Стоя с мамой в очереди к окошку, Коломба раз от разу все больше замечала, как та переменилась. А ведь когда мама с папой только поженились и потом, когда родились дети, мама была такая красивая, что прохожие оборачивались.

Когда при маленькой Коломбе кто-то говорил: «Как же эта девочка похожа на маму! Просто вылитый портрет!», она надувалась от гордости и бежала к зеркалу, чтобы убедиться в этом еще раз.

Мало того, что мама изменилась. Ей, кажется, вообще наплевать, как она выглядит. Иногда в рекламе показывают молодых мам – красивых, стройных, элегантных, хорошо причесанных, даже когда они чистят кафель на кухне или в ванной (интересно только, как они довели его до такого состояния). Тогда мама украдкой вздыхает, и глаза у нее начинают странно блестеть.

Но если по дороге с почты я предлагаю: «Давай заглянем в «Упим» и купим тебе новое платье?» или: «Может, зайдем по дороге в парикмахерскую?», она испуганно отвечает: «Нет, что ты. Идем домой».

Иногда Коломба не могла сдержать раздражения. Неужели мать думает, что это горе свалилось только на нее? Ей вот тоже не хватает отца, так что выть хочется. Что-то болит в груди, как рана, – тупая, непроходящая боль.

Коломба чувствовала себя покинутой и преданной и никак не могла смириться с такой несправедливостью.

«Почему это должно было произойти с их кораблем? Почему именно с моим папой?» – каждую ночь думала она, чувствуя комок в горле.

Но в общем жизнь продолжалась, каждый день нужно было просыпаться, вставать, идти в школу. Случалось и смеяться (хотя и не без некоторого чувства вины), сердиться, думать о будущем, о каникулах, скучать, беспокоиться. Все лучше, чем забиться с телевизором в уголок столовой, становясь день ото дня бледнее, как бобы, проращенные под кроватью для урока ботаники.

Со мной она не соглашается никогда, зато верит всему, что говорят с экрана. Верит телеведущим, журналистам, сообщениям об открытии новых чудодейственных лекарств, всем обещаниям рекламы, сплетням о рок-звездах и принцессах Монте-Карло. Иногда я начинаю бояться, что еще немного, и она поверит бреду Валерио Каррады, который вопит, что все беды от черных и цветных, что они вторглись к нам, как варвары во времена Римской империи, и вот-вот погубят Италию. Этот Каррада – застройщик, занимается реконструкцией старых кварталов и возведением новых. Он называет их Белейшими, потому что темнокожих туда не пускают, и даже смуглых – даже южан.

Но настоящей бедой для нас стало мамино пристрастие к телерекламе. Ничего не стоит убедить ее, что ей позарез нужно кольцо с бриллиантом, персидский ковер, тренажер или омолаживающий крем.

– Какая скидка! – волнуясь, говорит она. – Этот шанс никак нельзя упустить!

Я стараюсь оставаться спокойной и объясняю ей, что с одной папиной зарплатой мы не можем себе этого позволить.

Но на прошлой неделе, когда я была в школе, мама все-таки не удержалась. Этим гадам на «Амике» удалось всучить ей газонокосилку, и не маленькую, садовую, а для площадки для гольфа. Это притом что наша квартира находится на пятом этаже.

Мама позвонила им, и, когда мы пришли из школы, огромная коробка уже стояла в прихожей, а курьер успел удалиться, прихватив все деньги, на которые мы должны были дотянуть до конца месяца.

При виде пустого ящика я пришла в ужас и закатила ей такую сцену, что мама ударилась в слезы. И все равно она продолжала доказывать, что покупка очень удачная:

– Ты только подумай, я позвонила среди первых тридцати покупателей и получила скидку в пятьдесят процентов.

– Да хоть за полцены, зачем она нам сдалась? Она же нас не накормит, – кричала я. – И счет за электричество не оплатит.

А ей-то что, если она сидит себе дома, а платить за все и делать покупки все равно должна я.

