– Не волнуйся, солнышко. Мои дети уже переболели ветрянкой. И корью тоже, – сказала синьора Эвелина, похлопав ее по руке. – К тому же они привиты.

– Солнышко? – Коломба почувствовала, что сейчас умрет от ревности.

Она еле сдержалась, чтобы не схватить девчонку за плечи и вытолкать ее из комнаты. Хорошо, что в эту минуту в комнату вошли совершенно умиротворенные тетушки в сопровождении Ланчелота Гривза.

– Эвелина, познакомься, это секретарь синьора Петрарки, – представила его тетя Динучча. – Он распоряжается их частью здания. Ланчелот был очень любезен и рассказал нам все о доме и жильцах.

– Мой начальник был большим другом графа Райнольди, – объяснил англичанин. – Если вам что-нибудь понадобится, всегда обращайтесь.

– Поскольку вы вдвоем владеете большей частью здания, вам надо держаться вместе, – заметил Станислав. – Есть риск, что третий собственник, который владеет третьим этажом, захочет ступить на тропу войны.

– Да, он даже обещал это, потому что хотел купить нашу долю, а мы не согласились, – засмеялся Ланчелот. – Но эти Преследы не на того напали. Моего начальника на пушку не возьмешь.

– Преследы? – озадаченно переспросила синьора Эвелина. Слово напомнило ей персонажей одного телесериала – страшных чудовищ, хотевших завоевать Землю.

– Так мы называем этих прилизанных и напомаженных нахалов с третьего этажа, поскольку их фирма называется «ПРЕСТНЕДВ» – «Престижная недвижимость».

– Ого! Теперь я понимаю, кто написал то письмо адвокатам! Нас они тоже просили продать всю нашу площадь, – сказала тетя Динучча. – Только вот с какой стати? В наши планы это никак не входит.

Значит, Араселио был прав. Эти типы с третьего этажа хотят заграбастать наш дом, чтобы (на радость Карраде) сделать его таким же «белым», как остальные дома в квартале, и продать богатым – los riccos.

От англичанина мы узнали, что «ПРЕСТНЕДВ» – предприятие анонимное. Имя директора никому не известно.

– Не нравится мне, когда люди прячутся за каким-то странным сокращенным названием. Это не внушает доверия, – сказала тетя Динучча.

– Но бояться нам нечего, – успокоил ее Ланчелот.

Он объяснил, что, раз нам с синьором Петраркой принадлежит по два этажа, а третьему хозяину – только один, перевес на нашей стороне.

– Четверо против одного. Ну и что они могут нам сделать?

Вообще-то мне не очень улыбалось дружить с семейством этого пятнистого микроба, откликавшегося на смехотворное имя Пульче[15] Петрарка, только потому, что иначе преследы могут отобрать у нас наш дом.

– Не может быть, чтобы тебя по правде звали Блохой, – сказала я как можно презрительнее. – Должно ведь и у тебя быть настоящее, нормальное имя, как у всех.

Я думала, что ей дали прозвище из-за того, что она такая маленькая и худая, как микроб. Не ожидала, что она невозмутимо ответит:

– Правильно, у меня есть настоящее имя, но не знаю, насколько оно нормальное. Меня зовут Пульхерия.

Она вызывающе посмотрела на меня, зная наизусть все, что говорят люди, впервые услышав ее имя.

– Что-о-о?! – воскликнул Лео, вылупив на нее глаза.

– Это же надо – окрестить так девочку! – возмутилась мама.

Я ничего не сказала, только выразительно посмотрела на Блоху.

«Да уж, настоящее имя ничуть не лучше прозвища», – сказали мои глаза.

Она расхохоталась и пожала плечами.

«И в самом деле, – подумала я. – Не она же себя так назвала».

Тетя Мити и тетя Динучча чуть не испепелили меня взглядом. Обе терпеть не могут, когда начинают обсуждать странные имена. И я могу их понять.

