– Вот садись и режь, – раздвинув в густерике дорогу солнечным лучам, сказал он: целый полк лисичек выстроился прямо у Вериных ног.
У неё засияли глаза:
– Ой, Славик, чудо какое! Ты просто волшебник, – она подскочила к Славке и поцеловала его в щеку, прижалась. – Милый, хороший.
– Ты что спятила? – возмутился Славка и с остервенением вытер щеку. – Этого ещё не хватало?! Целоваться.
На него смотрели честные, вопрошающие голубичные глаза Верочки.
– А я думала, ты меня любишь и тебе приятно, – с виноватой растерянностью пролепетала она, и у неё на глазах выступили слёзы, затуманив голубичины.
– Баба Дуня – сюда! – крикнул Славка. – Тут кое-что есть.
«Придумала ещё целоваться», – сердито буркнул Славка, отходя от Верочки.
Верочка убито склонилась к грибам. «Ревёт. Ну и пусть», – жёстко подумал он.
Березиха заахала, мать запричитала: надо же сколько рыжух высыпало! Ай да, Славко, на какое место привёл.
Грибов и правда они нарезали по корзине. Мать и Березиха возвращались возбуждённые, довольные, а Верочка шла унылая, хотя корзину лисичек набрала огромную. Еле тащила.
– Ну давай я понесу твой кузов, – пожалел Славка и поднял сенниковскую семейную бельевую корзину на плечо. Какая-то жалкая и удручённая была Верочка. Ну и пусть. Пусть не лезет целоваться.
Верочкин поцелуй почему-то был Славке неприятен, а вот то, как Катерина поцеловала его, он забыть не мог. Странно, непонятно. Почему так бывает?
Славка не сумел Катерину вытащить в лес ни за грибами, ни за черникой, а вот Кирка запросто всех поднял и Катерину – тоже.
– Беги за корзиной, – скомандовал он Славке, – На канавах ельца, сороги, окуней навалом.
Славка вынес из дровяника видавшую виды корзину, принялся затягивать проводом прореху.
Откуда ни возьмись, возникла Верочка. Видно, в окошко за Славкой следила:
– Ой, ребята, а меня? – в синих глазах мольба. – Я луку нарву и редиски, хлеба возьму. А соли надо?
– Давай. Одна нога здесь, другая тоже здесь, – приказал Кирка.
– Ну вот… зачем она нам? – поморщился Славка.
– Зачем она нам? – передразнил Кирка. – Она в тебя втрескалась. Не видишь? Понятно же.
– Чо втрескалась-то?! Соседка. За одной партой сидели, – начал оправдываться Славка.
– Короче, идёшь или не идёшь? А то я с Катериной. Она вон согласна. Пострел везде успел. У Катерины побывал, прежде чем к Славке зайти. А вон и она стоит в своих золотистых туфельках. Рыжина с волос сходит, у корней они русые. Значит, и вправду светленькая? Катерина в каком-то коротком платьице, больше раздетая, чем одетая.
– А купаться будем? – спросила она. – Плавки брать?
– Ты как на бал, – оговорил её Славка, – там болотина. Сапогиболотники надо.
– А босиком можно?
– Можно, – великодушно разрешил Кирка.
Верочка тут как тут. В авоське аккуратный пакет с провизией. Сама в белой панаме.
Славке хотелось, чтоб Катерина обратила на него внимание. По дороге он принялся рассказывать о храброй уточке, которая защищала своих утят-хлопунцов от вороны, а ещё о белках, которых видел в бору.
Кирка цыкнул зубом.
– Сколько ты знаешь, я больше забыл, – пренебрежительно бросил он. Славка увял и сразу замкнулся, хотел даже бросить корзину и уйти, но сдержался. Вредина и нахал этот Кирка. Перед Катериной выстарывается.
– Вот видите, у меня шрам, – сказал Кирка и повернул голову, чтоб все видели его царапину на виске. Катерина потрогала тоненькую ниточку шрама. Верочка сочувственно спросила:
– А не больно?
Славка отвернулся: расхвастался Канин Нос.
– Короче, врачи сказали – полсантиметра – и был бы мне капец, – ответил Кирка. – Короче, целая история у меня была.
То ли врал по-крупному, то ли привирал слегка, но предстала перед ними история, которой хватило до самых рыбных канав.
Они шли, оставляя в мягкой пыли следы босых ног. У Кирки они были чёткие, твёрдые, у Катерины узкие ступни, у Верочки миниатюрные мягкие лапки и только у Славки лапищи чуть ли не сорок пятого размера. Он шёл позади всех. Уж очень бросались в глаза его грубые ступни.
