По отзывам антропологов, шаманы оджибве, известные, помимо всего прочего, склонностью к трюкам с побегами в стиле Гудини⁴³, смотрели «выступления коллег» из продуктивной комбинации побуждений – «чтобы перенять чужие трюки и, если удастся, поймать соперника на мошенничестве»⁴⁴. За неприкрытый обман высмеивали, даже подвергали остракизму, но верующие не считали бесчестность одного шамана пятном на репутации духовных лидеров в целом, точно так же, как сегодня разоблачение шарлатанов из числа целителей веры не может поколебать доверие к тем, кого пока не разоблачили. К слову, о хитростях нынешних целителей веры: шаманы народа квакиутль прибегали к помощи «соглядатаев», которые, подобно шпионам, нанимаемым некоторыми современными целителями веры, смешивались с толпой, подслушивали разговоры о чужих недугах и тайно передавали их целителю, отчего сеансы его диагностики выглядели особенно эффектно⁴⁵.

Словом, основания для подозрений имеются. Однако даже этнографы, которым удавалось заметить обман, зачастую проявляли снисходительность к шаманам. Эдвард Хорас Мэн полагал, что андаманские шаманы «воображают, будто они наделены высшей мудростью»⁴⁶, а Расмуссен сообщал, что шаманы коппер-инуитов «считают свои фокусы средством, которое помогает им вступать в контакт с духами»⁴⁷.

Безусловно, у шаманов имелись причины искренне верить, что они вступают в контакт с миром сверхъестественного. Одна из таких причин, особенно характерная для обеих Америк, – наркотические вещества. Когда шаман народа тукано из северо-западной части бассейна Амазонки отправлялся на встречу с Хозяином животных и просил для тукано позволения поохотиться, галлюциногены, принятые им заранее, служили социальным лубрикантом⁴⁸.

Катализатором галлюцинаций также становились длительные периоды без пищи или сна, подобные лишения иногда служили частью обряда инициации шамана. Когда стремление кроу к видениям приносило удачу, обычно это случалось после четырехдневного поста в одиночестве, в полуобнаженном виде, зачастую – на вершине горы⁴⁹. Тлинкит в южной части Аляски, жаждущий стать шаманом, неделями должен был есть только особую кору, вызывающую рвоту, пока его не «заполнял» его «дух-помощник» (и потенциальный шаман не находил божественным образом доставленную ему выдру, язык которой мог отрезать)⁵⁰. Тем временем на другом краю Америки кандидатов в шаманы народа яганов изолировали от остальных и «требовали, чтобы они постились, много пели, сохраняли определенную позу, обходились почти без сна и пили воду через полую птичью кость»⁵¹.

Возвышающие испытания инициации могут быть отягощены насилием. Кроу в стремлении к видениям часто калечили сами себя, отрезая треть одного пальца на левой руке. В Австралии желание стать шаманом могло вылиться в необходимость проделать в языке дыру – достаточно большую, чтобы просунуть в нее мизинец, а потом следить, чтобы она не зарастала, так как зарастание могло означать конец шаманства. Альтернативный подход заключался в том, чтобы язык потенциальному шаману резали шаманы, уже имеющие прочную репутацию, они же должны были загонять под ноготь кандидату в шаманы острую щепку и магическими кристаллами наносить царапины на кожу три дня подряд, выпуская кровь из ног, головы и живота. Эта процедура, по свидетельству этнографа XIX века Болдуина Спенсера, оказывалась «в самом деле изнурительной» для будущего шамана⁵².

Духовному опыту способствовали и естественные склонности людей того рода, которые чаще прочих становились шаманами. Антропологи поражались, обнаруживая у шаманов некоторых народов психотические расстройства: они и вправду слышали голоса, которых больше никто не слышал. Нарушения других носили глубоко невротический характер, или же, по крайней мере, этим людям были присущи переменчивость настроений и восприимчивость, которые ассоциируются с артистическим складом характера, в том числе самых несчастливых художников. Чукчи называли тех, кого влекла стезя шамана, «обреченными на вдохновение»⁵³.

