И работяги из совхоза «Пестеревский», ценившие до Верхоянской неторопливый образ жизни, преобразились. Директор хвалил людей не только за такие показатели, как удои, экономию горючего, привесы, километраж, а ещё и за участие в кроссе, первенстве по волейболу. Даже в условиях соцсоревнования между фермами, мастерской и гаражом теперь значилось участие в спорте и художественной самодеятельности.

Славка считал теперь, что вот только таким должен быть директор совхоза. И если ему придётся в жизни когда-нибудь чем-нибудь руководить, то он будет действовать как Люция Феликсовна.

– Я поставлена для того, чтобы заинтересовать людей хорошо работать, – любила повторять она.

Она пыталась улучшить семейные отношения и цитировала мудрые мысли неизвестного великого: «Семья, где женщину хвалят четыре раза в день, никогда не распадётся, два раза – разводы бывают редко. Если хвалят один раз или ни разу – разводы случаются сплошь и рядом». Запомните это, мужчины!

Кое-кто, конечно, ворчал, что напрасно Верхоянская ввела зарядку на фермах, и что все цеха: полеводы, механизаторы, доярки должны были носить с собой спортивные костюмы. Она подбадривала деревенских женщин, которые до этого видели только ферму да домашние нескончаемые хлопоты возле печки, в хлеву, на одворице.

Встречая на финише доярок-лыжниц, она цитировала Пушкина:

Полезен русскому здоровью

Наш укрепительный мороз.

Ланиты ярче вешних роз

Играют холодом и кровью.

Бывший директор совхоза Иван Иванович был при своём мнении:

– Зачем столько звону, когда куют Победу? – спрашивал он жену. Она не знала.

И слово своё Верхоянская сдержала – открыла освещённую лыжню. Забирались на неё и ребята из Дергачей. Все эти новинки были по вкусу газетчикам и телевизионщикам. В совхоз «Пестеревский» ехали они с охотой. Есть что снять, о чём написать. А главное – директор Верхоянская интервью давала с блеском. Было ей что сказать и что показать.

Николай Ильич Лисочкин, защитив диссертацию, получил приглашение работать на инженерном факультете сельхозинститута. Теперь он только по выходным дням да в отпуске жил в совхозе. Не наездишься каждый день за тридцать километров. Так и жили на два дома, пока не купил он машину. Но это было уже гораздо позднее. Тогда тридцать километров перестали казаться большим расстоянием.

Вообще-то Славка в свои 16 лет помнил за целых 18, а может даже и за 19 лет. Он чётко знал то, что было до его собственного рождения. Прекрасно свою маманю Ольгу Семёновну представлял молодухой, когда жила она в деревне Кривобор на Чепце-реке. В это время она работала дояркой в колхозе, но страсть как любила бегать в лес по грибы-ягоды. Поначалу с подружками да одна, а потом с Николашей Мосуновым – комбайнёром, который стал её мужем, а Славкиным отцом. Он, как и мать, был тоже подростком военной поры, поднявшемся на крапиве, лебеде да разной ранней зелени вроде пестов, дудок-пиканов, кисленки, на травяном хлебе, а вспоён на березовице. Лес для них был спасителем.

Даже перед самым Славкиным появлением на свет не утерпела Олюнька – сбегала за ранними рыжиками-колосовиками. На обратном пути почувствовала – припёрло. Зашла к бабке-повитухе, потому что поняла: до фельдшера не успеть добраться. Залезла дома на кровать, сказала Николаше:

– Грей воду, готов наш боец на выход. Да рыжики-то посоли.

Отчего-то была уверена, что выскочит парень. Он и выскочил.

От матери, которая с малых ранних лет таскала Славку в лес по грибы-ягоды, передалась ему любовь к весёлым вересовым угорам, строгому, хранящему тишину сосновому бору, подступившему к самому посёлку. Мама утешалась любой малой доброй новостью. Разродилась белая кролиха, принесла полдюжины крольчат, она всплескивала руками:

– Гляди-ко, Славко, все шестеро живые. Никого не води, чтоб сглазу не было.

А в парничке возле казармы у них цветут огурцы. Пряча под фартуком, приносила она первый долгожданный огурец и вся светилась радостью:

– Гли-ко, экой красавец-молодец!

