Юрген замотал головой:
- Нет. У Васьки было гораздо больше качеств. Храбрее, терпеливей, рассудительней. Людей лучше понимал, чему и меня, дурака учил. Смотреть и видеть, находить первопричину слов или поступков. У меня вечно собиралась целая куча сомнений, если нужно было на что-то сподвигнуться, а он говорил коротко: "Страх отнимает половину жизни" и делал решительный шаг.
- А в чем было родство?
- Во многих мелочах - одни книги, одни игры, одни убежденности в чем-то. Одинаково "плохо", "хорошо" и "сложно" в картине мира. А если в главном - то с рождения мы с ним истоптали похожую пару ботинок. Знаешь выражение "Прежде, чем кого-то осудить, надень его обувь и пройди его путь".
- Знаю.
- Мы когда в больнице встретились, познакомились, то как два земляка на чужбине - радовались, не могли на своем языке наговориться, непонятном никому - ни взрослым, ни здоровым. Конечно, в семье любили. Конечно, поддерживали. Только до конца понять "мой мир" не способны были ни отец, ни мать, ни братья и сестра Бэзила, если говорить о близких с его стороны. Это одинаковая дырявая шкура, пробитое сердце, невозможность жить как все нормальные и здоровые.
Юрген погрустнел. Тон голоса стал намного тише и отдавал печалью. Я спросила:
- Вам не помешало оставаться друзьями то, что ты пошел на поправку, а ему становилось хуже?
- Нет. Он искренне радовался, что я из капкана вырвался. Похожая судьба ускоряет понимание, но не всегда она нужна, чтобы люди сдружились. Вот... у нас с тобой разные жизни, а родственную душу в тебе почувствовал с двух слов при знакомстве, с первого взгляда. Ты выделялась среди всех, такая сразу своя, такая близкая, что задохнуться можно было.
- Я о дружбе, а ты обо мне?
- Ты мой друг и моя любимая - я не виноват, что так совпало во всем. Я надеюсь... Пусть я тебе сейчас не любимый человек, но все-таки друг взаимно?
- Взаимно.
Как странно в обсуждении распались понятия дружбы и любви, и в тоже время соприкоснулись. Нельзя сказать, что Юрген не любил своего друга - любил, конечно. Близкий человек - понимающий и преданный. Во мне он тоже видит близкого, понимающего и преданного человека, подругу, и любит уже как мужчина женщину. Испытывает влечение, не прячет его, - и "сейчас не любимый" на телесном уровне - любовник.
- Юрка, а если родственные души, почему я тебя не увидела также?
- Не знаю. Не совпало, наверное, ни время, ни место, ни обстоятельства.
- А когда совпали, когда ты меня у общежития дождался?
Он задумался. Допил свой глинтвейн, и я вспомнила, что осталось на дне еще теплое вино и нужно его тоже допить, пока не остыло совсем. Вспомнив о том, что случилось неделю назад, произнесла с долей горечи:
- Я сильно замерзла, и согреться хотела. Тебя не смущает, что я оказалась такой доступной и легко согласилась уехать к тебе после одного поцелуя? К первому встречному...
- Я не первый встречный. - Серьезно и без тени обиды ответил Юрген. - У тебя они уже были... я ловил в мужских разговорах среди пограничников, как к тебе пытались клинья подбивать, - красивая, хрупкая, неземная. Но мимо: полунамеков и флирт ты не воспринимала в упор, а двоих настойчивых, что зашли почти напрямую, отшила "жених есть". Для чего ты его выдумала, Ирис?
Он прав. "Жених" стал мне щитом от... от ненужного внимания? Трудно было из памяти выудить - кто и когда, с какими разговорами подходил. Все равно. Только бы спрятаться, только бы отвернуться, и чтобы никто не приближался.
- Не пошла бы ты с другим. Я поцеловал тебя с любовью. Да, хотел, мечтал, умирал от желания, но ты главное почувствовала и поэтому уступила.
- Юр... а если я никогда тебя не полюблю? Будешь другом, с которым я живу, сплю, и все?
- Ты так не сможешь. И я тоже. Время пройдет, в какой-то момент станет все ясно, и если нет, то останемся лишь друзьями. Хочу иного, но насильно мил...
Скулы у Юргена потемнели. Неподконтрольная реакция, выдающая волнение, хоть внешне ни по чему другому я бы не увидела этого. Предательский болезненный румянец. Зря переживает. Я влюбляюсь в него. Чувствую, как душа тянется. По человечески, по сердечному. Весь тот пучок ярких и живых связующих нитей, который я ощутила на том "кораблике" - был не только от самого Юргена, но и, наоборот, от меня к нему. Уже - столько. Вот так сразу. Может быть я и не до конца осознавала всех чувств и привязанности, но они были.
Я собралась в кресле еще плотнее, прижав колени к груди и накрывшись покрывалом, как коконом. Чтобы чуть сменить тему, после долгого молчания, сказала о другом:
- Я Катарину обидела. Не так поняла ее шуточные просьбы и напортачила с исполнением. А мне кажется, что она уже воспринимает меня как подругу, и не ждала... подлянки что ли.
- Катарину можно обидеть?
Юрген обрадовался, что разговор свернул с уязвимого направления на обсуждение других людей. Голос повысил, веселого тона добавил, даже почти вздохнул с облегчением.
- Да, задела. Посоветуй, что нужно сказать, чтобы все поправить? У меня никогда близких подруг не было, я себя чувствую теперь, как не в своей тарелке.
- Скажи, как есть, как чувствуешь: сама не своя, знаю, что обидела, что я могу сделать, чтобы извиниться? Правда - залог. Даже если совершишь преступление или подлость, раскаешься, - сознайся. Объясни почему, даже если в причинах виноваты недобрые чувства, - я завидовала, я злилась, я струсила.
Тут же в паями откликнулись слова девушки: "Это я от зависти чуть не сдохла, злая была и хотела заклевать побольнее". А я с какого перепугу полезла с вопросом к Роберту? Хотела осадить наглость Катарины тем, что обличила ее нескромный интерес к мужчине? Она вечно старается вогнать в краску меня, а я отомстила.
