И пошла Утроба-ненасытная к Федоту. У Федота – пожрать всегда охота!

Вот отдохнул Иван и снова в пашню. Круг за кругом нарезает, землица из-под сохи как масло ползёт, уже и конь устал плуг тащить, а Иван разошёлся – не унять.

Тут как тут Жадина-говядина. По сторонам озирается, глазками стреляет. Ивана увидала и давай на ушко нашёптывать:

– Давай, Ванечка, давай миленький, ещё десять десятин и три десятины сверху, давай, пока силушка есть! Вон земли-то сколько, бери больше!

– Отвянь, жлобина, мне лишнее ни к чему, мне бы семью прокормить, да коня своего, и большего не надо! Жадность – всякому горю начало.

– Вот дурааак! – говорит Жадина-говядина, – не понимаешь ты счастья своего.

И пошла она к Федоту. Федот – тот любитель экономить на батраках, да не быть в дураках. Он как раз надумал батракам через раз платить.

Долго ли коротко ли, пашет Иван, а тут некстати мимо идёт Зависть Завидущая.

– Ох, какой красавчик! Ах, какие кулачищи! Ух, какой конь, мне бы такого… Привет, Ванька, всё пашешь? А Федот-то наш на лавке лежит, пузо на солнце греет, забот не знает… А ты пашешь как дурак!.. Не завидно?

– Иди отсель, – улыбается Иван, – злой плачет от зависти, а добрый от радости!

Аж почернела от злости Зависть Завидущая и пошла к Федоту. У Федота на чужое добро глаза разгораются. Его хлебом не корми – дай чужие барыши посчитать…

А Иван работает себе да и работает.

Идет по дороге Гнев Яростный, идет так, что пыль столбом летит, деревья трещат, птицы в стороны разлетаются. Такому – лучше на пути не попадаться.

– Эй ты, холоп, дубина неотёсанная, почему не приветствуешь меня?! Не уважаешь?

– Бог с тобой, Гневище, не будь злыднем, гневом и соломки не переломишь!

– Да я тебе сейчас хребет переломаю! – рычит Гнев Яростный, – выходи на дорогу, давай драться!

А Иван только улыбается в ответ. Стал раздуваться Гнев от злости, раздувался, раздувался и лопнул. Только клочья на деревьях повисли.

Покачал головой Иван и снова в пашню. А солнце уже к закату идёт, дело к вечеру.

Бредёт по дороге Похоть Распутная. В наряды развратные приодета, напомажена да накрашена, будто прынцесса заморская. Добра молодца увидала и давай глазки строить:

– Здравствуй соколик, здравствуй мой сладкий! Полно тебе спину надрывать, время и отдохнуть-расслабиться, любви страстной предаться!..

Иван пот вытер со лба, оглядел девицу и говорит:

– Хороша девка, да не люба ты мне, есть у меня друг сердечный – жёнушка родная – её люблю. Тот себя губит, кто чужую любит.

Скривилась-скукожилась Похоть, отвернулась презрительно и к Федотке пошла. Федот до чужих девок охоч, когда совсем невмочь.

Солнце за гору ушло, а Иван работу закончил. Стоит, пашню оглядывает, радуется – вон сколько наворотил!

Тут как тут из-за кустов Гордыня Спесивая, высокомерно на Ивана смотрит и снисходительно слово молвит:

– Молодец, Иван, герой! Выстоял, выдюжил, все испытания прошёл! Ты лучше всех! Ты и самый сильный, и самый красивый, и самый верный нет тебе равных! Никакие Федотки – не годятся в подмётки! Достоин ты большего в жизни!

Только рассмеялся Иван в ответ:

– Не подымай носу: спотыкнешься! Не моё это – чваниться. Гордым быть – глупым слыть!

Что с него взять – дурень же!

Пошла Гордыня Спесивая к Федоту. Говорят же про Федота, что он птица высокого полёта.

А Иван домой пошёл, радостный и счастливый. Много ли дураку надо.

Вечер третий.

– Прикольные у тебя сказки, – сказал я деду, – вроде всё как в сказках, но как-то правдоподобно.

Вика гордо молчала.

– Тогда я дальше рассказываю, – ответил дед, – послушать послушайте, но выводы не спешите делать, покумекайте там себе в голове маненько.

Сказка вторая.

Урожай

Год урожайным выдался. Всего уродилось в достатке, и вершков и корешков. Радуется Федот, радуется Иван. А радуются-то по-разному: Федот прибыли рад, а Иван – урожаю! Вот оно как!