Они смотрели на этот обычный беломорденький огурчик, как на чудо, оттягивая момент, когда придётся пустить его на салат или окрошку. Ну как его съешь?! Он первенец!

– Ешь, Славко, ешь, там подрастают пятеро эдаких же парнечков, – уговаривала его мать, но он один есть не хотел. Только вместе.

Вызывали умиление у матери шилья первого лука и чеснока, которые крепли, становясь клинками и кинжалами, накалившиеся докрасна на солнце помидоры. Это в их-то холодном краю вечнозелёных томатов.

Мать любила одушевлять грибы и ягоды, огурцы, морковь, тыкву – всё, что вырастало и попадало на её глаза.

С грибами она разговаривала, как с живыми существами.

– Это где же вы упрятались, ребятушки? – выспрашивала она, поднимая нижние тяжёлые еловые лапы. – Покажитесь-ко, милые. Да какие вы красавцы. Почто стыдитесь-таитесь?

И подберёзовики в замшевых коричневых шапочках, и яркие красноголовики, и синявки вызывали у неё удивление.

– Будто солдатики выстроились – бравые, крепкие – одно загляденье, – хвалила она их.

У Славки летом не смывался с ладоней грибной дух. На заезженном «Диаманде» с утра срывался он из дома и уже часам к одиннадцати привозил корзину грибов: подберёзовиков, красноголовиков, белых, лисичек. Показала ему Ольга Семёновна заповедные места, которые ни под каким видом никому нельзя открывать, иначе место это пропадёт. Его затопчут. Но сама же нарушила это правило.

Отнесла как-то в знак благодарности, наверное, всё за этот же раздвижной стол, целое блюдо белых грибов благодетелям Сенниковым, и Верочка – Фарфоровая Куколка клещом вцепилась в Славку. Смотрела умоляюще: своди в лес. А он боялся идти с Верочкой. Опять начнут их дразнить: жених да невеста – из одного теста. Но это полбеды. Идти пришлось бы неминуемо мимо сосен, на которых Славка вырезал слова: «Катенька», «Катюша», «Катерина». Да ещё сердце, пропоротое стрелой. Догадается Верочка, чьё сердце там.

Катерину он сам уговаривал съездить на велосипедах за черникой. Места он знает. Черника полезная. Катерина делала большие глаза:

– Ходила я один раз с родственниками. Там столько комаров. Меня буквально заглодали. Боюсь, Слав. Не поеду.

Доканала Верочка Ольгу Семёновну.

– Славка, своди Верочку и Евдоху. Шибко им охота, – уламывала его мать.

– А мне шибко неохота. Им шибко далеко, – отговаривался Славка, но пришлось в конце концов согласиться, однако при условии, если сама маманя пойдёт.

Не знал Славка, о чём говорить с Дундей Березихой и Верочкой, а мать его от этой докуки избавит. Его дело к грибам их привести. Сгонял он накануне на велосипеде в сторону Кривобора. Вроде пошли лисички полками. Конечно, не белый гриб, но Верочке и Березихе сойдут и такие.

Чтобы миновать место с надписями, вырезанными на сосне, выбрал Славка вовсе другую, не лесную дорогу, а лугами. Шли не спеша, останавливаясь, чтоб нарвать зверобоя, топтуна, ромашки. Березиха и Ольга Семёновна толковали о том о сём. Березиха, любившая устрашать всякими невероятными случаями про заколдованные места, леших да кикимор, завладела разговором. Верочка слушала, открыв рот. Невероятно, забавно и пугающе.

Славка шёл спешным шагом вперёд, оставив грибников позади. Слыхал он эти березихины сказки. Ему хотелось побыстрее привести соседок к лисичкам. Пусть «насакают» их полны корзины и отвяжутся от него. Он-то для себя всегда грибов найдёт.

Вот и лес.

В пахучем пихтарнике Верочка взмолилась:

– Слава, да не беги ты так. Будто на дистанции летишь.

Из колючего вереса, из самой можжевеловой густерни с заполошным шумом вырвалась тетеря, до смерти напугав Верочку.

– Ой, – вскрикнула она и приникла к Славке. Он сердито отстранился.

– Ты что?

– Кто это, Слав?

– Страус.

– Разве они у нас водятся?

Славка не ответил. Придуряется Верочка.