«Тротуары – четыре доски, встретимся ещё с этой Катериной Первозвановой», – умудрено рассудил Славка. Славка знал, где мягкий лопушок и молодой клеверок выросли для кроликов. По берегам торфяных карьеров, в которых скляно стоит вода, – шёлковеют травы.

Весело мчит Славкин велосипед. Взлетел на угор. Отсюда, как на подносе, весь их торфяной посёлок Дергачи, который охотнее зовут просто Торфяной. В центре, вроде кремля, контора торфопредприятия, школа, Дом культуры и больница, новые дома для начальства и рабочей элиты, а дальше – индустрия: ангары, гаражи, техника. В сторонке – новострой – четыре трёхэтажных дома, Черёмушками, как в Москве, зовут. Говорят, пустят их к зиме. Но они не про Славку. На отшибе торфяные поля с караванами-барханами готового топлива. Тоненькими, слепящими на солнце струнками тянется от них узкоколейка, как гитарный гриф иссечена планками шпал. На узкоколейке мотовозик и вагончики. Отсюда кажется всё игрушечным, незаправдашним, детским.

Торфяные уборочно-перевалочно-фрезерные машины-комбайны дымят рыжей торфяной пылью.

Лепится к посёлку деревня Пестерево, где одноимённый совхоз – «Пестеревский». Там брусковики вперемешку с избами-калеками. У этих двугорбые крыши «верблюдой», как говорят старухи, и только на въезде два новых дома – контора и столовая. Коровники – те с иголочки.

А за настоящей железнодорожной насыпью с блестящими нитями рельсов большое скопище домов со своим небоскрёбом-элеватором хлебоприёмного пункта, вокзалом. Это райцентр Медуница. Она только так называется, а к мёду отношения не имеет. Здесь жители считают себя городскими, и городская у них спесь. На торфяных смотрят свысока, а деревенских вообще в упор не видят, считают своей обузой. Всё время сельским помогают: на севе, на сенокосе, на уборке и, особенно на картошке. Тут безвылазно надо быть, пока не приберёт деревня клубешки.

Делает всех и городских, и сельских, и торфяных схожими, одним миром мазанными та же незаменимая картошка. И там, и там, и там засажены ею огороды, пустыри, обочины дорог. Непонятно, во что одетые старухи и молодухи, невольники семейной картофельной принудиловки, школьная ребятня взмахивают окучниками или с банками в руках кропотливо, но с отвращением обирают нарядно (костюм в полоску) одетых колорадских жуков и пузатое их племя, которое жирует на плантациях. Хорошо, что Славка на своём участке окучил картошку.

Три дня врукопашную с тяпкой наперевес ходил он на дурнину. Репей, молочай, осот, липучая череда, проволочник несчастный – это же враги. Режь их, коли, секи, дери с корнем. Тут – кто кого. Битва насмерть. Славка победил.

Против жуков мама опрыскала ботву снадобьем. А Славка ещё бездетному дяде Якову Семёновичу помог. Как не помочь благодетелю. Маманя за него горой. Славке выбелило волосы на картофельном солнцепёке. Загорел он, как араб.

Разглядел Славка с угора мелких белых букашек – козлушечье стадо, которым командует сегодня Кирка – Канин Нос. Рядом что-то красное или оранжевое. Неужели Катерина? Делать ей нечего. Мог бы и Славка там быть. Зря, пожалуй, поторопился сюда.

Забавная девчонка Катерина.

Нет, не зря он уехал. Там, в посёлке – настоящее пекло. Измучены зноем травы. Парит. А здесь он скинул одежду и с разбега расколол головой водяное стекло. Загоготал от блаженства. Такая благодать! Не спеша поплыл саженками к середине карьерного водоёма, где торчит до блеска отполированный животами и коленками купальщиков выворотень. С него хорошо нырнуть и долго-долго идти с открытыми глазами под водой. Наплававшись, лёг Славка на бережку, подгребая под себя горячий песок. Залюбовался мокрой полоской отмели, на которой вышили крестиком нехитрый узор лапки трясогузок и куличков. Ёлочки спешат к воде. Махонькие, пушистые, как детсадники. Они и так ребятки. От силы им года по два.

Если затаиться, много всякой всячины можно увидеть здесь. Не то, что с оравой купальщиков, когда над водой ошалелый визг, вой, ор, шлёпанье рук и ног по воде.

