Руками в резиновых перчатках он как можно быстрее снял с тела цеплявшихся за кожу пауков и вернул их в жестяную коробку. Эшбрук приложил к обнаженной коричневой груди стетоскоп. Несколько секунд он слушал, затаив дыхание, потом вздохнул и покачал головой. Фил принялся растирать одно из холодных запястий.

— Мы дадим час на то, чтобы это средство подействовало. Если ничего не случится, мы используем остальных трех пауков. После этого мы откажемся от всего этого дикого дела, похороним мумию и постараемся забыть, что были так глупы — так язычески суеверны, лучше сказать.

Прошло три четверти часа, прежде чем мертвая тишина снова нарушилась. Свечи догорали, и высокие, чудовищные тени в дальних закоулках гробницы становились все более беспокойными. Бледные, напряженные лица ученых резко выделялись в полутьме, их фигуры казались неясными и смутными пятнами.

Профессор пощупал пульс на тонком мускулистом запястье, затем снова покачал головой.

— Извлеки трех оставшихся пауков, Фил, — сказал он. — Думаю, они нам пригодятся.

— Давайте подождем еще несколько минут, — ответил ассистент и приподнял другую руку мертвеца.

Стоя очень тихо и слегка касаясь кончиками пальцев запястья, Фил напрягал все свои чувства. Неожиданно он ахнул. Нет, конечно, такого не могло быть… вероятно, это все воображение… Но вот, снова… Фил вскрикнул, заставив Эшбрука вздрогнуть — вне всякого сомнения, он уловил слабый пульс на холодном запястье трехтысячелетней мумии!

В нескольких быстрых словах Фил сообщил об этом профессору. Эшбрук тут же схватил стетоскоп и снова прижал его к груди мумии. После он передал инструмент Филу. Молодой человек прислушался и секунду спустя услышал, как будто издалека, медленный, слабый, но безошибочно узнаваемый звук сердцебиения.

— А как насчет температуры? — выдохнул он благоговейным шепотом. Эшбрук выхватил термометр из-под мышки лежащей фигуры и с сомнением посмотрел на него.

— Поднялась всего на два градуса, — объявил он. — Не лучше ли нам попробовать стимулятор? В этом нет необходимости, но и вреда никакого не будет, а дело может сильно ускориться.

Фил кивнул в знак согласия. Профессор влил в горло медленно воскресающего египтянина щедрую порцию бренди.

Впоследствии ни Фил, ни профессор Эшбрук не могли даже вспомнить, сколько времени они просидели над телом писца За. Но Фил помнил, что дважды зажигал новые свечи. Никто из них не спал.

Медленно, очень медленно поднималась температура, сердце билось сильнее, пульс становился более наполненным. К концу пятого часа стало заметно дыхание. В какую-то минуту дернулись губы. Как раз в тот момент, когда измученные наблюдатели готовы были уже сдаться, охваченные растущей усталостью, которую и волнение не всегда может развеять, веки лежащего человека на миг медленно поднялись, а затем опустились. Вскоре стало отчетливо слышно тяжелое дыхание и конечности египтянина безвольно повисли.

— Он спит, — прошептал профессор.

Фил и Эшбрук провели у тела спящего еще двенадцать часов; спали они по очереди и урывками. К концу их дежурства и пульс, и температура были почти нормальными. Фил ненадолго отлучился и вернулся с котелком дымящегося кофе. Допивая вторую чашку, профессор глянул на За.

— Смотрите! — воскликнул он.

Фил поглядел туда, куда указывал дрожащий указательный палец профессора — и с изумлением увидел, что глаза писца были широко раскрыты. Он смотрел в потолок. Неподвижные, как статуи, ученые наблюдали, как За медленно отвел взгляд в сторону, пока не уставился в какую-то точку на груди Фила. Молодой человек почувствовал, как тревожные холодные мурашки пробежали по его спине, когда немигающий взгляд стал дюйм за дюймом подниматься. Не успел он опомниться, как уже смотрел прямо в глубокие черные глаза человека, считавшегося умершим три тысячи лет назад!

Взгляд были затуманенным и рассеянным, как у совсем маленького ребенка. Завороженный, Фил смотрел, как глаза египтянина перебегали с предмета на предмет, щурились, пока взгляд За вновь не обратился на него. Мгновение они смотрели в глаза друг другу. Лоб За прорезали несколько слабых морщинок. Все так же медленно и неторопливо он несколько раз моргнул, затем чуть изменил позу. Это усилие, казалось, причинило ему боль, так как лицо его явственно скривилось.

