Они выпили и продолжили разговор.

– Почему он Радий-Палладий? – спросил Кабанов.

– Потому что Радий Бочкин, – ответил Денис. – Сначала хотели обозвать его Бочкой, но он – дрищ дрищем и на бочку совсем не похож. А потом кто-то перепутал химические элементы и обозвал его Палладием. Так и пошло: Радий-Палладий. Бочкин этот из категории всем недовольных юнцов, начитавшихся книжек про Че Гевару и прочих борцов со всеми против всех. Он сразу же начал создавать здесь подпольную организацию, но поскольку никому это не нужно, членом организации стал он сам. Так было, пока не появился подобный ему борец по имени Петлюра Гуцалюк…

– Как-как? – недоверчиво переспросил Генка.

– Ты не ослышался. Такой же тощий дрищ, как и Палладий. Именно Петлюра Гуцалюк. Был с детства идейным националистом. Как и все – не помнит места жительства. Но в этом случае и так ясно. После того как в его регионе поменялось название страны, захотел взорвать какой-то мост. Ну – понятно, какой. Жил, скорее всего, в Крыму. Делал у себя в сарае взрывчатку, и подорвался нечаянно вместе с сараем.

– А Радий?

– Тот купил у черных копателей ржавый наган с патронами и собирался застрелить директора колледжа, в котором учился. Видимо, последний ассоциировался с главным тираном и душителем свободы. Как теоретически подкованный террорист решил попробовать оружие на пригодность. Во время тренировочной стрельбы, которую Радий проводил в цеху одного из заброшенных заводов, пуля попала в бетон, срикошетила и убила самого борца за светлое будущее. Теперь они с Петлюрой всегда вместе ошиваются. Вопрос о национализме, естественно, закрыт. Что здесь с национализмом делать, если и стран никаких нет? Но склонность к борьбе за свободу осталась у обоих. Сто процентов – с работы сегодня смылись вдвоем, и второй придурок где-то рядом. Ну и очкас с ним. Не пойман, как говорится – не вор.

– Кто с ним?

– А-а-а, не парься. Это местный диалект. Ругаться хочется всегда. А богохульство и мат запрещены. Вот и выработались различные понятия.

– И что такое «очкас»?

– Ну, нехорошая личность, противоположная сам знаешь кому.

– Понятно, – Генка рассмеялся. – А что грозит Радию-Палладию за невыход на работу?

– На первый раз отделается неделей в ассенизационной бригаде. На второй – предупреждение.

– В раю есть ассенизационная бригада? – удивился Кабанов.

– А кто канализацию чистить будет? – Денис постучал указательным пальцем себе по лбу. – Ангелы, что ли?

– Ну, можно, например, грешников с фестиваля заставить, – пожал плечами Генка.

– Ага! Заставишь их, как же. Ты их рожи видел? Вот-вот. Да и не наше это дело – заставлять. Говно чистят даже в высших филиалах рая, где живут реальные праведники, заслужившие блаженство. Говорят, у них там тоже наряд есть. Туда попадают либо нарушители режима, либо, если таковых не находится, по очереди вкалывают. Вон, у нас поселок хоть и небольшой, а все равно канализация в домах засоряется. Бублик сейчас отлежится и тоже на неделю загудит в эту бригаду. Так сказать – для начала трудовой деятельности с чистого листа.

– А кто говорит? – спросил Генка.

– Что говорит? – не понял его Денис.

– Ну, кто рассказывает о других филиалах рая?

– А-а, дед Макарыч, кто же еще!

– Он-то откуда знает?

Рыжий задумался.

Помолчав немного, он ответил:

– А знаешь, интересный вопрос! Дед Макарыч много о чем рассказывает, и никто не интересуется у него, откуда он это знает. Видишь ли, он здесь старожил. Потому ему все верят. Деду разрешено ездить поездом до следующей станции и обратно, что он иногда и делает. Может, там, куда он ездит, знают больше нашего.

– Старожил, это какой срок? – продолжил интересоваться Генка. – И, кстати, а сколько здесь живут и куда потом деваются? Что, всем надоедает работать, и их отправляют в вечное фестивальное путешествие с садистским уклоном?

Но вопрос остался без ответа, так как вдруг уличную тишину разорвал звук сирены! Генка, опрокинув стул, вскочил на ноги, а Денис остался сидеть, как ни в чем не бывало. Сирена, поорав несколько секунд, заткнулась и Кабанов, поставив стул на место, уселся на него.

