Джордж покраснел.

— То, что ты розовеешь, как счастливая невеста, говорит мне, что ты не очень подходишь для моей работы.

Румянец исчез.

— Мы можем быть полезны.

— Никто не обращает на нас внимания, потому что мы дети, — сказал Джек с заднего сиденья. — Я могу пролезть куда угодно. Я могу взобраться на стену, подслушать разговор и пересказать его тебе слово в слово. Джордж может оживить мышь, отправить ее в запертую комнату и рассказать тебе, что внутри.

— Мы свободно говорим на трех языках, — сказал Джордж. — Мы обучены самообороне, мы знаем правила этикета, и мы мотивированы.

— Чем именно? — спросил Кальдар.

— Мы эджеровские отбросы, — сказал Джордж. — Неважно, насколько мы совершенны, нас никогда не примут полностью. Я никогда не смогу занять такой политический пост, как Деклан, а если бы и смог, то не имел бы такого влияния, как он.

Кальдар взглянул на него. Вот это было уже интересно.

— Что заставляет тебя так думать?

Джордж выдержал его взгляд.

— Дядя Деклана пытался записать меня в университет Селены. Это лучшая школа в Адрианглии. Я попал в один процент из девятисот лучших претендентов. Мне было отказано в приеме. Они знают, что Деклан может оплатить мою школу. Они просто не хотят, чтобы такие, как я, значились в их списках допуска.

Добро пожаловать в реальный мир, малыш. Зачарованный и не на это способен. Несмотря на все их реформы и разговоры о равенстве, родословная все еще имела значение в Зачарованном.

— Джек, по крайней мере, может служить в армии, но ему нужно держать себя в руках. Я не могу, — сказал Джордж. — Я быстр и силен, и могу хорошо драться, но у меня нет выносливости. Я работаю над этим уже два года, и десятимильная пробежка оставляет меня почти мертвым. Я не могу надеть пятидесятифунтовый рюкзак и пройти тридцать миль за один день. Я никогда не буду хорош в этом. Но я могу быть хорош в другом.

— «Зеркалу» все равно, даже если мы эджеровские отбросы, — сказал Джек. — И то, что я перевертыш, тоже не имеет значения.

Это было просто смешно. Эти двое детей думали, что они достаточно хороши, чтобы противостоять безжалостным убийцам, усиленным магией и обученным убивать. Два дурака, полные невинного высокомерия. Был ли он когда-нибудь так наивен? Нет. Вообще не был.

— Это не упражнение и не тренировка. Никто не будет дуть в свисток и заставлять другую сторону прекратить стрельбу, пока мы сгрудимся и рассмотрим, что мы сделали не так. Это настоящее дерьмо. Люди, против которых я выступаю, убивают детей. Они не будут колебаться. Они перережут вам глотки и никогда больше об этом не вспомнят. Ваши жизни значат для них меньше, чем жизнь комара.

— Мы не дети, — сказал Джордж. — Ты убил своего первого мужчину, когда тебе было четырнадцать.

Ему придется кляпом заткнуть рот Гастону.

— Я участвовал в семейной вражде. Речь шла о гордости, ненависти и выживании. И меня окружала моя семья. Все по-другому, когда ты в группе. В дело вступает менталитет толпы.

Кальдар повернул направо и сбросил скорость. Граница впилась в них своими тупыми зубами. Дети ахнули. Машина продолжала катиться, давление перемалывало его, сдавливало кости, и вдруг они прорвались. Джордж кашлянул.

— Мы толпа, — сказал Джек.

Кальдар вздохнул.

— Скорее банда идиотов, и я самый большой идиот в ней.

Джордж осторожно кашлянул.

— Значит, это делает тебя главным идиотом?

Кальдар припарковал машину под деревом и постучал костяшками пальцев по голове Джорджа. Мальчик поморщился.

— Гастон тоже так делает, — заметил Джек.

— Семейное наказание. — Кальдар вышел из машины. — Вы поедете со мной в Вашингтон. Мне нужно найти там женщину. Вы не будете мешаться у меня под ногами. Больше никаких прогулок без присмотра, никаких походов и драк. Делайте, что вам говорят, когда вам говорят, или я свяжу вас по рукам и ногам, погружу ваши тощие задницы на эту виверну, и попрошу Гастона доставить вас домой к сестре с хорошенькой ленточкой, завязанной у вас на губах. Понятно?

— Понятно, — хором ответили два голоса.

Когда они поднимались по тропинке, он посмотрел на серый комочек в руках Джека.

