— Реальность, — горько повторяли губы Ивана Федоровича, — реальность! Вот как оно все обернулось. Вот как!
Закрыв глаза, застыв внутри, недвижно сидел Иван Федорович на цементном полу и не чувствовал холода, не ощущал сырости. Ничего. Только все глядел и глядел внутрь себя, в глаза этого гада-пришельца. Он не боялся его. Нет. Только одно было желание. Хотелось ему теперь поясней, поотчетливей разглядеть паука, чтобы хоть плюнуть в гнусную харю. «Умирать, так с музыкой!» — думал Иван Федорович и старался заглянуть в себя поглубже, попристальней.
* * *
Как раз в этот момент лейтенант и полковник кончили говорить и полковник прислушался.
— Что это он затих? — спросил он лейтенанта.
— Утомился орать, наверное, — отозвался тот и покрылся, весь затвердел бугорками.
— Подите поглядите, не сделал бы чего с собой…
Лейтенант встал, вышел, припав к окошечку, заглянул в камеру и тотчас вернулся.
— Сидит, закостенел, — сообщил он, усмехаясь.
— Ну, пусть посидит, — устало согласился полковник. — Когда должны приехать за ним?
— В шесть.
— Что ж придется ждать. А вы отдыхайте. Подите, пообедайте. Вы обедали сегодня?
— Нет еще, не успел вот с этим… — сказал лейтенант.
— Вот и пообедайте, — по-домашнему, по-отцовски предложил и разрешил полковник.
И лейтенант подумал: «Отчего бы ему вправду не пообедать». Есть хотелось сильно. Подумал и решил — «Пойду».
Он встал.
— Да, — остановил его полковник уже в дверях, — там послушайте, чего говорят. Слухов с этим делом не оберешься…
Лейтенант вышел пообедать. Шел пятый час дня. Ветер после полудня окреп. Из ровного стал порывистым, сильным. Потемнела и без того черная вода. Белые кружева протянулись вдоль берега. Заволновалось море. Набежали на пустынную голубизну неба откуда-то стремительные, напоминающие белые вычищенные когти облачка. Стали рвать небесный полог, пока не повалил из распоротой голубизны серый туман. Заволокло все, быстро, разом. А белые кружева на черной, поблескивающей, плотной воде вспучились, раздулись, закипели. Стальная рябь, как судорога, пробегала по еще лоснящимся бокам тяжелых волн…
Лейтенант едва удержал на голове фуражку. Крутнулся ветер и ловко швырнул горсть пыли в глаза. «А, черт! — выругался лейтенант, поминая лихом так резко и быстро сменившуюся погоду. — С утра какая голубизна была. Все одно к одному».
Он вывернул на площадку с ровными рядами грибков. Под грибками сидели люди. Над площадкой стоял ровный гул их голосов. Загорелые, набирающие силу отдыхающие пили. И, ясное дело, говорили только об одном. О странном убийстве. Слухов разбежалось во все стороны великое множество. И не мудрено, городок невелик. И что в нем? Жара, вода и слухи. А тут такое дивное событие. Секс, убийство, тайна… Что еще надо?
«Хорошо им», — устало и зло подумал лейтенант, вытягивая из форменного воротничка натуженную потную шею.
Налетел ветер, нагнал облака, но прохлады не принес. Наоборот, стало душнее.
«Эх, — вздохнул лейтенант. — Пьют, веселятся, а ты крутись, вертись…»
Он подумал, что скоро тоже уйдет в отпуск и уедет на север, к своим. Поохотиться. Что ему море? Это не дом. А вот лес, другое дело. Под ногами мох, листья. Только-только начинается осень. Утки… Эх! Да что говорить!
Он поискал взглядом официантку и прислушался к разговорам за соседними столиками. Разговаривали все довольно тихо. Тема была пикантной и не нуждалась в громкой акустике. Только за одним дальним столиком надрывался захмелевший толстяк, а его две компаньонши, молодые женщины, такие же толстые, визгливо хохотали. Но острый слух лейтенанта все же уловил обрывки фраз.
— Лесбиянка, ее подружка. Сразу же уехала. А муж с этой подружкой жил…
— В том все и дело, что экстаз. Только сердце не при чем. От потери крови…
«Откуда они все знают? — зло подумал лейтенант. — Болтают все много».
— Что она, девушка, что ли?
