Виктор с явным нетерпением перебил её:

– Вероника, я бы с радостью отдохнул. Однако не забывай, что за популярностью надо следить и ухаживать, как за экзотическим растением. Необходимо постоянно мелькать в прессе и на телеэкранах.

– Факт! – подтвердил Лёва.

Тартищев одобрительно кивнул, выпуская густой дым сигареты:

– Да-да! Правильно! Поэтому я предлагаю подать сигнал «SOS».

– Как? – все с надеждой и интересом уставились на Тартищева. Тот выдержал длительную паузу:

– Ночью сложим большой костер у стены. В Архангельском увидят огонь и прибегут. Вызовут МЧС.

– Отличная идея – посидеть у ночного костерка с бутылочкой винца и побряцать на гитарке.

– Романтично… Это напомнит мне пионерское детство. Одобряю! – рявкнул Клювин.

– А я не одобряю! Вдруг лес подожжёте? – воскликнула Вероника.

– Хорошая идея! – поддержал Виктор. – Может быть, стена от огня расплавится и исчезнет. Это какой-то шанс на спасение. Хотя от кого спасаться-то? От самих себя!

– Так, решено! Хватит философии, Виктор! Генри, найди Цицерона. Пусть подготовит пилы, топоры и лопаты. Лёва, плесни из бака немного бензина в банку. Вероничка, собери с девушками провиант. Пойдут все!

…Вечерело. Первая звёздочка окунулась в синие воды неба и задрожала на невидимых волнах. Ворон на обуглившейся сосне следил за торопливыми действиями людей на опушке леса. Они суетились, бегали, толкали друг друга. Слаженности в работе не было никакой. Слышались возгласы и упреки:

– Генри, ты что, пилу ни разу в руках не держал? Тяни на себя живее. Ещё живее! – ворчал Клювин, распиливая сваленную Цицероном сосну. Тот подрубил в это время другую: «Отойди!.. Смотри!»

– Эй, вы, лесопилы, оглохли! – кричал Лёва Клювину и Генри. – Отойдите, сосна на вас рухнет.

– Сам ты, Лёва, недопил-перепил, – рявкнул Клювин. – Сосна в другую сторону повалится.

– Все отойдите от греха! – кричала Вероника.

– Если мы будем бегать туда-сюда, мы и к утру не сложим костер, – подгонял Тартищев.

– Поднажми! – Цицерон и Лёва упёрлись в смолистый ствол.

– Ой-ой… А-а! – завизжали девушки, разбегаясь в стороны, только Анна замешкалась.

– Анна, что рот разинула? Беги!.. Ложись! – Тартищев бросился к жене, а следом и остальные. Падающая сосна слегка задела её ветками. Женщина лежала обескураженная и испуганная. Тартищев кричал на Лёву и Цицерона:

– Вы что, олухи, не видели, что Анна не успевает отойти?

Лёва огрызался:

– Сами рты пооткрывали, как пингвины. Шевелиться надо! Здесь лесоповал, а не салон красоты. Факт!

– Успокойтесь. С ней всё в порядке. Аннушка, скажи! – Вероника взяла Анну за руку.

– Ногу подвернула, кажется. Ой-ой, больно вставать.

– Ничего, отпустит. Присядь в сторонке. Помогите ей, Мария, Люся!

Работа продолжалась.

– Ветки руби! – командовал Цицерон.

– Лёва, куда топор бросил! Руби ветки!

– Что ты тут командуешь?

– Взяли, потащили! Да не приседай!.. Не торопись… Дьявол небесный!.. Кто мне мешает? Ставим!.. Где пила, братцы? Ветки, ветки несите… Укладывайте между брёвнами… Сушняка соберите… Где-где!.. Спокойнее, мужики. Окапывайте кострище. Глубже! Тартищев, дорогой, сам же придумал взять крепость в осаду и сжечь! Суворов наш!.. Отдыхаем! Шабаш!

Уставшие люди смотрели на сложенные у невидимой стены высоким шатром брёвна и ветки.

– Лёва, поджигай!.. Где бензин? – Тартищев вопросительно посмотрел на Лёву. – Забыл? Я так и знал!

– Что ты всё придираешься? Ну забыл.

– Беги!

– Нашёл мальчика!

– Я принесу, – вызвался Генри.

– Я с тобой схожу, – смущённо произнесла Мария…

Костер нехотя разгорался. Пламя широкими языками поднималось в тёмно-фиолетовое небо, стараясь дотянуться до звёзд.

– Хороший огонь! Скоро сюда сбежится вся деревня!