И действительно, минусы жизни шамана во многих сообществах были достаточно велики, чтобы отвратить явных шарлатанов от легкой поживы. Вдобавок к уже упомянутым лишениям и травмам зачастую обязательным условием было воздержание от секса. У южноамериканского народа хиваро платой за полноценное шаманство был год без секса⁵⁴. У тлинкитов для юноши, стремящегося стать высокоранговым шаманом, целибат мог продолжаться до четырех лет, вдобавок ему приходилось спать по соседству с трупом шамана, которого ему предстояло заменить⁵⁵. К слову о трупах: в некоторых сообществах шаманов убивали, когда умирал кто-то из их пациентов – этот риск останавливал претендентов, не чувствующих в себе подлинного дара целителя⁵⁶.

Безусловно, во всем мире среди шаманов встречались представители всевозможных составляющих спектра: от истинно верующих до расчетливых мошенников. Ясно и то, что многие истинные верования были сдобрены толикой сомнения. Но это относится и к другим духовным традициям. Находятся глубоко религиозные христианские священники, которые призывают собрание молиться за больных, хотя и сомневаются в том, что Бог пользуется результатами опросов общественного мнения, решая, кто выживет, а кто умрет. Есть священники, придерживающиеся более отвлеченных представлений о божественном, нежели образ Бога, о которому они взывают в церкви. Есть также священники, полностью утратившие веру, но сохраняющие ее видимость. Мотивами этих людей может быть как оказание поддержки верующим, так и сохранение собственного положения уважаемого общественного лидера со всеми привилегиями, которые оно дает. Как отмечал антрополог Спенсер Роджерс в своем труде «Шаман», «границы между духовной преданностью и стремлением к личным достижениям зачастую оказывались размытыми в истории религиозных конфессий западного мира»⁵⁷. Поскольку порой смутными бывают также границы между осознанной и неосознанной мотивацией, четкого различия нет даже в представлениях самих религиозных лидеров.

Так или иначе, почти не вызывает сомнения то, что с годами многие шаманы приобретали опыт, который ощущали как действительно духовный. Даже в технически развитых сообществах люди во время голодания, после перенесенной травмы, целыми днями находящиеся в одиночестве или принимающие галлюциногены, сообщают о всевозможных феноменах – от видений и голосов до неописуемых контактов с высшей реальностью. Порой результатом становится опыт обращения к Богу, меняющий всю жизнь.

Если допустить, что многие шаманы верили в реальность своего трансцендентного опыта, существовала ли эта реальность на самом деле? Вступали ли в древности посвященные в контакт с чем-то «нездешним»? Есть мнение, что сама эффективность таких шаманских приемов, как голодание, дает отрицательный ответ на этот вопрос: если опыт вызван простыми физиологическими манипуляциями с мозгом, значит, это галлюцинация.

Однако здесь, как бы дико это ни звучало, современная биология как наука приходит на выручку трансцендентному, хоть и ограниченным образом.

Эволюционной психологии, современным дарвиновским представлениям о человеческой натуре свойственно в некоторых отношениях принижать значимость религии. В этой главе на заднем плане постоянно маячит акцент на присущем человеку от природы стремлении к статусу, помогая объяснить, почему во всех сообществах находились люди, претендующие на роль религиозных экспертов. В приложении к этой книге с позиций эволюционной психологии объясняются сами истоки религиозных верований как наследие «встроенных» искажений восприятия и познания; естественный отбор не создал нас способными верить только в истинное, поэтому мы восприимчивы к определенным видам обмана.

Однако из идеи врожденной ментальной предвзятости вытекает следующий вывод: нормальные для нас состояния сознания в некотором смысле произвольны; так получилось, что эти состояния послужили некоей конкретной цели в рамках приземленного естественного отбора. Иными словами, им посчастливилось помочь организмам (нашим предкам) распространить гены в конкретной экосистеме на конкретной планете.