Я бессильно боролся со своей судьбой. Мягкие, шелковистые нити облепляли мои пальцы; я был окутан прозрачной сетчатой пеленой, липкие нити лезли в глаза, рот и нос, спутывали волосы и не давали дышать; но я, хотя и смутно, все еще видел и осознавал происходящее — и со смертельным ужасом глядел на то, как слой за слоем, нить за нитью этой бесконечной паутины бесшумно и безжалостно оплетали меня, пока я не сделался беспомощен и был не в силах издать ни малейшего звука. Я гадал, что будет дальше, не понимая, почему демон, создавший эту могучую ловушку, еще не прибежал по натянутым нитям, чтобы сжать мое тело отвратительными ядовитыми щупальцами и унести меня в свое тайное логово ужаса. От этой мысли я снова вздрогнул, и пот смертной агонии заструился по моему лбу, ибо я был убежден, что каждый следующий миг станет моим последним и дышал с невероятным трудом, как под пыткой. Я лежал, полностью укутанный в саван из тончайших волокон. Спасения не было; но страшное чудовище все еще не появлялось, хотя моя душа в неизбывном страхе ждала его появления. Неужели мне суждено умереть так, пленником в этой фантастической ловушке ужаса, медленно, в невыносимых, сводящих с ума страданиях?

Внезапный пронзительный рев, ударивший в залепленные паутиной уши, ответил на невысказанную мысль, и в одном ужасающем движении вся чудовищная паутина поглотила меня. Слабый крик застрял у меня в горле; я перестал бороться, сдался и лежал неподвижно.

Затем возникло новое ощущение: нити как-то странно завибрировали, и, подняв глаза, я увидел то, чего боялся больше всего, — жуткого паука, по меньшей мере шести футов в длину и трех в высоту, быстро скользящего по сетям своей ловушки. Чудовищное существо с толстым и раздутым телом, покрытым жесткими черными шипами, и с дюжинами ног, длинных, мощных, костлявых, покрытых тощей порослью черного пуха. Местами блестящая шкура была обнажена, и когда существо приблизилось, я увидел, что оно источает липкую жидкость с ярко выраженным серным запахом; она покрывала бестию с головы до ног и цеплялась за волокна паутины блестящими сгустками. Голова была огромной и тем более ужасной, что я с трепетом отвращения узнал в ней человеческую голову.

Черты лица были почти мертвенными, и бледность их резко контрастировала с черным телом. То было лицо Луиса Бленхейма, но бесконечно более жестокое и отвратительное, чем в жизни. Два длинных клыка свисали из капавшего слюной рта, грозя смертельным ядом укуса; огромные глаза, выпученные и желтые, смотрели на меня с такой голодной жадностью, что душа моя замирала и я жаждал конца.

Омерзительная тварь приблизилась, и я содрогнулся от зловония, когда ее горячее дыхание коснулось моей щеки; клыки блестели в грязной пасти, изогнутые когти вытягивались и втягивались, как у кошки, в то время как тело, казалось, пульсировало и раздувалось, становясь на глазах вдвое крупнее. Отвратное существо бросилось на меня, давя своей мерзкой тушей, раздавливая мою жизнь и впиваясь клыками в мою плоть; но когда сверкающие глаза приблизились к моим и я почувствовал, как липкая жидкость сочится из тела чудовища на мою кожу, я задрожал от резкой боли укуса и восстал на нечистого зверя, начав сопротивляться с удесятеренной силой, ибо передо мной вспыхнуло видение того, как чудовище утащит меня в свое бездонное логово, где я стану главным блюдом адского пиршества и подвергнусь агонии ужасающей смерти. Жуткое лицо дьявольски ухмылялось, и я с нечеловеческим усилием вытащил тяжелые руки из сетки паутины и, содрогаясь, погрузил пальцы в скользкое тело; но решимость моя разлетелась в прах, как морская рябь разбивается о могучий волнорез, и в конце концов я без сил откинулся назад, и чудовище быстро потащило меня в зияющую пасть паутины.