Наступило оживление. Радостно приступили к ночной трапезе, насмотревшись на магическую пляску красно-оранжевых существ, выпрыгивающих из черноты. Клювин пел подзабытые пионерские песни, вначале ему пытались подпевать. Тартищев и Лёва всматривались в тёмные силуэты далёких домов, но никакого движения в сторону сигнального огня не наблюдалось. Через час энтузиазм пропал. Один Клювин был ещё весел.

– Эх, хороша Русь! Генри, подтверди классикой, – скульптор доедал остатки жареной рыбы и допивал бутылку «Симбирской» водки.

– Фет. «Как ясность безоблачной ночи, как юно-нетленные звёзды…» – начал юноша.

– Ясно одно, – перебил Тартищев, – этот тайм мы проиграли. Нас никто не собирается искать.

Костер изрыгал пламя как Везувий. Его должны были увидеть в селе.

– Почему никто не пришёл? – пожимала плечами Вероника.

– Что грустить! – воскликнул Клювин. – Мы на отдыхе. Я вам расскажу одну забавную историю. По молодости я любил походы…

К полночи наступило всеобщее утомление. Вероника, Виктор, Люся и Цицерон ушли, помогая прихрамывающей Анне. Следом поплёлся Тартищев.

– Дьявол небесный! Где люди? Почему никто не пришёл на помощь? – возмущался Лёва.

Клювин был в приподнятом настроении:

– Весёленькая ночка! Какие звёзды… Жаль, выпивка закончилась. Пойдёмте искать спасение в сновидениях.

Лёва, ухмыляясь, и Клювин, бодро напевая, пошагали в чёрный туман спящего леса, растворяясь в нём без остатка и утягивая за собой свои собственные голоса. У догорающего костра остались двое. Тишина ночи опустилась на землю. Темнота вплотную приблизилась к костру.

– Хочешь, я прочитаю стихотворение Фета целиком, – Генри обнял девушку. – Ты дрожишь! Замерзла? Подсядем к огню поближе.

– Я люблю стихи. Почитай!

– Как ясность безоблачной ночи,

Как юно-нетленные звёзды,

Твои загораются очи

Всесильным, таинственным счастьем…

– Тебе какие девушки нравятся? – Мария глядела на дрожание пламени, будто спрашивала таинственного кочегара, следящего за огнём.

– Весёлые и добрые, как ты, – ответил Генри, открыто взглянув на девушку.

Мария помолчала; чуть улыбаясь, ласково посмотрела в глаза Генри, увидела в них отблески ночного костра и прошептала:

– А мне нравятся такие, как ты. Умные и симпатичные.

Генри прислушался к её дыханию, долго смотрел в переливающиеся оранжевым светом зрачки, вдруг приблизился и поцеловал застывшие губы Марии. Она закрыла глаза, потом отстранилась, встала, отряхивая платье: «Надо идти, Генри!»

Он вздохнул, взял лопату и присыпал угли. Некоторое время они шли молча. Затем Генри крикнул в небо: «А-а-а… Мари-и-я-а!» Молодые люди прислушались к эху и дружно засмеялись, прогоняя страшную черноту надвигающегося леса …

Следующие три дня были похожи один на другой. «Зал ожидания» продолжался; в основном все не спеша чаёвничали и разговаривали ни о чём. Скульптор обычно к ужину напивался. Скучно и тихо проходила трапеза, вечером все поспешно укладывались в постели с одной надеждой: завтра стена исчезнет и останется невероятным воспоминанием. Каждое утро Виктор, Генри, а иногда и Клювин с Лёвой шли к опушке, обходили стену и возвращались угрюмые и полные отчаяния: ничего не менялось в природе – невидимое ограждение не исчезало и пугало сердце и разум.

Тартищев заботился больше всего о своей ране, которая, впрочем, заживала. Он и Лёва продолжали с тупым упорством нажимать на кнопки телефонов. Лёва предпринял попытку вынести антенну от автомобильного приёмника на верхушку сосны, но радиоэфир оставался таким же пустым, как кошелёк нищего. Телевизор на всех каналах шипел, как потревоженная гадюка.

– Ну что там, Николай! – кричал Лёва с верхушки сосны.

– Как на кладбище, – отвечал Тартищев. – Тишина полная.

– Вот дьявол небесный, эта стена поднимается до самого неба, – Лёва в сердцах дёрнул за провод, не удержался и, ломая ветки, стал падать вниз. Пролетев метра три, зацепился за сук и выругался.

– У тебя бок в крови, – кинулся к нему Тартищев.