулежа. То, что он сказал, освободило внутреннее, как цепное звено раскололо и свободнее стало. Казалось, что и так уже рядом с ним могу в полную силу вдохнуть, но нет - еще были путы. Кандалы одиночества, из тех, когда страдание не разделить ни с кем. А он - взял. Разделил. Дал почувствовать, что я не одна в черноте.
- Прости, Юрка.
За нытье, за слабость и неуверенность. За депрессию, за проблемы, за то, что еще не скоро в твою жизнь придут безоблачные дни. Вслух сказала только первые два слова, "за что" - умолчала. Он не стал спорить:
- Если тебе это нужно, то прощаю.
На собрание вышли вовремя. Я умылась, закуталась в шарф до самых глаз, надеясь, что свежий холодный воздух убавит опухлость век и нареванность. Но вместе не дошли даже до остановки - импульс толкнул меня в солнечное сплетение и я в растерянности остановилась посреди тротуара, затормозив и Юргена. Шла под руку с ним.
- Ближайший в ремонте обуви, бежим!
Юрген сразу догадался, что случилось, а свой квартал знал лучше, опередив мою нерасторопность - где я, где ближайший ход, и в какую сторону двигаться. На бегу нашарила в кармане блокнот и откинула обложку. Имя, адрес.
- У восточного старосты встретимся. Если меня самого на другой вызов не кинет сейчас, то я через сорок минут буду на месте.
- Да, поняла...
Будка, пристроенная к жилому дому, облупилась от непогод и старинный рисунок башмачника выцвел. Кто-то делал для себя, старался, подходил с душой к оформлению. Но хозяин либо умер, либо разорился, и пристрой пустовал не первый год. Окна забиты фанерой, на двери висячий замок.
- Стой, это что?
- Что?
Время уплывало, но Юрген все равно задержал меня за руку, в которой держала блокнот. Первый листок, тот, что большим пятном растекшейся крови, так и оставался на месте - не вырванный и не исчезающий сам по себе.
- Потом, Юрка! Горит же!
Быстрый поцелуй, и я рванула на себя легкую дверцу будки. Перешагнула пространство и оказалась в большой комнате.
Строки
Зал квартиры, сложенный стол, за которым сидели две старшие дочери. Диван и кресло, где разместились сыновья, и табуретка с кухни - для младшей.
История семьи свалилась на меня сразу и я ментально оглохла от массы чужих жизней, чувств и обид. Они собрались здесь вместе только потому, что нужно принять решение - кому заботится о больной пожилой матери. Сознание выкристаллизовало суть: каждому было, что вспомнить плохого из детства, у каждого проблемы, неврозы, зависть, обделенность и яростное нежелание никак не касаться проблем. В воздухе буквально застыли реплики: "То есть, она меня била, а теперь должен...", "С восемнадцати выгнала, без копейки, мол, живи сама, а я ей няньку оплачивай...", "Она мне чужой человек. Перестала общаться, как я замуж вышла за "не ровню", "Столько лет и не вспоминала, теперь ждет благодарности и заботы...". Обиды, слоями висели в пространстве, словно густой туман, скопившийся по загадочной причине в комнате.
И у младшей Алины они были. Ей исполнилось тридцать пять, только братья и сестры все равно смотрели на нее как на вечную мелкую, глупую и единственную, кого мать любила из своих детей. Оставила при себе, опекала, не позволяла ни с кем встречаться, иметь свое мнение и желания, образование и свою семью. "Комнатная собачка", прислуга, рожденная для себя, последыш, сиделка. Старшим не объяснить, что это тоже жестокость, только другого рода. Ослеплены все, и каждый справедливо бьет в грудь кулаком:
- Такой матери я ничего не должен!
Алина сидела с отрешенным взглядом, понимая, что помощи не будет, и это окончательный приговор. Ей. Теперь из этой квартиры она не сможет вырваться даже на работу в цветочный магазинчик, где она спасалась и хоть немного жила своей жизнью последние десять лет. Придется уволиться, ухаживать за матерью и тянуть на пособие по уходу за больным. К плену дочернего долга еще и нищета. Помощи от старших не будет.
- А если б тогда все пошло не так...
Я произнесла первую строчку из тетрадки стихов. Алина завела ее в подростковом возрасте, начав писать стихи из-за безответной и тайной любви к мальчику во дворе.
- Всего один день пережить по-иному,
И не было б в жизни моей излома.
Дорога Судьбы поменяла знак.
Ах, если б тогда все пошло не так...
У Алины был такой день. Давно. Она скопила денег за первый год работы, тайком просматривала объявления и готовилась съехать. Жить отдельно. Решиться на самостоятельную, взрослую жизнь! Но мать, едва услышала, как рухнула на пол, прямо где стояла - на кухне. Скорая, врачи, и шантаж - "оставишь меня, я выброшусь из окна".
Не стоило поддаваться. Не стоило верить манипуляции. Ее грань - настоять на своем или окончательно сдаться, утратив себя, была в прошлом. Не сейчас...
Не сейчас? Тринадцать лет назад!? Господи, но что же я здесь делаю именно в эту минуту, когда так поздно? Неужели сбои стали работать с вывертом, опять, только теперь в иную сторону времени - с огромным опозданием...
Я произнесла стих Алины вслух, потому что слова сами слетели с языка. Так диктовал закон вызовов, с погружениями и поддиктовкой нужных в этот момент фраз. Только ничего не понятно. Мне не понятно - как строчки могут повлиять хоть на что-то? Ее жизнь обречена еще на долгие годы обслуживать женщину, которая не может ходить, есть, и контролировать свои естественные позывы.
- Это не ошибка. Значит, так было нужно.
