Есть немало далеко не лестных замечаний, которые можно отнести к этим состояниям сознания – замечаний вроде «эффективны в дарвиновском смысле» и «ценны с точки зрения распространения генов». Но к свойствам, которые нельзя с уверенностью приписать этим состояниям сознания, относятся «способствование глубокому проникновению в суть высшей природы реальности» и «способствование пониманию нравственной истины». Кроме того, можно по крайней мере приблизить мозг к одному или обоим этим свойствам путем физиологических манипуляций. Если предвзятые мнения и фильтры с самого начала материальны, значит, возможно их устранение.

Уильям Джеймс в «Многообразии религиозного опыта» исследовал всевозможные виды влияния на сознание – от медитации до веселящего газа, и пришел к выводу, что «нормальное для нас сознание в состоянии бодрствования» – «всего лишь один из типов сознания, в то время как наряду с ним, отделенные от него тончайшей завесой, существуют возможные формы сознания совершенно иного типа»⁵⁸. Позиция Джеймса, согласно которой эти альтернативные формы в некотором смысле более истинны, чем обычное сознание, свидетельствует о широте взглядов, если уж на то пошло, подкрепленных эволюционной психологией.

Это не значит, что кроу действительно покровительствовал дух грома или что «повелители нум» народа кунг сан в состоянии транса на самом деле видели образ божества. Опять-таки далеко не все, что они видели, носило сугубо теологический характер. Один «повелитель нум» так описывал свой опыт: «Глаза становятся прозрачными, а потом вдруг ясно видишь людей»⁵⁹. Другой говорил: «Мысли в твоей голове становятся ничем». И то, и другое можно было бы услышать от какого-нибудь буддийского мистика. Оба последовательны в далеко не абсурдном метафизическом предположении: такая штука, как созерцательное осознание в чистом виде, существует, но наши развитые ментальные механизмы в своем обычном рабочем режиме пользуются этим осознанием в конкретных целях и в ходе этого процесса искажают его.

Во всяком случае, возможная истинность некоторой доли опыта «повелителя нум» не нарушена средствами достижения этого опыта. Несомненно, состояние транса, которое достигается многочасовыми танцами, – результат, помимо всего прочего, ритмичных толчков, передающихся в основание мозга, а за один танцевальный сеанс, по оценкам антрополога Мелвина Коннера, количество таких толчков может доходить до 60 тысяч⁶⁰. Но это не лишает возможной истинности опыт, который сам Коннер приобрел, танцуя с кунг, – «это безбрежное, как океан, ощущение единения с миром»⁶¹. Противоположность такому опыту, наше повседневное ощущение настороженной обособленности от всех, кроме немногочисленных родных и проверенных друзей, – наследие естественного отбора, не больше и не меньше. Оно было полезным для передачи генов следующему поколению, таким образом в некотором смысле верно отражало некоторые особенности социального ландшафта, но не обязательно – картину в целом. Следовательно, оно было в каком-то отношении стратегически «верным», но это не делало его верным в нравственном или метафизическом смысле.

Существуют свидетельства тому, что в шаманизме скрыты истоки официальной политики. Буряты Азии объясняли этнографам, что их первыми политическими лидерами были шаманы⁶². В языке инуитов слова «шаман» и «лидер» почти идентичны: ангакок и ангайкок⁶³. Более того, сообщества, где были шаманы, но отсутствовали признанные политические лидеры, существовали, но сообщества, где имелся политический лидер, но не было религиозных экспертов, были крайне малочисленными, если существовали вообще. В некоторых сообществах один и тот же человек сочетал функции шамана и политического лидера⁶⁴.

Значительным влиянием пользовались даже шаманы, не имеющие явной политической власти. Зачастую они были советниками по вопросам войны и мира. Если народ планировал вторжение на территорию соседей, а шаман видел неблагоприятные предзнаменования, он способствовал установлению дипломатических отношений, если же знаки были благоприятными, призывал к войне⁶⁵.