Славка, побыв один, всегда возвращался отсюда с удивительными тайнами, которые открываются только на безлюдье, в тишине. Вот и сейчас, крутя жёлтой головкой, плывёт к берегу ужик. Храбрец! Какая нужда толкает его в это плавание? Доплыл, скользнул в траву. Его и видели.

А на прошлой неделе заметил Славка утку. Та крутилась в уютном омуточке и покрякивала. Из-под осоки, космами нависшей над водой, выкатились будто шарики, шесть или семь серо-рыжих утяток-хлопунцов. За всем этим, склонив башку, наблюдала с сухой серой осины грузная старая ворона. Утка заметила ворону. Тревожно крякнула. Комочки-утята поняли опасность, юркнули в осоку. Малыши, а всё разумеют. Ворона сделала вид, что это ей вовсе не интересно. Отвернулась. Утята снова выкатились на простор. Ворона азартно затопталась на суку. Вот-вот спикирует. Жалко – нет поблизости палки или камня, чтобы отогнать эту коварную нахалку. Не успел Славка решить, что делать – ворона снялась с осины и свалиласьтаки к омуту. Тут-то и произошло неожиданное. Утка взмыла вверх и, перехватив ворону, защемила в своём клюве её голову и ну трепать. Ворона вырвалась, отлетела к сушине, очумело затрясла башкой. Ай да уточка, молодец! Славка встал, захлопал в ладоши. Вороне это не понравилось, она нехотя снялась с осины и улетела, ругаясь:

– Кар, кар.

Из поездок на карьеры Славка почти всегда возвращался с гостинцем для матери. То еловую ветку сиверихи, густо усыпанную красными ягодами-шишечками привезёт, то бидон пестов, которые мать с детства любит, то пучок лугового лука или пригоршню кисленки.

А вот в такую знойную погоду, должна, обязательно должна созреть земляника. Крупная, душистая, эта ягода всегда вызывает у Ольги Семёновны удивление и радость.

– Ой, диво какое, – вдыхая аромат, радовалась она.

А Славка как-то загоревал: до чего несправедливо коротка жизнь у этой ягоды. По весне её почти незаметно, а потом вдруг весь угор покрывается белыми крапинами цветов, словно объявляет ягода: примечайте, где меня искать. Когда зеленец набирает соки, её опять не видно. Зато когда земляника вызреет, приходит звёздный час в её жизни. Душистая, красная налитая – всем она бросается в глаза, всех манит к себе ароматом. Самая вкусная ягода!

А потом она скромно отходит, неприметно уступает место молодой поросли малины, костяники, брусники. Какая короткая у земляники пора торжества. Неужели и люди так же? И я, и мама, и дядя Яков, и все-все?

– Эдак, эдак, Славко. Всё бывает – и краса, и молодость, да ненадолго. Это только кажется, что длинён век, а пролетит он – не заметишь. Но рано ещё тебе горевать. У тебя длинная и хорошая будет жизнь. Слава богу, войны нет, хлебушка хватает, здоровьем бог не обидел. А чего ещё надо?!

Вот у меня была еда – крапива да лебеда. Возьмёшь травяной хлеб-оляпыш, будто грязи хохряк. Молочком запьёшь – вроде и ничего. Я ведь девка военная, ко всему привычная.

Прежде чем приторочить мешки с травой к велосипеду, и сегодня заглянул Славка в заветное место – на лесную прогалину-чисть, оставшуюся после вырубки. Вот тут и таилась душистая спелая земляника. И вправду – красно там.

Упав на колени, Славка оползал прогалину, пока не набрал целый бидон земляники. Дух от неё потрясный. Тает на языке сласть.

По пути домой решил Славка, что обязательно отнесёт банку ягод той новенькой девчонке – Катерине Первозвановой. Пусть знает, какие они, деревенские. А ещё, конечно, для того, чтобы она поняла, что никакой он не бука, а нормальный парень.

Он надел новый спортивный костюм и с литровой банкой отборной земляники подошёл к дому Первозвановых. Катерина не в оранжевой кофте, а халатике-разлетае снимала с верёвок бельё. Видать, была у них большая стирка с дороги. Бельё трепыхалось и парусило. И Катерина собирала эти паруса на руку.

Подобравшись к калитке, Славка обернулся: нет ли кого? Главное, чтобы Кирка не заметил: обсмеёт, задразнит.

– Это тебе, – сиплым от смущения голосом сказал Славка Катерине и поставил банку на столбик калитки.