Ну да ладно. Поехали Федот да Иван на базар, излишки продать, иначе в амбары и погреба не войдёт всё – сгниёт.

Едут. Федот уже прибыль подсчитывает, он же не дурак, надо ж всё рассчитать – что в опт, что в розницу. А Ивану – что в лоб, что по лбу, он не про деньги думает, он думает, что в другой деревне неурожай был, градом всё побило, и что он помочь может… Не о себе думает, дурень, что с него взять.

Да и правда, из соседних деревень на базар покупатели понаехали: вершки да корешки скупать, у них же неурожай. Федот сразу скумекал, что товар-то по любой цене уйдёт, и давай цену накручивать. Так накрутил – считать не успевает, только знай гребёт денежку в мошну, везуха!

А Иван не охоч на чужом горе-несчастье в рай въезжать, он цену скинул до божеской. «Вот дурак!» – усмехается Федот.

Долго ли коротко ли, распродали товар и домой.

Вот едут, довольныеееее.

«Надо ещё три сундука сколотить и семь шкатулок, – ворочает мозгами Федот, – а то деньги девать некуда, сундуки в огороде закопаю, а шкатулки в горнице поставлю, да любоваться буду».

А Иван-дурак ничего не думает, лежит себе на телеге, руки за голову и соломинку жуёт. Он родным гостинцев накупил – жёнушке платок цветастый да бусы янтарные, деткам – петушки на палочке и книжки с картинками. Вот дуралей.

Как приехали в деревню – Федот сразу батраков позвал, дал команду сундуки сколотить и шкатулки изразцовые вырезать из красного дерева. Знамо дело – деньги они красоту любят.

А Иван опять чудить надумал: коня распряг, подарки раздал и пошёл по деревне.

Идет-бредёт, дошёл до кузни.

А там жар пылает, звон раздаётся – кузнец работает, кувалдой по наковальне тук да тук, бряк да бряк.

– Здорово, кузнец, – кричит Иван, – что куёшь?

– Здорово, Ванька, вот подковы кую, лошадей ковать скоро.

– Вижу я, кузнец, что крыша в кузне совсем прохудилась.

– Есть такое, дырявая крыша маненько, но ничего, пока дождя нет – терпимо.

– Вот тебе, кузнец, сто целковых – найми работный люд, перекрой крышу, с крышой-то оно половчее работать будет!

– Вот спасибо, Иван, уважил!..

– Бывай здоров, кузнец!

И пошёл Иван дальше.

А тут изба Евдокии-солдатки. Да не изба даже, а так – хатка. У Евдокии муж недавно на войне буйну голову сложил, и остались у вдовы семеро по лавкам, мал-мала-меньше.

Постучал Иван в покосившиеся двери, кричит:

– А дома ли кто?!

Детвора Ивана облепила, а Евдокия спрашивает:

– Зачем пожаловал, добрый молодец?

– Не посчитай за дерзость, прими вот подарочек от меня, за просто так, от души, – и протягивает Евдокии мешочек с монетами, – накорми деток досыта, да обувку им справь годную.

– Ой, да храни тебя Господь, Ванечка! – прослезилась Евдокия.

А Иван крякнул, макушку взъерошил и дальше пошёл.

А на горе – мельница стоит, Иван и туда заглянуть решил.

Постучался к мельнику в ворота. Мельник – мужик обстоятельный, не бедствует, да вот беда – третьего дня шальным вихрем ветрило поломало, видно стара мельница стала. Мельник сидит на завалинке, репу чешет, размышляет как бы мельницу починить.

– Здорово, Мельник! – кричит Иван.

– Здорово, коль не шутишь, – отвечает мельник, – зачем пожаловал?

– Хоть шуткой, хоть смехом, было бы дело с успехом! – говорит Иван, – слыхал я, мельница у тебя повредилась.

– Есть такое дело, – вздыхает мельник, – и, ох как не вовремя, щас мужики зерно потащат молоть-перемалывать, а молоть-то и нечем, беда.

– Не горюй, мельник, – улыбается Иван, – вот тебе сто целковых, ремонтируй свою мельницу…

Долго ли, коротко ли, а тут и осенние холода подошли. Народ стал о заморозках думать, лютая пора грядёт. Ох, придёт зима, не спросит никого – всё проверит, всё посмотрит.