Шаманы не только регулировали антагонизм, но и временами создавали его. Эта тенденция очевидна даже в пределах одного сообщества, в местном соперничестве за сверхъестественное господство. По словам одного антрополога, шаманы разных кланов хайда «яростно соперничали и демонстрировали ненависть», вплоть до того, что пытались убивать друг друга с помощью колдовства⁶⁶. Лоуи описывал оккультный поединок между двумя шаманами кроу – Большим Быком, призвавшим на помощь дух грома, и Белым Стволом, обладавшим силой священной скалы. Этот поединок кончился слепотой Белого Ствола и гибелью родных Большого Быка⁶⁷.

Вероятно, чаще всего шаман возбуждал антагонизм, направленный за пределы сообщества, когда ему не удавалось исцелить больного или изменить к лучшему погоду, и он винил в этом шамана соседнего народа – точно так же, как современные политиканы отвлекают внимание от проблем внутренней политики, грозя оружием внешнему врагу. Так, шаман кламатов однажды объяснил, что недавний снегопад и болезни вызваны духом с вершины горы Шаста, которого послал туда шаман народа модок. Эту проблему удалось разрешить без рукопашной схватки. Шаман кламатов призвал на помощь духа, который победил духа с вершины горы, поработил его и дистанционно убил шамана модоков⁶⁸. Однако в Южной Америке, когда шаманы хиваро винили в смертельной болезни колдуна из соседней деревни, вооруженный набег был неизбежен. В конце концов, душа покойного продолжала бы мучить его близких, если бы он не был отомщен. Хорошо еще, что религия помогала хиваро в их миссии: их боевое снаряжение символизировало родство с Этсой, богом охоты и войны; шагая в бой, они распевали священные гимны. Затем черепа жертв бросали в реку в качестве приношения Анаконде. Избавившись от черепов, скальпы можно было сушить, заключая в них духи жертв, которые в противном случае стали бы мстить победителям⁶⁹.

Роль шамана в культивировании антипатии и насилия как в сообществе, так и за его пределами, – еще одно свидетельство не в пользу романтических представлений о религии, которая поначалу была чиста и лишь позднее пала, подвергнувшись влиянию скверны. По-видимому, одна из самых печально известных современных ролей религии как поджигательницы конфликтов в сообществах, была присуща ей с момента возникновения.

Итак, теперь, после всего сказанного, чем же была религия в эпоху шаманов – скорее, силой зла или силой добра? По этому вопросу существует два основных мнения.

«Функционалисты» рассматривают религию как служащую интересам общества в целом. Так, один из основоположников социологии, французский ученый Эмиль Дюркгейм, находил в религии достоинства, даже когда обстоятельства никак не способствовали этому. Например, некоторым наблюдателям так и не удалось объяснить, какую пользу обществу могли приносить насильственные траурные обряды австралийских аборигенов, когда женщины рассекают себе головы палками-копалками, а мужчины так глубоко разрезают мышцы бедер каменными ножами, что падают наземь парализованные⁷⁰. Для Дюркгейма подобное объяснение не представляло затруднений. В труде «Элементарные формы религиозной жизни» он писал, что совместное оплакивание покойных не только помогало людям противостоять травме недавней смерти, но и придавало им сил как коллективу. Ибо «любая общность мысли, какую бы форму она ни принимала, повышает социальную жизнеспособность. Исключительная насильственность проявлений, путем которых неизменно и обязательно выражается общая боль, даже подтверждает тот факт, что в данный момент общество более живо и активно, чем когда-либо»⁷¹.

Функционалистам противостоит группа, которую можно назвать «циниками» или, возможно, «марксистами» – не потому, что все они коммунисты, а потому, что вслед за Марксом считают, что социальным структурам, в том числе общим убеждениям, свойственно служить власть имущим. В 1937 году антрополог Пол Радин в книге «Первобытная религия» писал, что шаманизм эскимосов служил интересам только одной группы – эскимосских шаманов. Их «сложная религиозная теория» и «эффектные шаманские приемы» имели «два предназначения: давать возможность вступать в контакт со сверхъестественным только самому angakok [шаману], а также манипулировать чувством страха простого человека и эксплуатировать его»⁷².