— Садист, усыпил и пипеткой…
— …А красивая баба, я вам доложу. Дух захватывает…
— Страшное дело, — неслось из-за другого столика, — моя дочка теперь говорит, что и днем побоится одна гулять. Хорошо, есть у нее такой приличный человек…
— Такие приличные и насилуют.
— Да нет, вроде хороший. А там, кто его знает?
От всех этих шелестящих разговоров лейтенант окончательно разозлился. «Что им до всего? — думал он. — Любопытствуют!»
В сердцах он быстро ел холодный борщ.
Небо из густо-серого стало темным. Грозные фиолетовые подпалины побежали по разбухшим, налитым влагою бокам.
— Вот-вот дождь будет, — сказал, взглянув на небо, здоровяк за соседним столом.
— Гроза. Сейчас врежет, — согласился с ним собутыльник.
И врезало. Крупные капли стеной повалились вниз и вскипели, схватившись с пылью и асфальтом. Запрыгали, заскакали сверкающие шарики. И четырехгранно, как в театре теней, угловато выступила небесная чернота в яркой беззвучной вспышке. Выступила и провалилась с оглушающим грохотом и треском в такое же черное, яростное море.
* * *
Иван Федорович, застыв, погружался в себя все глубже. Все ближе горели беспощадные глаза безумного пришельца. А мысль, как звонкая чистая сталь, рубила последние канаты надежды. «Весь мир иллюзия, наброшенная мне, как мешок, на голову этим гадом, — так думал Иван Федорович. — Сразу надо было догадаться. Тогда неясно, чем бы дело кончилось. Теперь конец. Я — единственный, кто знает, — в его руках. И есть ли еще люди вообще, кроме меня? Или это все и люди, все — галлюцинация моя? Как сон. Проснусь и все исчезнет?»
Так вопрошал себя бедный Иван Федорович и медленно, трудно, но неотступно двигался все дальше для последней схватки с врагом людей. Он понял теперь, где его надо искать и ловить.
«Пусть даже весь мир — вражеская пелена, — думал он, стискивая зубы. — Ничего, сдернем потихонечку, а там посмотрим, что под ней, там не укроешься от меня», — так думал Иван Федорович.
А гроза гремела вовсю. Гулко и глумливо небесный гогот катился в черных страшных тучах. Рвал их в клочья. Тяжелая стена воды валилась и валилась бесконечно. На улицах начался потоп. Кое-где стало заливать полуподвальные этажи. И так мрачно и тоскливо от этого всего, всех перемен и неожиданностей дня, стало на душе у лейтенанта, что и не описать. Нюх оперативного работника подсказывал ему, что не к добру вершится все это бесчинство. И происходит в мире нечто нехорошее, недозволенное… Только что? На этот вопрос лейтенант ответить не смог бы. Да и никто не смог бы. Поэтому лишь сильнее помрачнел лейтенант. Короткими перебежками, но все же успев промокнуть до нитки, добрался он до отделения. Отряхиваясь, как вымокшая собака, вскочил в дежурную часть.
— Что-то вы быстро вернулись, — встретил его голос полковника.
Три человека в штатском молча кивнули.
«А вот и санитары, слава Богу», — подумал лейтенант и машинально бросил взгляд на часы. Тут он заметил, видимо, первым во всем городе, что со временем творится несуразное. По часам на стене получалось, что он отсутствовал всего пять минут. Лейтенант тут же посмотрел на свой ручной хронометр. Действительно, прошло всего пять минут. Время явно растянуло свои секунды и замедлилось. Ошалело лейтенант уставился на полковника. Тот вроде дремал с открытыми глазами. И эти три фигуры в штатском тоже не двигались, сидели вялыми мухами.
— Да, лейтенант, с часами у вас нелады. Вообще отделению следовало бы подтянуться, — томно и протяжно проговорил полковник. Такого голоса лейтенант у своего шефа никогда не слыхал.
Удивился лейтенант. И те и другие часы сегодня сам по сигналу точного времени ставил.
— Давно ваш задержанный без сознания? — медленно спросил один из приехавших. — Не знаем, что делать. Это ваш подопечный. В таком состоянии не положено…
И снова поразился пообедавший лейтенант… «Что-то тут неладно», — мелькнуло в его черноволосой голове.
— Симулирует, наверно, — хрипловато выдавил он из себя и отметил, что голос его тоже переменился. Вроде тяжелее стал каждый звук, налился свинцом.