– Короче – отпросили меня у деда Герасима ройщики колодцев, – начал Кирка, – Август месяц – самая горячая пора для рытья, а главный землеройщик у них слёг в больницу. Прободение язвы. Надо было им такого же, как тот, мужика небольшого, вёрткого. Слонам делать там нечего, – видимо, намекая на рослого Славку, уколол Кирка. – А я как раз такой, малогабаритный. Один раз уж рыл с ними колодец. Хвалили.
«Заплатим, как взрослому», – обещали ройщики деду Герасиму. И тот меня отрядил на рытьё колодца.
– Решили мы с дедом, что сотни три отстегнут. Нам на голодные зубы. Кроха, короче, неплохая, – продолжал Кирка, придавая голосу таинственность. – Взяли ройщики верёвки, подъёмник-коловорот, лопаты, черповое ведро и зачем-то флягу. В общем, всю снасть. Короче, для себя у них бензопила, топоры, меня опустили на верёвке в недорытый колодец. Мужики вверху топориками стучат, пила зудит, а я как чёрт в кромешном аду, землю рою. Флягу заполню – дергаю за верёвку. Они тянут эту дурищу на сорок литров. Даже страшно. Небо и так с копеечку, а эта фляга вовсе его заслоняет. Лучше бы черповым ведром таскать, да им лень: ведро то и дело поднимать надо. А тут податливее: я молочную флягу набью землёй, защёлкну затвор, проволокой примотаю – тащите!
Несчётно я этих фляг отправил вверх. Дно колодца посырело, хлюпает водица. Надо ларь – ящик такой из толстых досок ставить, а то вдруг осыпь начнётся, плывун пойдёт и обвалится колодец.
Кирка с таким смаком рассказывал обо всех этих тонкостях колодезного рытья, что чувствовалось: хочет показать – знаток и умелец он отменный.
Катерина смотрела на Кирку чуть ли не с обожанием, Верочка тоже.
«Ну-ну, пусть душу отводит», – обиженно думал Славка, боровя ногами пыль.
– Короче, ройщики-стервецы вместо хорошей верёвки, – с возмущением продолжал Кирка, – старые вожжи взяли, а те перетёрлись. В общем, фляга эта сорвалась и чуть не на меня. Короче, если бы на меня – не шёл бы я тут с вами. Прямо под ноги шмякнулась, а меня по виску чем-то так хлестануло, что я взвыл. Глаза начало тёплым солёным заливать. Мазнул рукавицей – кровь. Это проволокой меня по виску пробороздило. Ну, думаю, сдохну от потери крови. Дотянулся до обрывка верёвки, задёргал.
– Ну чо, так быстро накопал? – ухмыляются вверху рожи. Я их по матушке: вытаскивайте скорей, так-растак.
Короче, выволокли меня. Я как баран резаный. Весь в крови. они струхнули: никакой техники безопасности! А я подросток. Говорят: в медпункт не ходи. Сами вылечим. Промыли рану, а мне водки полстакана: легче, мол, станет. Это я потом понял: в случае чего могли свалить всё на меня, пьяный, мол, сам виноват. Отлежался я, с забинтованной головой снова полез в колодец. Самый ответственный момент настал – до воды дорылись. Если ларь не поставить, вся работа насмарку пойдёт. Только от фляги я отказался. Ведром-то, может, не зашибёт.
Славка, слушая Кирку, забыл об обиде. Да, вправду пришлось Каниному Носу рисковать жизнью по-настоящему, а не понарошку.
– И правильно я сделал, что полез в колодец. Там уже вода по щиколотку. Грязь надо черпать, ларь устанавливать. Короче, у меня три колодца на счету.
«Вовсе взрослый Кирка человек, раз вырыл три колодца, – подумал Славка с уважением. – Шкет-шкет, а проворный».
– Ой, Кир, какой ты смелый, – пропела Катерина и ещё раз потрогала шрамик на его виске, и Верочка потрогала, Славка тоже склонил голову к Киркиному виску. Выходит, Кирка жизнью рисковал? Молодец! И ничего ему не рассказывал, хотя в друзьях ходили. Видно, много у него таких происшествий случалось.
– Ты, Кир, настоящий герой, – похвалила его Катерина.
– Герой кверху дырой, – хохотнул Кирка. – Что было, то было.
Подошли к канавам. Там и вправду плескались тупорылые рыбины. Видно, как сквозь стекло, пока воду не замутишь.
– Ну ладно, – оборвал Кирка сентиментальности, – Короче – хватит сопли на кулак мотать. Я с корзиной иду, а вы ботаете рыбу. Вон от того куста начинайте и мне навстречу, – показывая куст, распорядился Кирка.