Папа рассказывал, что дедушка Тоскани – он ведь был анархистом – хотел назвать свою первую дочь Динамита. Но так как в загсе не разрешили, назвал ее Дина, оставив для второй имя Мита. Еще папа говорил, что, когда бабушка звала девочек домой ужинать: «Дина, Мита, домой!», мальчишки кричали: «Динамита! Полундра! Сейчас взорвется!»

Но Пульхерия, по-моему, еще хуже. Похоже на ругательство, хотя на самом деле это латинское имя, которое значит «самая красивая», как объяснил нам Ланчелот Гривз. Родители преподнесли ей этот подарок еще до того, как бросили ее на дедушку, а сами отправились помирать на край света. (Значит, она не дочка этого старого толстяка Петрарки, а его внучка.)

Тут глаза у мамы наполнились слезами.

– Ох, бедная! Значит, тоже сирота! – воскликнула она жалостливым голосом и протянула руку, чтобы погладить синий шерстяной берет. – Видишь, сколько у вас общего, Коломба. Я уверена, что вы подружитесь, – сказала она чуть погодя, устремив на меня многозначительный взгляд.

«Ни за что, – подумала я. – Подружиться с этой противной блохой – никогда! Во-первых, она еще маленькая. Наверно, пошла в четвертый класс, а может, и в третий. И потом я никогда не стану дружить по указке».

– Когда она была маленькая, я для краткости звал ее Пулька, – продолжал секретарь. Кажется, он был при ней нянькой и считал своим долгом всегда становиться на ее защиту. – Но кто-то расслышал «Пульче», и это прозвище привязалось. С тех пор она не слишком выросла, – сказал он задумчиво, – хотя ест неплохо. Я слежу, чтобы каждый день съедала положенные витамины и всякое такое.

«Ну зачем он все это рассказывает? – подумала я. – Почему бы не дать нам спокойно распаковать вещи?»

Выставить их за дверь было неудобно, поэтому я решила удалиться сама.

– Пойду к себе в комнату, разложу книги, – сказала я. И с достоинством вышла из гостиной.

Комната Коломбы была раза в три больше, чем их с Лео комната в Генуе. За стеклянной дверью – балкончик, обращенный на задний двор. Кровать двухъярусная. Коломба выбрала ее по совету старого адвоката Паллавичини. Вдруг кто-нибудь из подружек захочет переночевать. Вот только подружек у нее не было ни в Милане, ни где-нибудь еще. Ну разве что тетки рассорятся и одна из них придет пожить к ней.

В углу возле окна Станислав с Араселио поставили фортепиано, сильно нуждавшееся в настройщике. В центре комнаты громоздились сумки и пакеты с вещами. Коломба сразу отыскала взглядом коробки с книгами. Открыла первую попавшуюся коробку и стала расставлять книги на нижней полке стеллажа.

Это были ее детские книги – почти все подаренные папой. Многие он читал ей сам, сидя в том самом кресле, в котором после его смерти обосновалась перед телевизором мама.

Разглядывая обложку «Винни-Пуха», всю в детских каракулях, Коломба почувствовала такую тоску, что у нее перехватило дыхание. Она сглотнула. Что бы подумала о ней Пульче, которая и глазом не моргнула, когда Ланчелот Гривз упомянул о смерти ее родителей?

Коломба продолжила расставлять книги. Вот «Чон Чон Блу» и «Волк Ураган», «Маленький принц» и «Невероятное нашествие медведей на Сицилию». (Как же она плакала, когда злодей эрцгерцог выстрелил в медвежонка Тони в театре «Эксцельсиор»!) А вот «Спокойная картошка», «Джим Пуговка», «Невероятные приключения Лавинии», «Десять в одной кровати»…

Между круизами, когда папа был с нами, он читал мне эти книжки перед сном. А после того как «Геркулес» затонул, я стала читать их перед сном Лео. Было бы нечестно оставить его без чтения. Но хотя это были книги для малышей, я считала их своими и не хотела отдавать ему.