На миг паук остановился, чтобы покрепче ухватиться за мое тело; и в это мгновение я заглянул в черные глубины кошмарной бездны впереди и задрожал от невыразимого ужаса. Я подумал о ноже, который я всегда носил с собой, и с диким трепетом отчаянной надежды взмолился Богу, чтобы он позволил мне схватить нож, и вдруг, к своей несказанной радости, увидел оружие у себя в руке. Откуда взялся нож, я не знал. Но он был у меня в руке, моя единственная надежда на спасение. Я вырвал руку из ослабевшей на миг хватки когтей и повлек сталь вверх.

Распухшие пальцы сжали рукоять, и отяжелевшая, свинцовая рука взмахнула ножом. Со змеиным шипением чудовище повернулось, и я снова ощутил жалящий укус его отвратительных клыков. Я ударил раз, другой, третий, погружая сталь в волосатое тело. В эти несколько мучительных мгновений я прожил века, пока слепо резал, рубил, безумно разрывал мерзкую плоть, и с каждой новой раной, которую я наносил, на меня обрушивался удушающий поток тошнотворной жидкости; но я продолжал бороться. Мучительная ярость исказила черты человека-паука, и моя ненависть к Бленхейму возросла до непредставимых высот. Еще один укус ядовитых клыков, и я закричал, но по-прежнему вонзал липкое и мокрое лезвие в раздутую тушу чудовища. Все глубже погружались его клыки, и внутри у меня что-то разрывалось, оставляя меня слабым и задыхающимся; но я сражался до последнего, покрывая чудовище рваными, зияющими ранами. Наконец оно пошатнулось на нетвердых ногах, и я мысленно издал вопль яростного торжества, ибо нанес смертельную рану; но как недолговечен был мой триумф! Какая польза от борьбы в тисках смерти? И я, подобно ему, уступал неизбежному; моя слабеющая рука нанесла еще один удар, а затем — наступило ничто.

Последним, что я запомнил, было лицо Бленхейма на туловище паука, с издевкой склоненное над моим мертвым телом; он праздновал победу, как отвратительное, зловещее воплощение ужасов ада.

Мой сон оборвался внезапной и яркой вспышкой, и я проснулся, обнаружив, что уже давно рассвело и в окно струится солнечный свет. Я вскочил на ноги с глубоким вздохом облегчения, однако решил, что нынче же утром пойду к Бленхейму для окончательного объяснения.

Когда я торопливо вышел из дома, меня остановил возглас мальчишки-газетчика. Какой-то инстинкт, сам не знаю какой, заставил меня купить газету. В следующее мгновение я завороженно смотрел на кричащий заголовок:

«ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО ЛУИСА БЛЕНХЕЙМА!»

Ниже я привожу выдержку из этого газетного сообщения:

«…и Бленхейм был найден мертвым в своей постели рано утром, после того, как его семья услышала отчаянные крики и шум жестокой борьбы в его комнате. Убитый истек кровью; на теле были обнаружены многочисленные раны, нанесенные кинжалом. Никаких улик, указывающих на личность убийцы, найдено не было, но некоторые необъяснимые обстоятельства придают этой трагедии сверхъестественный оттенок. Тело покойного было покрыто странной липкой жидкостью, издававшей ярко выраженный сернистый запах, а другой угол комнаты был затянут обрывками громадной паутины, частично цеплявшейся за тело».

Студент медицинского факультета Ришар Бракемон переехал в комнату № 7 маленькой гостиницы «Стевенс» на улице Альфреда Стевенса, № 6 после того, как три предыдущие пятницы подряд в этой самой комнате на перекладине окна повесились трое человек.

Первый из повесившихся был швейцарский коммивояжер. Его тело нашли только в субботу вечером; врач установил, что смерть наступила между пятью и шестью часами вечера в пятницу. Тело висело на большом крюке, вбитом в переплет окна в том месте, где переплет образует крест, и предназначенном, по-видимому, для вешания платья. Самоубийца повесился на шнурке от занавеси, окно было закрыто. Так как окно было очень низкое, то ноги несчастного коленями касались пола; он должен был проявить невероятную силу воли, чтобы привести в исполнение свое намерение. Далее было установлено, что самоубийца был женат и что он оставил после себя четверых детей; кроме того, было известно, что его материальное положение было вполне обеспеченное и что он отличался веселым и беззаботным нравом.