– Все, – сказал Рыжий. – Рабочий день закончен. Четырнадцать часов. Пойдем. Мне надо сделать запись в журнале об окончании смены, а тебя необходимо обуть.

Они допили остаток самогона и Денис предупредил:

– Смотри! Каждую пятницу в пятнадцать часов Козлаускасы выборочно проходят по комнатам с ревизией. Они проверяют чистоту и порядок. Ты, как новенький, будешь подвергнут проверке обязательно. Я бы тебе советовал убрать со стола и выбросить картофельные очистки в унитаз.

– Вы все выбрасываете в унитаз? И полиэтиленовые кульки от сахара?

– Конечно! А куда еще выбрасывать, если нет ни одного мусорного бака?

– Потому у вас канализация все время засоряется.

– А ты спец по канализациям? Смотри, заработаешь кликуху «Зеленый дерьмовоз».

– Нет-нет! – вскричал Генка. – Это я так, к слову.

– Убирать со стола будешь? – спросил Рыжий, пряча ножик в карман.

– Да ну его в пень! – махнул рукой Кабанов. – Потом.

– Смотри сам, – сказал Денис, и вышел в коридор.

Генка последовал за ним. Путь к трансформатору они провели в беседе.

– Самый древний здесь – Макарыч, – рассказывал Денис, продолжая прерванный сиреной разговор. – Сколько он тут торчит – неизвестно, а сам не признается. Второй по сроку – раб божий Очкасов, швабру ему в жабры. Зовут его Захаром Роман-заде. В совокупности с фамилией имя и отчество характеризуют его полностью. Это что-то восточное. Роман-заде значит – сын Романа, а короче – Романович. Но официально – первый вариант, почему – никто не знает… Потом Козлаускасы. Вот о них все известно, поскольку появились они лет пять назад.

– Значит, основное население поселка здесь недавно, – сделал вывод Генка.

– Да, – кивнул головой Денис. – Я, например, всего год. Грузин с Бубликом – восемь месяцев, а Радий-Палладий с Петлюрой – месяца два-три. Остальные – от нескольких месяцев до трех-четырех лет. Около десяти домов пустуют. Я так думаю, что поселок наш новый и еще не заполнен до конца. Хотя, судя по строениям…

– А куда подевались те, что прибыли сюда вместе с Очкасовым или дедом Макарычем?

– Ну, брат, такие вопросы нужно задавать им. Вот и задашь при встрече.

Свернув с асфальта, они углубились в лес по одной из хорошо протоптанных тропинок. Пройдя сквозь редкий ельник, Генка с Денисом оказались на берегу спокойной узенькой речки с пологими берегами, поросшими хилыми деревцами ив. Ширина ее не превышала семи метров, а вода была мутной, как в сточной канаве.

На другом берегу реки торчал плетеный сетчатый забор, следовавший за изгибами русла. Высота его была около двух метров, а длина не угадывалась вовсе, поскольку сетчатая конструкция терялась из виду за первым же поворотом. Там, за забором, рос точно такой же лес, как и со стороны поселка.

Железное сооружение не напрягало глаз и нисколько не портило природу, так как было оплетено хмелем снизу доверху. Зато жгут толстого кабеля, протянутый над речкой на высоте около десяти метров, казался в этом лесу настолько лишним, что вызывал чувство, схожее с досадой.

Из-за высоких деревьев, растущих на противоположном берегу, невозможно было понять, откуда этот кабель идет, зато прекрасно виднелась точка, где он заканчивается. Кабель упирался в бетонную мачту и спускался к большой трансформаторной будке, расположенной на поселковом берегу речки. Из будки выходило несколько толстых проводов, которые разветвлялись через ту же мачту и уходили в сторону поселка, крепясь на невысоких деревянных столбах.

– Мое хозяйство, – указал рукой на будку Денис. – Я здесь работаю постоянно. Повезло. Мне надо кое-что сделать. Я отлучусь, а ты прогуляйся. Походи, осмотрись. Вечером мы к тебе в гости зайдем. Ах, да! – он хлопнул рукой себя по лбу, – дуй за мной.

Рыжий подошел к ближайшей иве, достал из кармана ножик и быстро нарезал пучок тонких веточек. В два счета он сплел из них одну сандалию как раз по ноге Генки.