Вскоре он начал беспокойно открывать и закрывать рот и облизывать сухие губы еще более сухим языком. Эшбрук поспешно налил ему полстакана холодной воды. Писец сделал несколько глотков и, повернув голову, с возрастающим интересом уставился на своего благодетеля.

Постепенно его оживление возрастало. Часа через два он попытался приподняться и сесть на столе, но бессильно откинулся назад. С помощью ученых, однако, За вскоре уселся на краю стола, медленно раскачивая ногами. Профессор и Фил взволнованно суетились вокруг него, не смея поверить собственным глазам и втайне опасаясь, что он может в любой момент снова превратиться в безжизненную мумию.

Мало-помалу глаза писца заблестели, мимика стала заметней, изменилось и все поведение. Он указал на кувшин с водой и смог сам держать чашку, которую ему подал Фил, отпивая из нее жадными глотками.

Вскоре он жестами выказал желание пройтись. Фил и профессор с двух сторон поддерживали воскрешенного египтянина; тот неуклюже проковылял несколько шагов, затем остановился и огляделся. Странный, тусклый блеск появился в его черных глазах, когда он узнал окружающую обстановку. Он по очереди осмотрел бассейн, опорожненные сундуки и вход в туннель. Увидев на полу свой пустой, украшенный золотом гамак, он сделал несколько безуспешных попыток заговорить. Наконец он произнес несколько слов на гортанном языке.

Профессор покачал головой и жестами показал, что не понимает.

— Попробуйте писать иероглифами, — предложил Фил.

Эшбрук взял карандаш и старательно набросал на листке из блокнота простую фразу, сообщая египтянину, что его язык не понимают, и спрашивая, не хочет ли писец есть. После он протянул бумагу и карандаш За.

Египтянин несколько секунд внимательно изучал листок и с любопытством рассматривал карандаш, затем, сжав его в кулаке, как кинжал, несколькими невероятно ловкими движениями написал ответ. Профессор старательно перевел четкие иероглифы:

— Он пишет, что ему трудно говорить и что он не голоден.

Фил испытал внезапное озарение.

— Спросите его, где сокровище Ахма-Ка. Нельзя исключать, что он вернулся к жизни всего на несколько часов.

Эшбрук быстро кивнул и прищурился.

— Лучше подойдем к этому постепенно, — шепнул он.

Профессор задал несколько банальных вопросов об архитектуре гробницы, на которые За коротко ответил. В конце концов нетерпение взяло верх, и Эшбрук прямо спросил:

— Где драгоценности Ахма-Ка?

Смуглый человек с минуту смотрел на бумагу, прежде чем поднять голову. Фил был поражен жутким красным светом, казалось, исходившим из его глаз. За смотрел на Эшбрука до тех пор, пока профессор не забеспокоился. Затем тревожное свечение внезапно погасло, и, к изумлению ученых, египтянин указал на бассейн и черное стекло воды.

За без посторонней помощи добрался до края бассейна, опустился на колени и по локоть погрузил руку в воду. На протяжении нескольких минут он водил рукой в воде, что-то нащупывая, затем извлек петлю тяжелой цепи ручной работы. Растягивая цепь, он стал тянуть ее вверх. Когда Фил и профессор быстро подошли к нему, он выразительно взмахнул рукой.

— Он хочет, чтобы мы помогли тянуть цепь, — воскликнул Фил.

Совместными усилиями они приподняли какой-то тяжелый предмет на несколько дюймов и почувствовали, как он сдвинулся в сторону. Решив, что это сосуд или сундук с драгоценностями камнями, ученые попытались вытащить его на поверхность. За остановил их и снова указал на бассейн. Уровень воды стремительно понижался!

— Должно быть, мы вытащили пробку, — взволнованно вскричал Эшбрук.

Во время поисков тела За они обнаружили, что глубина бассейна превышала девять футов. Лишь некоторое время спустя последние струйки воды, забулькав, исчезли в прямоугольном отверстии в углу бассейна. Сбоку от водостока обнаружился каменный блок, к которому была прикреплена цепь; она держалась на тяжелой скобе, вделанной в камень несколькими дюймами ниже первоначального уровня воды.