Ивану как-то жутковато стало, неуютно рядом. Хотел он только встать и отойти от греха подальше, как старикашка вдруг говорит:

– Покупаешь, чего, али продаёшь?

– Хожу-брожу-прицениваюсь, – отвечает Иван.

– А где ж твои деньги-то? – спрашивает старик.

– А вот они! – хлопает Иван себя по карману, – а почто интересуетесь?

– Нет у меня интереса, да только разве с такими деньгами – разве что путное купишь? Такому молодому, да здоровому, да собой пригожему мешок денег – в три пуда надо, чтоб по базару погулять!

– Скажешь тоже, в три пуда… – улыбается Иван, – это ж мне десять лет пахать надо, чтоб накопить столько.

– А зачем пахать?.. – старик обернулся к Ивану, – когда зараз получить можно.

Озадачился Ивашка.

– На убивство какое али другой грех – не пойду!

– Зачем сразу убивство?! – старик захихикал, – можно и по-человечески заработать.

– Это ж как?

– У вас товар – у нас купец! Есть у тебя, добрый молодец то, что продать можно да три пуда денег зараз получить.

У Ивана как-то нехорошо под лопаткой зачесалось.

– Говори, купец, о каком товаре речь ведёшь?

Старик посмотрел Ивану в глаза и махнул костлявой рукой.

– Да так, пустячок, оно тебе и ни к чему, ни щи сварить, ни в праздник дарить, словоблудие одно, баловство.

– А всё ж таки?

– Это, касатик, ощущения твои, чувства твои, да эмоции, и всего делов-то!

Крепко задумался Иван. А потом и говорит.

– Создателя мы не видим, но это ж не значит, что его нет! Не всё пощупать можно да в карман положить. Я не знаю, уважаемый, зачем тебе мои ощущения, мои чувства да мои эмоции, но я так думаю, что если оно есть во мне, то не зря. К чему мне к примеру мешок денег в три пуда, ежели я его не увижу, не почувствую, не порадуюсь. Получается, что человек без ощущений глух и слеп, без чувств сух и чёрств, а без эмоций совсем счастливым быть не сможет.

– Эхе-хе, дурачина ты, – покачал головой старик, – с мешком-то денег как несчастным можно быть?!

– Не, – упёрся Ванятка, – счастье оно в нас, а не в мешке!

Старик только клюкой постучал рассерженно и ничего не ответил. А когда Иван моргнул – его уж и не было, как будто привидилось всё.

«Надо же, чего только в мире не встретишь!» – подумал Иван и пошёл Федота искать, надо ж с ним поделиться оказией этой, рассказать да предостеречь.

Ходил-бродил битый час, подумал уж, что Федот без него домой отправился, как вдруг, глядь – вон он голубчик! Сидит на лавочке и смотрит куда-то. Как баран на новые ворота.

А как подошёл Иван ближе – увидел, что смотрит-то Федотка не куда-то, а совсем никуда. Глаза – как стекляшка, а лицо – простоквашка. Похолодело у Ивана внутри, аль беда какая с другом приключилось?! А как у ног Федоткиных мешок в три пуда увидал – так всё понял. Схватил Иван тот мешок и бросился в толпе старика-злодея искать…

Дома Федота зельем да снадобьями домочадцы три дня отпаивали – еле выходили-вылечили.

Спасибо Ивану, вовремя спас Федота. Федот хоть и идиот, но мужик добрый и весёлый, как без него-то.

Вечер одиннадцатый

Вика немного захандрила. Заскучала по городу, по подругам, по цивилизации. Даже всплакнула немного втихаря. Дед как-то не во время что-то сказал, пошутил, и сестра вспыхнула как петарда, нахамила ему и ушла на чердак.

– Норм, – сказал я деду, – отойдёт, это ж женщины, они такие! Прости её.

Дед с пониманием похихикал.

А Вика к вечеру спустилась с чердака, молча обняла деда и показала мне язык.

И мы уселись слушать новую сказку.

Сказка десятая

Догнать и простить

– Здорово, Федот!

– Здорово, Ивашка!

– Прости меня, Федот, не помни зла!

Федот аж споткнулся на ровном месте, напрягся весь, по сторонам осмотрелся, репу почесал.

– Вот же ты гад какой! Злодей! Я от тебя такого не ожидал!..

– Это ты про что, Федот?!

– А про то, про что и ты.

– Ничего не понимаю!