— Как поживает кот?

— С ним все будет в порядке, — сказал Джек. — Ему просто нужно, чтобы кто-то позаботился о нем какое-то время.

Как и нам всем, подумал Кальдар. Как и нам всем.

ХЕЛЕНА д'Амри вдохнула вечерний воздух. Пахло лесом и сыростью. Она прислонилась к большому кипарису, ее плащ так точно повторял раскрас кипарисовой коры, что она была практически невидима. Дорога перед ней уходила вдаль, разделенная слабым мерцанием. Граница.

Хелена закрыла глаза и почувствовала успокаивающий поток магии. Здесь, в Грани, она была слаба, гораздо слабее, чем в герцогстве Луизианы, но за границей ее вообще не существовало. Пересекая границу она умрет. Она могла видеть другое измерение, но никогда не могла войти в него. Грань была ее пределом. Очень немногие из агентов «Руки» могли проникнуть в Сломанный. Ищейки были усилены по-другому, и все же едва ли треть ее команды смогла пересечь границу.

Это место было слишком сырым, слишком дождливым, слишком… зеленым. Ее Луизианское поместье тоже было зеленым, но там природа подчинялась ее воле, сформированная инструментами ее садовника. Здесь же она буйствовала, как бык, вышедший из-под контроля.

До сих пор было приятно возвращаться домой. Она выросла в герцогстве Луизианы, в родовом поместье, и хотя долг привел ее из колонии в столицу Галльской империи, она скучала по нему. Воздух там пах иначе, чем в огромных городах-монстрах на Старом континенте. Она не собиралась возвращаться, но за ее дядей нужен был уход, и чтобы поддержать семейную фамилию, она заняла его место. Планка была высоко поставлена, опускаться было нельзя.

Слабый шум заставил ее обернуться. Из Сломанного легкой трусцой приближались три мужчины со свертком в руках. Хелена стала наблюдать, как они минуют границу. Мужчины замедлили шаг. Один за другим они переступали через нее, медленно продвигаясь вперед, Их лица были искажены, а ноги сгибались под давлением. Прошла долгая, мучительная минута, пока, наконец, первый мужчина не преодолел ее.

Хелена оторвалась от ствола кипариса и вышла на дорогу. Ее плащ отреагировал, длинные перистые пряди сжались. Без среды, которую можно было бы имитировать, они становились бледно-коричневыми, и каждая прядь темнела к концу. Пряди слабо трепетали на ветру, словно она носила мантию из совиных перьев.

Мужчины бросили сверток на землю.

Слева, в тридцати футах от сосны, пригнувшись, приземлился Себастьян. Жасмин вышла из-за ствола, нацелив лук на сверток. Все вокруг Хелены, ее отряд, из двенадцати лучших бойцов-ищеек, словно по волшебству, застыли на месте в лесу.

Самый крупный из троих мужчин, прибывших из Сломанного мира, огромный гигант с волосами цвета яичной скорлупы, опустился на одно колено. Себастьян, ее заместитель, встал рядом с ней, нависая над ней и излучая угрозу. Эти двое мужчин не могли быть более разными. Кармаш был семи с половиной футов ростом, бледным, с длинными волосами, такими светлыми, что они казались почти бесцветными. Его ногти были идеально ухоженными, и у него была склонность к изысканным вещам в жизни. Себастьян же, едва достигший ростом пяти футов десяти дюймов, весил почти столько же. Он был чернокожим, с коротко остриженными темными волосами. Лента из вытатуированных слов на его шее гласила «ЛЮТЫЙ БЕЗ ГРАНИЦ». Чудовищно сильный и покрытый твердыми выпуклыми мышцами, Себастьян придавал этим словам новый смысл. Он был предан ей, как собака, выросшая из щенка, предана доброму, но жесткому хозяину. Он не доверял Кармашу, а великан-альбинос не мог терпеть его в ответ. Вышел бы отличный бой, подумалось Хелене.

Кармаш был взят взаймы, как и Мура, ее новая тень-истребительница, но в то время как женщина четко вписывалась в цепочку командования, Кармаш на это забивал. Он слишком привык заправлять шоу, и Себастьян ненавидел его с молчаливой, неистовой яростью. Что было хорошо. Себастьян становился слишком самоуверенным в своем положении. Ему нужна была недружественная конкуренция. Кроме того, Кармаш мог посещать Сломанный, и, по-видимому, он выполнил свою работу. Ничего другого она и не ожидала от одного из оперативников Паука.