Продавщица в продуктовом магазинчике, где у семьи Тоскани и так уже был большой долг, снова увидев перед собой Коломбу с опущенными глазами, на этот раз взбунтовалась:

– Ну уж нет! Хватит! Скажи матери, если она не оплатит кредит, пусть поищет себе других дураков.

К счастью, в буфете еще оставалось сколько-то риса и бобов, и семье Тоскани удалось продержаться до конца месяца на «пище ангелов и ковбоев» – так говорил Лео, насмотревшийся по телевизору старых фильмов с Бадом Спенсером.

Коломба старалась, чтобы брат этого не заметил, но в последние дни она была как на иголках. Питаться одним рисом и бобами не очень-то полезно, особенно для Лео. К тому же их, скорее всего, не хватит до следующей зарплаты. И наконец, как уже говорилось, перспектива остаться в день рождения без подарка и без торта со свечами ее совсем не радовала.

Устраивать праздник и приглашать подруг я не собиралась. Тем более что их у меня нет и никогда не было. Прежде чем переехать в Геную, мы никогда не жили подолгу в одном городе. Папа заключал контракты с разными оркестрами, и мы кочевали с места на место, так что по-настоящему с кем-то подружиться я не успевала.

Когда мы поселились в Генуе, я думала, что здесь наконец-то будет время. Но в этом доме совсем нет моих сверстников. Есть или совсем маленькие, или, наоборот, почти взрослые – лет семнадцати-восемнадцати.

Вся надежда была на школу. В моем классе училось (и сейчас учится) одиннадцать девочек – со мной двенадцать. Я хотела, конечно, дружить с одной из них. Начала присматриваться – и они ко мне. Нужно ведь время, чтобы понять, нравится тебе кто-то или нет. Они все были вместе с первого класса, а я только появилась.

Потом однажды (этот вечер я никогда не забуду) нам позвонил владелец «Геркулеса» и сообщил о кораблекрушении. Наша жизнь перевернулась, как дерево, поваленное ураганом, – с вывороченными корнями и поломанными ветками.

Тут уже было не до дружбы.

Когда я вернулась в школу, мои одноклассники, мальчики и девочки, положили мне на парту открытку с сочувственными словами и маленький подарок. Не знаю, сами додумались или учителя подсказали? Мне было все равно.

Я тогда ни о чем не могла думать – только об отце. Мама вообще все время рыдала. Тети уехали в свой Милан, и кто-то должен был заниматься домом и Лео.

А теперь, если бы я даже хотела, то постыдилась бы позвать кого-нибудь к нам домой делать уроки. Во-первых, этот вечно орущий телевизор. Во-вторых, беспорядок: немытые окна, неубранные постели. Я не могу уследить за всем. К тому же я боюсь, что, если кто-нибудь узнает, как мы живем, нас с братом могут забрать в интернат. Я видела такое в одном телефильме. Нет уж, спасибо, лучше быть ото всех подальше.

«Интересно, она вообще помнит, что у меня сегодня день рождения?» – думала Коломба, возвращаясь домой из школы.

Лео, как всегда, приходилось тащить как на аркане: по дороге он пинал пустые банки из-под пива, останавливался у каждого киоска, разглядывая всякую разрекламированную ерунду, и канючил:

– Купишь? Купи, а?

Брат у нее был избалованный, отчасти по ее собственной вине, потому что Коломба считала его слишком маленьким, чтобы делиться с ним семейными проблемами.

Они подошли к подъезду. Прежде чем войти в лифт, Коломба бросила взгляд на почтовый ящик и вздрогнула, увидев там белый конверт: «Ну конечно, хозяин требует оплату».

В последнее время к ее страхам прибавился еще этот: их могут выкинуть на улицу. Когда в тележурнале показывали судебного пристава в сопровождении полиции, приказывавшего освободить помещение, и потом выброшенные на улицу мебель и матрасы и растрепанных женщин с младенцами на руках, она думала: «Где они будут сегодня ночевать? Куда бы мы пошли, если бы такое случилось с нами?»