– Ну и дурак ты, Ваня! Ты ж у меня прощения просишь? Просишь, значит натворил чего-то! Вишь какой я екстрасенс, ёк-макарёк!

– Не, Федот, сегодня ты немножко не екстрасенс, сегодня праздник – Прощёное воскресенье. Сегодня принято просить прощения и самому прощать всех.

– Тьфу-ты! Ну ладно, прощаю. Хотя не понимаю – за что. Раз прощения просишь – значит, всё ж таки, чего-то натворил? А? Это ты с моего огорода тыкву укатил? Признавайся!

– Бог с тобой, Федот! Зачем мне твоя тыква! Я ж просто так, на всякий случай, вдруг ты на меня за что-то сердишься, а я и не знаю! Обида она ж в том, кто считает себя обиженным, а тот, кто обидел, может даже и не знает об этом!

– Не, ты бы узнал сразу, я бы сказал, я ж честный! – отвечает Федот, – тогда, раз такое дело, и ты прости меня, Ивашка!

– Прощаю! – весело сказал Иван.

– А ты ж даже не спрашиваешь – за что?!

– А какая разница!

– Ну, ты дурень! Ладно, пойду я, у меня делов много.

И потрусил Федот по деревне по делам своим.

А на самом-то деле побежал наш Федот прощения просить у всех, кого обидел, и прощать всем, кто его обидел. Ведь Прощёное воскресенье же, мало ли, вдруг непрощённого и не простившего в рай не пустят.

– Здорово, кузнец!

– Здорово, Федот!

– Кузнец, ты это… прости меня!

– Прощаю, Федот, и ты меня, прости, если можешь!

– А за что? Тыкву с моего огорода укатил?

– Аха-ха! – смеётся кузнец, – молодец, Федот, хохмач ты, можешь по-доброму шутить.

И пошёл кузнец своей дорогой. А Федот стоит и не знает – что там кузнец имел в виду. Ну, не обижаться же заново на него в прощёное-то воскресенье.

– Здорово, Федот!

– Здорово, пастух!

– Прошу прощения у тебя, Федот! – говорит пастух.

– За что? – насторожился Федот.

– Ну, мало ли, зла не держи, зло тело как лыко сушит!

И пошёл пастух своей дорогой.

Плюнул ему во след Федот и дальше побежал. Село-то большое, а Прощеное воскресенье не резиновое.

Вон мужики-плотники идут, надо и к ним подойти.

– Здорово, мужики!

– Здорово, Федот!

– Простите меня, мужики, если что, зла не держите!

– И ты Федот прости за всё!

Федоту опять не по себе. Он-то знает, за что прощения просит – на той неделе десяток гвоздей у плотников стащил, забор подправить. А вот они – чего такого сделали? Чем напакостили? И стоят же, смотрят на Федота и хитро улыбаются… Ну, точно тыква – их рук дело! Но прощать-то надо… эхе-хе…

– Бывайте, мужики!

А вот и мельник идёт на свою мельницу.

– Здорово, мельник!

– Здорово, Федот!

– Мельник, сегодня Прощёное воскресенье, ты меня прости Христа ради!

– Да не держу я зла на тебя! Да и ты меня прости, если что.

«Это за что ж он зла не держит? – нервничает Федот, – неужто видел, как я муки лишнюю осьмушку пересыпал?»

Идёт Федот дальше, навстречу Евдокия-солдатка со своей оравой.

– Здравствуй Федот!

– Доброго здоровьица, Евдокеюшка!

– Прости, нас, Федотушка, за всё, зла не держи!

– И ты прости, Евдокея!

Федот краснеет вдруг и говорит:

– Я намедни твоему мальцу подзатыльник дал, он озорник кур моих распугал. Так что прощения прошу.

– Ой, да он, наверное, и не заметил, он у меня бедовый, – говорит Евдокея-солдатка, – а мои-то третьего дня тыкву с твоего огорода укатили озорники. Я их поругала, но тыкву-то не вернуть, кашу сварили. Так что прости, Федот, если сможешь!

– Ой, да бог с ней с тыквой-то, – разлыбился Федот, – у меня этого добра навалом, лишь бы ребятишки были сыты-довольны, кушайте на здоровье!

– Спасибочки тебе, Федотушка! – поклонилась Евдокея.

– Да ладно, чего там, – покраснел Федот и пошёл дальше. А у самого почему-то от радости чуть сердце из груди не выскакивает. Оказывается, когда прощаешь – тоже хорошо, даже приятнее, когда тебя прощают.